Завершая третью свою экспедицию, Пржевальский из Ала-шаня двинулся на родину тем самым путем, который он открыл и снял на карту семью годами раньше, — вновь он прошел «срединою Гоби».

Пржевальский вез на родину драгоценные коллекции растений и животных. Среди них были новые роды и виды, которые с того времени стали называться именем великого путешественника и именами его помощников: «пржевальския тангутская», «тополь Пржевальского», «шиповник Пржевальского», «мытник Пржевальского», «зверобой Пржевальского», «горечавка Пржевальского», «бересклет Пржевальского», «бузульник Пржевальского», «василистник Пржевальского», «лук Пржевальского», «адиантум Роборовского», «недоспелка Роборовского», «лагохилус Роборовского», «монгольский лук», «многокорневой лук», «рябчик Пржевальского», «поползень Эклона», «сурок Роборовского», «ганьсуйский вьюрок» и много других.

Еще большую ценность представляли карты маршрутно-глазомерной съемки неведомых до того времени географических районов. «Всего в течение нынешней экспедиции, — пишет Пржевальский, — снято было мною 3850 верст (4100 км). Если приложить сюда 5300 верст, снятых при первом путешествии по Монголии и северному Тибету, 2320 верст моей же съемки на Лоб-норе и в Джунгарии, то в общем получится 11470 верст (12235 км), проложенных вновь на карту Азии».

Пржевальскому и его спутникам было чем гордиться, когда они, пройдя через великие пустыни, 19 октября 1880 года приближались к Урге. Девятнадцать месяцев трудов, лишений и опасностей остались позади. С последнего холма перед путешественниками открылась широкая долина Толы. Быстрая река струила свои светлые, еще незамерзшие воды. В глубине долины, на белом фоне недавно выпавшего снега, чернели войлочные юрты, глиняные фанзы, купола кумирен, зубчатые стены храма Майдари. Издалека был виден стоящий на возвышенном месте у берега красивый двухэтажный дом русского консульства.

«Попадали мы словно в иной мир. Нетерпение наше росло с каждым шагом; ежеминутно подгонялись усталые лошади и верблюды… Но вот мы, наконец, и в воротах знакомого дома, видим родные лица, слышим родную речь…»

29 октября путешественники уже были на родине. В Кяхте, Верном (Алма-Ате), в Семипалатинске, в Оренбурге (Чкалове) Пржевальского встречали овациями. «Чествования везде такие, каких я никогда не смел ожидать», — писал Николай Михайлович.

Приветственные телеграммы встречали или догоняли его в пути.

Из Иркутска телеграфировали: «Сибирский отдел Географического общества приветствует Вас с благополучным возвращением из многотрудного путешествия, гордясь тем, что ему первому выпадает удовольствие лично вас приветствовать и познакомиться с новыми вашими открытиями на пользу географической науки».

«Ваше возвращение в Россию, — телеграфировали из Хабаровска, из штаба войск Приморской области, — огласилось на празднике управления войск. Все присутствующие глубоко радуются вашему возвращению и твердо памятуют, что Приморская область послужила основанием всесветной славы нашего знаменитого путешественника».

Из Петербурга Пржевальского и его спутников приветствовало телеграммой Русское географическое общество.

7 января Николай Михайлович прибыл в Петербург. К приходу поезда на Николаевском (Московском) вокзале собрались члены Географического общества во главе с вице-президентом его Семеновым-Тян-Шанским[65], многие академики, ученые, литераторы, офицеры из Военно-ученого комитета. Пржевальского встретили громким «ура» и аплодисментами.

В зале, отведенном для торжественной встречи, Семенов от имени Географического общества поздравил путешественника с успехом. «Не только это Общество и корпорация русских ученых, — сказал Семенов, — но и все русское общество с напряженным вниманием следило за вашим шествием по среднеазиатским пустыням».

Отвечая на приветствие, Николай Михайлович сказал, что именно в сочувствии русских ученых к его деятельности и в сознании, что на родине следят за судьбой его экспедиции, он черпал энергию и решимость.

Для Пржевальского успех экспедиции был не только его личным успехом. Пржевальский постоянно и сам помнил и напоминал другим, что открытиями, которые удалось ему сделать, он обязан своим верным спутникам.

В книге о третьем путешествии он пишет:

«Если мне и выпала счастливая доля совершить удачно три путешествия в Центральной Азии, то успех этих путешествий — я обязан громко признать — обусловливался, в весьма высокой степени, смелостью, энергией и беззаветной преданностью делу моих спутников. Их не пугали ни страшные жары и бури пустыни, ни тысячеверстные переходы, ни громадные, уходящие за облака, горы Тибета, ни леденящие там холода, ни орды дикарей, готовые растерзать нас… Отчужденные на целые годы от своей родины, от всего близкого и дорогого, среди многоразличных невзгод и опасностей, являвшихся непрерывной чредой, — мои спутники свято исполняли свой долг, никогда не падали духом и вели себя, по истине, героями. Пусть же эти немногие строки будут хотя слабым указанием на заслуги, оказанные русскими людьми делу науки, как равно и ничтожным выражением той глубокой признательности, которую я навсегда сохраню о своих бывших сотоварищах».

В докладной записке, поданной им на другой же день после приезда в Петербург, Николай Михайлович просил наградить каждого из участников его экспедиции, как за боевые подвиги: «Ввиду опасностей, которым подвергались все мои спутники во время путешествия, смелости и мужества, оказанных ими при двухкратном отбитии нападения на нас диких тибетцев, решаюсь ходатайствовать о пожаловании им наград, назначаемых за подвиги отличия в военное время».

Через два дня, 10 января, все участники экспедиции, среди них и сам Пржевальский, были награждены военными орденами.

Заслуги великого путешественника с гордостью отметила на родине вся передовая наука. Пржевальский был избран почетным членом Русского географического общества, Петербургского общества естествоиспытателей, почетным доктором зоологии Московского университета.

Значение сделанных русским ученым замечательных открытий должны были признать и за границей. Географические общества разных стран избрали его своим почетным членом, а Британское географическое общество присудило ему золотую медаль. Тибетское путешествие Пржевальского, писало это Общество, превосходит труды всех путешественников в Азии со времен Марко Поло.

От чествований, званых обедов, посетителей, новых знакомств не было отбоя. Почта ежедневно приносила десятки писем: Пржевальского поздравляли, восхваляли, приглашали, просили прочитать лекцию, прислать портрет и автобиографические сведения для иллюстрированных изданий. Он отвечал: «Я имею так много неотлагательных работ, что заниматься жизнеописанием нет времени, да и желания». Его просили устроить на службу, похлопотать о пенсии или о повышении в чине. Появилось объявление о том, что в Петербургской городской думе решено повесить портрет знаменитого русского путешественника и что для этой цели ассигновано 1500 рублей. Пржевальский отказался от этой чести и просил употребить деньги на более полезные цели.

15 марта 1881 года в конференц-зале Академии наук открылась выставка зоологических коллекций, собранных Пржевальским. Выставка привлекла множество посетителей.

«Знаменитый путешественник, почетный член Академии Н. М. Пржевальский, — писал академик А. А. Штраух, — собрал во время своих путешествий по Центральной Азии богатейшие коллекции животных, которые пожертвованы им в Зоологический музей Академии.

Со времени основания музея никто еще не приносил ему такого ценного и единственного в своем роде подарка. Коллекции H. M. Пржевальского дают возможность познакомиться с фауной до сих пор неизвестных частей Центральной Азии, где до него не был ни один натуралист».

В продолжение двух лет после возвращения на родину Пржевальский работал над книгой о третьем своем путешествии. Книга «Из Зайсана через Хами в Тибет и на верховья Желтой реки» вышла в свет в 1883 году.