Витек был классным шофером и мог бы зарабатывать большие деньги у геологов или геофизиков, но ни за что не хотел бросать свою пожарку. Личную свободу он ценил превыше всего. Пожары в селе случались редко, да и тушить их было бесполезно. За всю историю села ни один дом еще не удалось спасти. Пока пожарники узнают о несчастье, проберутся по совершенно непролазной дороге к загоревшемуся дому, на месте остаются лишь тлеющие головешки. Поэтому в дни дежурства Витек занимался не совершенствованием пожарного дела, а вязал или чинил сети. В отгульное же время с утра до вечера пропадал на Оби.

Возвращаясь с рыбалки, Витек всегда заходил в пожарку и выкладывал на крыльцо несколько крупных стерлядей. Они сверкали крохотными красными глазками, широко раскрывали жабры и время от времени какая-нибудь из них переворачивалась на свою пилообразную спину, обнажая белое брюхо. Увидев рыбу, один из дежурных пожарников бежал в магазин, на крыльце появлялись хлеб и соль, живую стерлядь потрошили, солили и через десять минут она уже шла на закуску.

Проводив Витька взглядом, Антон рывком поднялся с земли и начал переносить вещи в лодку. Я помогал ему укладывать их. Потом мы сели на борт и стали ждать, когда между льдинами появится хотя бы узкая полоска чистой воды. Надо было тут же проскочить ее на моторе. Но лед шел плотно.

Выждав минут десять, мы столкнули лодку на воду и, отталкиваясь от льдин, попытались выбраться на середину протоки. Безрядьев начал заводить мотор, но с ним что-то случилось. Чихнув два раза, он не издавал больше ни звука. Мы благополучно перебрались через лед, но течение, теперь уже по чистой воде, быстро несло нас к Оби. Там у прочного ледяного поля творилось невообразимое. Льдины упирались в него, переворачивались, наползали друг на друга, раскалываясь пополам. Лед грохотал, превращаясь в крошево, пенил воду.

Пока Антон возился с мотором, я, сидя на носу, греб кормовым веслом, стараясь быстрее подобраться к столь желанному противоположному берегу. Но течение стремительно несло нас к ледяной карусели. Наконец, я понял, что мне не успеть.

— Антон! — крикнул я, не в силах отвернуть лодку. — Хватай весло.

Он оглянулся на грохот и сразу все понял. Расстояние между нами и водоворотом быстро сокращалось. Я заметил, что льдины не только собираются в торосы, но, переворачиваясь, уходят вниз, под ледяное поле. Еще немного и мы окажемся там.

Антон, орудуя веслом, что-то кричал, но из-за грохота я не мог разобрать его слов. Торчащие из воды кусты, казалось, были совсем рядом, однако нам никак не удавалось приблизиться к ним. Я взмок от напряжения, сердце готово было выскочить из горла, но страшное ледяное крошево, бурлящее рядом, не давало вздохнуть, заставляло работать из последних сил. До сих пор не знаю, как нам удалось развернуть лодку против течения и подойти к кусту тальника, макушка которого торчала из воды.

Я ухватился за нее трясущимися руками и никакая сила не могла бы вырвать у меня этот куст. Антон был бледный, глаза его горели, по щеке текли ручейки пота. Очевидно, таким же бледным был и я.

— Ну что, перетрухал? — спросил он, обнажив в нервной улыбке крупные, крепкие зубы. — Охота, брат, пуще неволи.

Увидев его улыбку, я понял, что самое страшное позади. Смахнув с лица пот рукавом телогрейки, Антон снова наклонился к мотору, дернул за стартер, и наш «Ветерок» взбрыкнул, как необъезженный жеребец. Куст вырвался у меня из рук и мы полетели навстречу течению, подальше от страшного водоворота. Слева по борту метрах в двадцати от нас проплывали льдины. Невзрачные, грязно-серые сверху, они были красивыми, прозрачно-голубыми на изломе. Я видел это, когда они переворачивались, натыкаясь на ледяное поле. Какая же громадная дикая сила заключалась в этой воде и в этих льдах!

Я уселся на носу лодки и стал показывать Антону, в какую сторону отворачивать, когда перед нами неожиданно появлялась одинокая льдина. У берега, вдоль которого мы шли, они были редкими, и лодка бежала на полных оборотах мотора. В протоке особенно сильно ощущалась могучая прибыль воды. Во многих местах из нее торчали только непрерывно кивающие верхушки кустов. Вода залила все низины, превратила ручьи в речки, затопила озера, разлившиеся теперь на многие сотни метров. Через день-два вся пойма будет затоплена.

