1. КРЕТЬЕН ДЕ ТРУА

«В то время как вели они приятную беседу, из соседнего зала вышел слуга, держащий за древко копье, сияющее белизной. Он прошел между очагом и ложем, на котором сидели беседующие, и все увидели копье с сияющим железным наконечником, на конце которого вдруг выступила капля крови и упала на руку слуги. Вслед за ним появились двое красивых слуг, у каждого в руках был золотой светильник, оправленный чернью; в каждом светильнике горело не менее десяти свечей. Затем появился Грааль, его несла прекрасная дева в богатом и изысканном наряде. Когда она внесла Грааль, зал озарил настолько яркий свет, что померкли даже свечи: так меркнут звезды или луна, когда восходит солнце. Вслед за прекрасной девой вошла другая, неся серебряный поднос. Грааль был из чистого золота; он был оправлен драгоценными и красивейшими камнями, какие только можно было отыскать на суше и на море; ни один драгоценный камень не смог бы сравниться с камнем Грааля. Как и другие слуги, девы прошли мимо ложа и скрылись в другой комнате»[6].

Таково первое описание Грааля, которое оказало колоссальное влияние не только на французскую литературу, но и на всю западноевропейскую культуру Средневековья. Этот текст появился на свет между 1180 и 1190 годами, его создал знаменитый поэт Кретьен де Труа.

В действительности мы больше знаем о творчестве Кретьена де Труа, нежели о его жизни. Известно, что его покровительницей была графиня Мария Шампанская, дочь Алиеноры Аквитанской и короля Франции Людовика VII. Возможно, он был дальним родственником Генриха II Плантагенета и проводил много времени при английском королевском дворе, как и знаменитая Мария Французская, автор «лэ» на темы бретонских легенд; про нее говорили, что она приходилась невесткой самому королю Генриху. Так или иначе, с уверенностью можно сказать, что Кретьен де Труа был подданным Плантагенетов и часто посещал двор Алиеноры Аквитанской в Пуатье. Там он познакомился с преданиями, которые были положены в основу его рыцарских романов «Эрек и Энида», «Ланселот, или Рыцарь телеги», «Ивэйн, или Рыцарь со львом» и, конечно, «Персеваль, или Повесть о Граале».

Скорее всего, Кретьен де Труа был обращенным евреем, что видно из его имени: в то время имя «Кретьен» давали каждому, кто отрекался от иудейской веры, чтобы стать христианином. В этом не было ничего удивительного, поскольку город Труа, находившийся в провинции Шампань между Северной Италией и Фландрией, в XII веке занимал одно из важных мест в текстильной индустрии Западной Европы. Это был интеллектуальный и духовный центр, в котором расцветали различные учения и идеологии; в частности, нем находились и школы еврейских раввинов. Не стоит забывать, что в этом крае появились и первые катары, впоследствии переселившиеся в Окситанию; именно в Труа, благодаря первому магистру ордена тамплиеров Гуго де Пейену, был созван церковный собор, утвердивший официальный статус этого ордена. Вполне возможно, что Кретьен де Труа, знающий латынь и труды античных авторов, получил образование в еврейских кругах, где обучали и традиционной каббале; последнее, кстати, может объяснить иносказания, часто встречающиеся в его произведениях. Как бы то ни было, Кретьен де Труа — один из самых важных французских писателей Средневековья, который первым познакомил западноевропейскую культуру с Граалем.

Итак, вот как обстояло дело с этим таинственным «предметом», названным Граалем. Герой повествования, имени которого Кретьен де Труа пока что не сообщает, гостит у Короля-Рыбака. Неизлечимая рана сделала этого короля хромым. Во время их беседы перед главным героем появляется довольно необычный кортеж. Кстати, сам герой не произносит ни слова во время этого странного действа, настоящей литургии, происходящей на его глазах. На следующее утро он просыпается и обнаруживает, что замок пуст. Затем он узнает не только о том, как его зовут (Персеваль), но и понимает, что вчера невольно допустил непростительную ошибку: он обязан был спросить о том, что это было за шествие. Если бы он задал вопрос о таинственном Граале, Король-Рыбак был бы тем самым исцелен, а к королевству, пришедшему в упадок вследствие его болезни, вернулись бы былая мощь и процветание. Более Кретьен де Труа ничего не сообщает. Лишь впоследствии Персеваль и читатель поймут, что Грааль — это «святая вещь», в котором находилась гостия, которой должно было вкусить раненому королю. Однако писатель поостерегся прямо сказать о том, что же находилось в Граале. Более того, в его произведении нет ни одного намека на «сосуд», в который Иосиф Аримафейский собрал кровь Христа.

