4

Живущий поодаль кропотлив и задумчив. Надевает джинсы‚ полотняную рубаху‚ кеды‚ шапку с козырьком‚ осматривает себя придирчиво:

– Жизнь разве прошла?

Кот хмыкает неуважительно: "Прошла‚ господин мой‚ прошла. Остается попрощаться с прошлым и можно уходить".

– Хочу остаться еще на один срок. Прожить заново‚ уяснив преподанный урок. Избежать глупостей и ошибок.

С этим и Корифей согласен.

Шпильман тоже готовится к путешествию‚ кладет в сумку бутылку с водой‚ крем от солнца, продолжает тему‚ словно подслушал разговор за стеной:

– Осваиваем цифру семьдесят. Ничего‚ кроме удивления‚ не ежу объяснять. Цифра не имеет отношения к человеку‚ который в зеркале. Или имеет?..

Ежик лежит на коврике у кровати‚ наблюдает с интересом. Желвачок над носом уже набух‚ скоро‚ должно быть‚ прорвется‚ но Шпильману не до этого. Переход в иное десятилетие‚ как одоление преграды с грустью и облегчением. Грустно оттого‚ что разменял новый десяток‚ облегчение – всё-таки его разменял.

– А Шпильман‚ между прочим‚ родился под знаком Венеры‚ определено ему стать богатым и влюбчивым. Богатства не накопил‚ влюбчивости не растерял...

Жизнь забывчивого полна сюрпризами. В кармане старых затертых брюк Шпильман обнаруживает издавна утерянный ключик‚ талисман прошлого, которым отмыкались врата откровений. Смотрит завороженно‚ уловляемый печалью. Ахает потрясенно:

– "Откройся – и тебе откроются". Такое у нас было согласие...

Огорчается. Садится на кровати. Хочется выговориться – глазами в глаза‚ но где они теперь‚ те глаза?.. Где тот дом, в котором жили люди со спокойным дыханием? И тот стол, за которым обедали не спеша, с неторопливыми разговорами и дружелюбием во взоре, отдавая должное каждому блюду? Где их ложе, на котором зачинали детей своих в любви и согласии? И те дети, к которым наведывались по ночам сны-обещания, сны-откровения – наподобие альбомов с заманчивыми картинками "Раскрась сам"? И те соседи, обезоруженные их улыбкой, что поглядывали с уважением и симпатией, без зависти-озлобления? Где наконец та жизнь, мудрая и покойная? Где всё?.. К вечеру, перед его приходом, она принимала душ, перебирала наряды, гнала детей на улицу. Это было их время. Их, только их! Чашка кофе. Разговоры с молчанием. Обвыкание после дневной разлуки… Не ищите Шпильмана среди веселящихся, его там нет. Место его среди горюющих.

– Может, не ехать?..

"Ехать‚ Шпильман‚ ехать. И меня взять с собой".

– Туда с ежами не пускают.

"А в кармане?"

– Где у меня такой карман?

"А в сумке?.."

Комнаты пустеют до вечера, и начинается неспешная беседа. Коты – мудры. Ежи – любознательны. Они располагаются на смежных балконах‚ разделенные тонкой перегородкой‚ которая не помеха‚ разговаривают, не привлекая внимания.

"Жизнь человеческая лишена смысла, колючий ты мой. Что им дано? Видеть лишь видимое, слышать слышимое, переливать старое в новые сосуды".

"Люди – что ежи. В окружении коварных растерзателей. Всякому оттого подвержены".

"У пугливых богатое воображение, всеядный ты мой. Липнут к судьбе – мухами на липучке. В беспокойстве от последствий, отовсюду проистекающих".

"Овладеть ли им опасениями?"

"Овладеть. С трудом и не каждому".

"Умные, однако. Этого у них не отнять".

"Они не умные. Они изворотливые. Падают на лапы, словно коты…"

…когда становится невмоготу от ихней сутолоки, Корифей взбирается по черепице на покатую крышу, садится на ее конек, замирает надолго недвижным столбиком – усы на стороны, глядит, не моргая, поверх горных увалов на виду у вечности. Эфир навевает легчайшую вуаль, но нет покоя в кошачьем сердце: порядок творения не изменить, и это его печалит. Не подыскать ли достойный повод, не пошлый, не затасканный, – добровольно покинуть этот мир? Откликом на подобающие события, которые запаздывают? "Нет уж! – грозится Корифей. – Я досмотрю. До самого конца". И пусть те, суетливые, жизнью оцарапанные, не знающие сомнений до границ страха, пусть не выдумывают для утешения глупые свои теории и не уговаривают‚ что земля вертится. Люди‚ может‚ и вертятся – их дело‚ а коты не станут. "Господи! – возопят на это все Шпильманы на свете. – За что сгорел Джордано Бруно?!" – "Это у вас он сгорел..."

Коты – высокомерны и величавы, брезгливы и неуступчивы. Ежи – суетливы и доверчивы.

"У них шапки на меху. Воротники. Шубы. Зачем они стреляют зверей? Давят жуков? Обрывают цветы?!.."

"От малости своей‚ катышек ты мой, всё от нее. Природа совершеннее человека – вот он ее и губит. Эмоции обращает в амбиции".

"Как же отметится их время?"

"Так оно и отметится. Следы оставляют. Много следов. Прошли разные науки‚ а жить не научились. Всё изучено. Все измучены".

"Мой-то – гоняет по дорогам. Сплошные выхлопные газы!"

"А мой – пишет и пишет. Изводит лесные делянки. Наготовили слов без счета, кому это помогало?.."

Щурится, как высматривает иные времена:

"Подступит означенный день, отлетит душа Неразумного сочинителя, взглянет вниз на тело, а оно прилипло к столу, водит пером по бумаге, водит и водит. "Дурак, – закричат сверху. – Больше не требуется!" А этому – лишь бы страницу заполнить…"

5

Автобус пуст. Шофер скучает за рулем.

– Перед вами человек‚ пунктуальный до безобразия‚ – сообщает Шпильман. – Один только раз опоздал на самолет. На пару минут. Побежал в кассу‚ а они смеются: "Рано пришел‚ Шпильман. Твой билет на завтра‚ в это же время. Иди домой‚ отдыхай".

Шофер откликается без интереса:

– Бывает...

Полдень. Солнце прожаривает в упор всякую макушку‚ как выжаривает народы с лица земли, но в автобусе прохладно. Шпильман садится у прохода‚ перекрывая место у окна‚ и затихает в ожидании. Он умеет и любит ждать. Что за радость появиться вовремя? Несказанное наслаждение – прийти заранее на условленное место и знать‚ что к тебе спешат.

Планка его ожиданий – не всякому допрыгнуть.

Появляется Живущий поодаль‚ садится через пару рядов‚ продолжает разговор‚ словно не расставались:

– Взглянул в зеркало и ужаснулся. Зачем мы стареем? Чего там не видели? Чего тут недостает?..

Шпильману лишь бы повод:

– Об этом надо поговорить с Беллой. Ее тема.

– Кто такая Белла?

– Теща-прелестница.

Выяснение родства – увлекательное занятие:

– Белла‚ я обнаружил в море троюродного родственника. Нашей вроде породы.

– Живого? – интересуется.

– Это ты сама выясни.

Передает телефон‚ и Белла начинает без промедления:

– Внимание! Проверка на Шпильмана. Собою владеем?

– Временами.

– Другим потакаем?

– Как получится.

– В разговоре дослушиваем до конца?

– Никогда! Если понятно‚ к чему тратить время?

– Перескакиваем на иную тему‚ неожиданно и врасплох?

– Откуда вам известно?

– Перед сном произносим речи?

– Цицерону на зависть.

– Что предпочитаем? Чтобы пожалели, приласкали, похвалили?

– Чтобы оставили в покое.

– Вареники с вишнями?

– Обожаю.

– Ходить по магазинам?

– Ненавижу.

– Достаточно‚ – говорит Белла. – Ты Шпильман. Хоть и троюродный. Придешь – накормлю.

Ему приятно. Ей – тоже. Добавляет со вздохом:

– Я бы по-русски с тобой поговорила‚ да стираются в памяти языки‚ накопленные за жизнь. Ушел английский‚ заученный позже всех. Сгинул русский‚ прилипший в Сибири. Пропадает польский. Гвалд! – остался лишь маме-лошн. И иврит с мучениями...

Женщина входит в автобус. Смотрит на них‚ как принимает решение. Шпильман пропускает ее к окну и отсекает от других.

– Я ждал‚ – говорит он.

– Я знаю‚ – говорит она.

Сплетена основа. Соткано прошлое узором на полотне. И вдруг – а не вплести ли еще одну нить‚ голубую‚ скажем‚ или лиловую? Не было даже мысли о том‚ что это нужно. Не было надежды‚ что это возможно. И вот эта нить у тебя в руках‚ как всегда была‚ и вот – без нее никак! Так вплетай‚ Шпильман‚ в основу‚ что же ты медлишь?..