До другого рукава Оби, куда стремился Антон, было километра четыре. Мы еще не дошли до него, как почувствовали, что на реке произошли изменения. Лед на протоке делался все плотнее и лавировать между льдинами становилось все труднее. А вскоре перед нами открылось потрясающее зрелище. Сначала мы услышали треск и шуршание, разносившееся далеко окрест. Потом увидели, что по рукаву Оби от берега до берега сплошной массой двинулся лед. Вместе с ним вода уносила клочки сена, следы саней и зверей, оставшиеся на снегу. Все это мощным потоком отправилось вниз по течению сначала к Оби, а затем к Ледовитому океану. Мы присутствовали при самом начале ледохода.

О том, чтобы плыть дальше, не могло быть и речи. Антон завернул в кусты, за которыми начинался узкий, длинный залив с редкими ветлами по берегам. И я сразу увидел уток. Они плавали в конце залива и, казалось, не обращали никакого внимания на людей. Но едва мы выбрались на открытое пространство, утки поднялись и, не разворачивась, скрылись за поворотом протоки. Антон остановил лодку у толстой, похожей на баобаб, ветлы.

— Здесь, паря, мы и заночуем, — сказал он. — Бог даст, еще посидим на вечерней зорьке.

Безрядьев не спеша вылез из лодки, огляделся. Залив был зажат между невысокой гривой, отделяющей его от огромного разлива, и рукавом Оби. Место было довольно удобным. Мы поставили палатку повыше, чтобы до нее не достала прибывающая вода, перетаскали из лодки вещи, заготовили дров для костра и только после этого стали собираться на охоту. Антон перепоясался поверх телогрейки патронташем, взял в одну руку топор, в другую — ружье, меня же заставил нести мешок с чучелами.

В конце залива снова собрались утки. Некоторые из них неторопливо плавали, вытягивая шеи. По всей видимости, собирали на воде корм. При нашем приближении они взлетели.

— Соксуны, — произнес Антон, глядя им вслед.

Я невольно схватился за шейку приклада, но его голос не выражал никаких эмоций. Он знал: если утки облюбовали это место, значит, прилетят сюда снова.

Мы неторопливо двинулись по берегу. На другой стороне залива росли высокие кусты тальника, за которыми виднелась река. Она была забита льдом, двигавшимся с глухим шумом и плеском.

Мы оказались отрезанными от всего мира. Случись несчастье, помочь нам здесь было некому. Но об этом мне не хотелось и думать. Под ногами шелестела сухая прошлогодняя трава, над головой простиралось чистое, без единого пятнышка небо, а плечо оттягивала приятная тяжесть ружья. Я слышал, как в вороненых стволах отзывалось эхо слабого ветерка. Мы словно попали в иное пространство, откуда до нашего поселка с его повседневными заботами было так же далеко, как до соседней планеты.

В конце залива из воды торчали не осыпавшиеся темно-коричневые метелки конского щавеля и желтая осока. Летом залив, очевидно, высыхает, превращается в ложбину. Сейчас он походил на большое озеро. Антон остановился, положил на землю топор, достал сигарету. Закурил, огляделся по сторонам и сказал:

— Вот здесь и сделаем один скрадок, а второй поставим у той ветлы, — Антон кивнул в сторону конца залива.

Я взял топор и пошел к ближайшим кустам рубить ветки. Принес их целую охапку, но Антон послал меня еще раз. Сам он стал аккуратно втыкать ветки в землю, выстраивая их подковой, в середине которой должен сидеть охотник. Сделав каркас скрадка, мы замаскировали его сухой травой. Охотник должен быть тщательно укрыт в своем убежище.

Закончив работу, Антон отошел на несколько шагов в сторону и придирчиво осмотрел наше сооружение. Видимо, оно ему понравилось. Он вытряхнул чучела из мешка, выбрал восемь штук, в основном, шилохвостей и чернедей, и пошел выставлять их на воду. Каждое чучело имело свой груз, привязанный к нему на прочной жилке. Антон расставил чучела небольшими группками метрах в пятнадцати от скрадка. С первого взгляда их нельзя было отличить от настоящих уток.