Единственная особенность Грааля, о которой нам известно, — это необъяснимое, исходящее от него свечение, способное затмить свет других источников освещения. Таким образом, если отмести в сторону огромное количество толкований, касающихся этой «святой вещи», остается очень немногое. Тот факт, что в Граале находилась просфора, никоим образом не доказывает, что речь идет о дароносице, в которой происходило пресуществление, то есть, согласно христианской доктрине, превращение хлеба в тело Христово. Конечно, если рассматривать Грааль с позиции христианского учения, то добавить здесь нечего. Однако некоторые детали в описании сопровождающих Грааль слуг помогают обнаружить контекст, не имеющий ничего общего с христианской традицией.

Прежде всего обращает на себя внимание «серебряный поднос». Вольфрам фон Эшенбах неверно истолковал значение этого слова, в результате чего в немецком переложении сказания появились «ножи», а не «поднос». На самом же деле речь шла о доске, на которой разделывали мясо. Однако чем можно объяснить присутствие такого подноса в ритуальном шествии, которое развернулось перед глазами восхищенного Персеваля? В этом можно увидеть намек на «еду, пищу Грааля». Действительно, в последующих версиях легенды перед пирующими, присутствовавшими на церемонии вынесения Грааля, необъяснимым, волшебным образом появляются изысканные яства. Однако в описании Кретьена де Труа, как кажется, содержится намек на кровь, которая сочится при разделке.

Подобное объяснение, возможно, усилено и появляющимся в тексте копьем, по древку которого струится кровь. Если не рассматривать копье в христианском контексте, то перед нами оказывается необычный, не поддающийся толкованию объект. Разумеется, существует множество «религиозных» интерпретаций, находящих в рассказе Кретьена отголоски евангельского сюжета. Истекающее кровью копье в таких версиях отождествляется с копьем центуриона Лонгина, пронзившего бок Иисуса, после чего Иосиф Аримафейский собрал кровь Христа в чашу, которая стала Граалем. Однако на примере древней уэльской версии мы увидим, что это копье появилось из другой традиции: оно берет корни в древнейшей кельтской мифологии.

Вернемся к удивительному сверхъестественному свету, который излучал Грааль. Не заключал ли он в себе пламя, огонь? Известно, что в представлении кельтов мир состоял из трех основных элементов: огонь, вода и земля. Огонь — это энергия, которая не существует сама по себе, но при ее помощи все три элемента трансформируются и могут превращаться друг в друга. Без сомнения, перед нами явный символ Вселенной в ее постоянном движении, изменении. К тому же разве не является огонь символом знания, света? Возможно, такое объяснение может быть причиной, по которой Святой Дух в «Деяниях апостолов» явился ученикам Христа в виде «языков огненных, почивших по одному в каждом из них». Сюда же можно отнести и тайный огонь алхимиков, который играл большую роль в поисках философского камня. Таким образом, можно утверждать, что необъяснимый свет, исходящий от Грааля, является одновременно зримым проявлением божественной энергии и символом света, то есть высшей мудрости, знания самых великих тайн Вселенной.

Толкования требует и образ действий главного героя, который не знает даже, что его зовут Персеваль. Вызывает недоумение его молчание во время всей этой церемонии, он не задает ни единого вопроса насчет кортежа, сопровождавшего Грааль. Конечно, следует оговориться: дело в том, что мать Персеваля, «Вдова», отправляя сына в дорогу, не поскупилась на советы об осторожности. Некоторым из них Персеваль следует буквально, не особо раздумывая, поскольку он, согласно средневековому выражению, является «nice», то есть «простаком», «простачком». Однако слыть простаком — еще не значит быть глупцом. Наивность и простодушие — это качества тех, кому еще предстоит познать мир. Итак, Персеваль еще ничего не знает, поскольку он только что покинул материнский дом, то есть, выражаясь образно, вышел из утробы матери, которой до сих пор довольствовался. Он заново «родился для мира», что во многом объясняет его неуклюжесть, упрямство или молчание.


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: