Характерной чертой русского естествознания шестидесятых годов было то пристальное внимание, с которым относились его представители к вопросу распространения науки. Замечательными воспитателями молодежи и мастерами популяризации научных знаний были Сеченов, Тимирязев, Умов и многие другие корифеи русской науки.

Они отдавали много сил чтению публичных лекций, созданию популярных статей и книг.

Условия, в которые была поставлена русская паука, определили весь духовный склад ее деятелей.

Русскую науку приходилось создавать вопреки правительству, наперекор всем его стараниям остановить ее рост. Ученым приходилось вести нескончаемую жестокую войну за свое право на творчество. Тип кабинетного ученого, отгородившегося от всего мира своими фолиантами, пробирками и колбами, не мог появиться в среде передовых русских ученых.

Для русских передовых деятелей науки был характерным тип ученого-борца. Менделеев, Сеченов, Бредихин, Бутлеров, Марковников — все они были боевыми людьми, умеющими воевать. Быть другими они не могли. Это было бы равносильно отказу от научной работы.

Молодой Столетов на первых же порах своей деятельности заявил себя достойным соратником «могучей кучки» русских ученых.

Столетов самозабвенно любил родину. Все, что было сделано русскими людьми, всегда находило горячий отклик в сердце ученого-патриота.

В обширной переписке Столетова масса писем, присланных и безвестными русскими людьми. Многие знали, что, написав Столетову, можно быть уверенным, что этот человек не отмахнется и не отмолчится, что он найдет время для того, чтобы поддержать и ободрить любого человека, желающего заняться наукой.

Обращаясь к Столетову с просьбой рассмотреть работу и понимая, что ученый очень занят, бывший его ученик математик И. С. Громека писал ему: «Я никогда не решился бы на эту просьбу, если бы не знал, с каким интересом и вниманием относитесь Вы ко всему, что пишется на русском языке по физике».

Столетов, еще будучи сторонним преподавателем университета, показал, что он умеет воевать за русскую науку. После выздоровления он сразу начал кампанию за осуществление второй части намеченной им программы.

Теперь надо было добиться того, чтобы университет имел физическую лабораторию.

Столетов берет слово на заседании совета профессоров. Он стремится убедить университетское начальство в необходимости открытия учебно-исследовательской лаборатории.

Горячо и гневно он говорит о том, что без лаборатории физико-математический факультет вынужден выпускать недоучек, что невозможно одними только лекциями вырастить настоящих исследователей.

Физик не может, подобно математику, работать, имея в руках только бумагу и карандаш. Для того чтобы природа раскрыла свои секреты, у физика в руках должны быть средства заставить ее заговорить. Физика — наука экспериментальная. Опыт, эксперимент — главное ее оружие.

Учиться владеть этим оружием будущие физики должны уже на студенческой скамье.

Университет не может не иметь лаборатории! Она нужна не только студентам, надо позаботиться и о профессорах! Они не имеют права быть только педагогами, они должны вести исследовательскую работу! Университетские кафедры нужно превратить в центры научно-исследовательской работы, говорит Столетов.

Столетов пишет докладные записки университетскому начальству, выносит на обсуждение кафедры физики примерные сметы расходов, необходимых для организации лаборатории. Он доказывает, что просимая им сумма есть минимум.

Когда-то, на заре физики, во времена Галилея и Ньютона, когда устанавливались основные физические понятия, разговор с природой можно было вести с помощью простых средств — веревочек, блоков, рычагов, наклонных плоскостей. Именно на этих примитивных приспособлениях были открыты законы механики.

Но времена изменились. Чем глубже проникают физики в тайники природы, тем все большим трудом приходится вырывать у природы ее секреты.

Уже властно заявила свое право на существование наука об электричестве. Для исследования электрических явлений недостаточно полукустарных и грубых приборов, нужна тонкая измерительная аппаратура.

Сложной и хитроумной аппаратуры требуют и все остальные широко развившиеся главы физики — учение о теплоте, свете, газах, жидкостях.

Столетов в полном смысле слова одержим идеей создания физической лаборатории.

Ведь это позор, говорит он, что студенты выходят из университета совершенно беспомощными в обращении с приборами, что русским физикам для осуществления экспериментальной части своих исследований приходится ездить за границу, работать в чужих лабораториях.

С глухим раздражением выслушивают Столетова министерские чиновники. Ему говорят: средств на лабораторию нет, нет для нее и помещения в университете.

Но складывать оружие Столетов и не думает. Создание лаборатории — это одна из его основных жизненных задач. Это не прихоть. Разве только ему нужна лаборатория?

Сколько его юных слушателей жаждут своими руками проверить все, о чем он им рассказывал! А сколько студентов уже имеют свои замыслы, у скольких уже выкристаллизовались свои темы для научных работ! Но эти замыслы остаются неосуществленными, их негде претворить в жизнь.

Отказы не охлаждают Столетова.

Он упорно стоит на своем. Почему он не сможет добиться того, чего уже добились химики? Ведь удалось же Зинину основать ставшую теперь знаменитой Казанскую химическую лабораторию, из которой вышли прославленные химики — Бутлеров, Марковников. До Столетова доносятся вести о том, что и в Петербурге молодой химик Менделеев вместе со своим учителем Воскресенским и химиком Соколовым создали химическую лабораторию.

Известия об успехах химиков радовали Столетова, помогали ему еще упорнее отстаивать свою идею.

Столетов даже не помышлял о возможности поражения. Он настолько был уверен в том, что в конце концов добьется открытия лаборатории, что уже в 1870 году вместе со своим учеником, будущим профессором физики Николаем Николаевичем Шиллером, начинает готовить задачи для будущего физического практикума. По целым дням вместе с Шиллером он орудует в физическом кабинете, конструируя установки для проведения опытов.

В годы хлопот о создании лаборатории у Столетова возникает крепкая дружба со многими передовыми людьми университета.

Большие люди всегда обладают необыкновенной притягательной силой для окружающих.

Неотразимо привлекателен был и Столетов для людей, близко соприкасавшихся с ним.

Другом Столетова становится механик, математик и ботаник Василий Яковлевич Цингер (1836–1907), воспитанник Давидова и Брашмана.

Цингер продолжает традиции своих учителей. Свое выдающееся математическое дарование Цингер применяет для решения сложных физических задач.

Это характерно и для другого друга Столетова — математика и механика Федора Алексеевича Слудского (1841–1897). В математике он также видит инструмент для решения задач, выдвигаемых естественными науками.

Близким Столетову человеком становится его прежний учитель, астроном Федор Александрович Бредихин, имя которого в то время уже было овеяно всемирной славой.

Товарищем Столетова становится профессор зоологии Анатолий Петрович Богданов, одним из первых начавший пропагандировать эволюционную теорию происхождения животных и человека.

Все эти люди, как и Столетов, борются за то, чтобы сделать возможным самостоятельное развитие наук, которым они посвятили себя. Для всех них наука это не только средство познания природы, это и великая общественная сила.

В годы, когда сверху насаждалось низкопоклонство перед всем заграничным, когда в учреждении, которое должно было бы стать штабом русской науки, — в Академии наук — господствовали иностранцы и отечественные реакционеры, эти люди смело шли против течения, отстаивая научное национальное самосознание, борясь за право русских людей на свободное творчество.

Цингер, Слудский и Давидов деятельно работали в Московском математическом обществе.