За поворотом — на обочине, стоял ушатанный долгой жизнью и российскими дорогами ПАЗик — по-видимому рейсовый. Возле него кучковалось с десяток пассажиров, в основном предпенсионного или пенсионного возраста, женского пола и не очень высокого материального благосостояния. На всякий случай я притормозил и, тут же махая рукой и приветливо улыбаясь, ко мне — опередив всех, кинулся сухой крепкий мужик, лет пятидесяти пяти и, с ним две тётки примерно такого же возраста. Ну, эти выглядели побогаче…

— До Солнечногорска не подкинете? Автобус, блин, сломался…, — не прекращая дружелюбно щериться, крикнул он в открытое окно, когда я остановился.

— «Подкину», садитесь…, — практически никогда не отказываюсь «подбросить» попутчика, — как раз, туда же еду.

Нет, я не «бомблю», просто очень сильно люблю с людьми поболтать — общительный я, короче!

Мужик шустро забрался на переднее пассажирское сиденье, обе тётки, вполголоса что-то лопоча, чуть помедленнее устроились сзади. Пассажир производил вид сельского интеллигента, ему очень шли очки в очень старомодной оправе, которые он носил — вид такой умный-умный: «Возможно, районный агроном, — подумал я, — Ботаник… Боня, короче. В смысле — не тот, который хорошо учится, а тот — кто растениями занимается».

С детства у меня была очень дурная привычка давать людям прозвища — ну, или клички, если угодно. Понимаю, нехорошо, но ничего с собой поделать не могу! В большинстве случаев прозвища приклеивались намертво и, что удивительно — редко, кто на них обижался… Но, всё равно пару раз хорошо огрёб! В детстве, разумеется.

И, провожаемые завистливыми взглядами оставшихся незадачливых пассажиров злополучного автобуса, мы двинулись в путь по шоссе средней убитости. Мужик за пару минут цепким, внимательным взглядом обшарив салон, восхищено воскликнул:

— Вот, это да! Сами делали?

Дело в том, что снаружи моя «Волга» выглядела как обычный ГАЗ-21, зато внутри…

— Ну, почти всё сам, — скромненько ответствовал я, — движок и коробка от «Бэхи», салон от «Мэрса»… В основном. Сидения, вообще — по спецзаказу делали. Все навороты есть, даже — кондёр!

— Уважаю! — Боня посмотрел на меня, как мастер своего дела смотрит на мастера другого, в котором он сам не в зуб ногой. Протянув мне руку, он представился, — Василий Григорьевич, главный агроном Солнечногорска и всей Солнечной Пустоши…

«Стопроцентное попадание!», — возликовал я от своего угадывания, пожимая на удивление сильную руку Бони.

— Владимир, временно безработный.

Далее минут десять наш разговор вяло перекидывался с темы на тему… Так — лишь бы не молчать! Я пытался «зацепить» его начиная разговор про политику, про рыбалку или про футбол — в котором сам ничего не соображал, но Боня отвечал односложными предложениями и, снова — надолго замолкал, глядя в окошко.

«Эх… Надо было вперёд одну из „тёток“ посадить: у тех наоборот — рот не закрывается!»

Кто ж, знал?! Как, вдруг…

— Что, за чёрт! — воскликнул я.

Местность резко изменилась: из типично среднерусской равнины — холмистой, лесистой, с яркой зеленью середины мая она превратилась в ровную, как стол степь — наподобие южнорусской, с начинающей желтеть растительностью. Даже, погода поменялась — облака остались позади и, над головой вовсю палило яркое полуденное солнце.

— А это и, есть — наша знаменитая Солнечная Пустошь[1]! — гордо произнес Боня, в миг ожив, — не слышали разве? Мне показалось, что вы наш — нижегородский…

— Да! По происхождению я коренной нижегородец, но родился и вырос в других — далёких отсюда местах. Только недавно решил, вот, на землю предков вернуться…

Да, помотало меня в детстве по белу свету, вместе со своими родителями-строителями! Царство им Небесное…

— Тогда слушайте… Солнечная Пустошь — одно из уникальных мест на Земле. Самые северные черноземы, толщина пластов которых доходит до трех метров… Уникальнейший климат, которого нигде больше нет! Многие из этих растений, — Ботаник показал рукой в степь, — реликтовые и растут только здесь. Кстати, занесены в Красную Книгу.

— А, название, отчего такое?

— Вы разве не заметили? Тут постоянно светит Солнце! Ну, почти постоянно… По количеству солнечных дней в году сродни Италии. Да и, климат мягче среднерусского — примерно, как на Кубани. Весна здесь приходит на месяц раньше, а осень на месяц позже…

— И, чем это объяснить? — заинтересовался я.

— Пока, никто ничем не объяснил! При Союзе — точнее при Сталине, часто приезжали сюда научные экспедиции, даже постоянная научная база была… Бурили, копали, просвечивали и, даже — взрывали, но так ничего и, не поняли… Природная аномалия, говорят! А, с времен Хруща, вообще эту тему забросили. Знай себе продавай нефть да газ — на хрен какая-то, там аномалия…

Боня обиженно замолк… Видимо, наболело.

«Да, в принципе, на Земле до черта таких аномалий. Вот, только буквально на днях, прочёл в инете про Улюю Черкечех — якутскую Долину Смерти. На Северном Кавказе, вроде, тоже есть какая-то небольшая аномальная пустыня…, — припомнилось мне когда-то прочитанное, — просто человек — существо рациональное и нерациональные явления старается не замечать».

Некоторое время ехали снова молча… Ну, мне то всегда хотелось поговорить с новым для меня человеком! Про сельское хозяйство, так про сельское хозяйство — лишь бы не молчать:

— Ну, а кроме реликтовых растений, здесь хоть что-нибудь растёт? Пахать и сеять не пробовали?

Боня снова оживился:

— Как это, «не пробовали»? Пробовали, ещё как пробовали! Первая зафиксированная попытка ещё в середине девятнадцатого века веке была… Хотя, больше чем уверен: были попытки и гораздо раньше! Но, тут вот в чём дело: солнечных дней в году хватает, а дождливых, наоборот — нет. С влагой, в общем, проблемы. Если, в центральной России при царе-Батюшке каждые пять-восемь лет был неурожай, а каждые десять-пятнадцать — голод… В среднем, конечно. То здесь — соответственно через три и шесть лет! В общем, первая известная попытка провалилась. Вторая — успешная попытка, была в начале тридцатых годов прошлого века…

Тут, Боня сделал паузу — достал из сумки бутылку минералки, предложил мне, напоил женщин, приложился сам и, вытерев губы платком, продолжил:

— Парадокс в том, что на севере Солнечной Пустоши, за небольшой валоподобной возвышенностью располагаются огромные торфяные болота. Там, наоборот дожди идут чаще, чем надо. Ведь, если где-то пусто — то в другом месте должно быть густо… Разработка торфа началась в Гражданскую войну, когда от другого топлива центр России был отрезан. После Гражданской, по плану ГОЭЛРО, прямо на месте добычи торфа построили электростанцию… К тридцатым годам верхний слой торфа был сработан, а добыче нижних слоев мешала вода — не успевали откачивать. И тут, в чью-то светлую голову пришла мысль прокопать канал из Болот в Солнечную Пустошь и, тем самым убить сразу целое стадо зайцев: болота осушить, нашу Пустошь оросить… Нагнали зеков, оставшихся без работы после Беломорканала и, в два года те выполнили проект. Самое сложное было пройти ту возвышенность, а дольше вода самотеком по прокопанным арыкам равномерно распределялась по всей Пустоши, которая имеет форму неглубокой чаши с центром в Солнечногорске. Система шлюзов позволяла регулировать полив. Под черноземом здесь глинистый грунт, так что потери воды минимальны. Для недопущения засаливания почвы был устроен дренаж, с откачкой части грунтовой воды в Волгу. Грамотно было всё сделано, очень продуманно…, — с оттенком грусти закончил Боня.