Совершенно позабыв о сдержанности и почтении, она кричала, что Чаке не за что быть благодарным отцу, что овца это и есть овца, а никакой не бык и тем более не три быка, что Сензангакона уж больно щедр, когда речь идет о выкупе его собственной персоны, но что когда следовало послать быков ее, Нандиным, родным, он не проявлял такой щедрости, что если бы ее муж не был толстой и трусливой бабой, то люди зулу захватили бы весь скот бутелези, а не выпрашивали бы у них овец. Все это она вопила так громко, что ее было слышно и в соседних краалях.

Сензангакона сначала опешил от ее ярости, но обвинения в трусости он уж никак не мог стерпеть.

— Можешь убираться к своим э-лангени, которые так щедры на девушек с детьми, — закричал он во всю мощь своих легких. — Убирайся к ним со своим Чакой — все равно этот мальчишка ни на что не пригоден.

Нанди бросилась к своей хижине, так сильно рванув за собой Чаку, что тот чуть было не свалился от неожиданности. Там она торопливо собрала нехитрые пожитки и наспех завернула их в циновку. Посадив на спину маленькую Номцобу, взяв за руку Чаку, с циновкой под мышкой, она вышла за ворота крааля и, ни разу и не оглянувшись на дом, в котором провела семь безрадостных лет, зашагала в сторону родного крааля.

Путь их пролегал через пастбище. На вытоптанной траве валялся брошенный в спешке глиняный бычок Чаки, но мальчику даже в голову не пришло его поднять.

Неожиданное возвращение Нанди с двумя детьми в крааль И-Нгуга не обрадовало никого. По настоянию Мфунды ее временно поселили в доме младшей сестры, которая уже подросла настолько, что пожелала жить в отдельной хижине. Потом мужчины построили Нанди собственный дом, да так этим все и ограничилось. Положение в краале было весьма незавидным. В ее возрасте, да еще с двумя детьми полагалось бы иметь свое хозяйство. Но основа благосостояния — скот, а откуда было его взять? Вот и пришлось ей жить при матери на положении не то помощницы, не то нахлебницы. И хотя ока честно трудилась не покладая рук, родные косились на нее. Правда, никто не попрекал ни ее, ни детей съеденным куском, но, сколько бы ни работала она дома и в поле, воспринималось это как должное. Чака с первых же дней исправно ходил па пастбище. Он ревностно выполнял обязанности пастуха, однако против него тут же ополчились сверстники. Судьба Нанди и ее детей была предметом всеобщего обсуждения, и мальчишки изощрялись друг перед другом в придумывании различных способов досадить Чаке и его матери, опозорившим все племя. Заступиться за них было некому, а возможность безнаказанно поиздеваться над сыном вождя только больше подстегивала изобретательность его мучителей. Будь Чака сдержанней или научись он терпеливо сносить обиды, всем, может, и наскучило бы вскоре это занятие. Но смирению он так никогда и не научился, постоянно заводя с обидчиками безнадежную драку. Более того, всякий раз, когда Нанди удавалось добиться у обычно скрытного Чаки признания в причиненных ему обидах, она подымала крик на весь крааль, над чем немало потешались его обитатели.

Выделяясь ростом и силой среди своих сверстников, Чака мог бы легко победить в драке любого из них, но в том-то и дело, что ему никогда не удавалось встретиться с противником один на один. Тогда он выработал новую тактику. Отбросив принятый среди мальчишек всего мира | ритуал вступления в драку, он молниеносно бросался на обидчика и успевал задать ему жестокую трепку до того, как к тому поспевали на выручку товарищи. Желающих задирать его становилось все меньше и меньше. Привычка рассчитывать только на собственные силы была, таким образом, привита ему в самом раннем возрасте, а положение отщепенца и постоянная угроза оказаться высмеянным заставляли его с особой тщательностью следить за своими поступками. Все реже вспоминалась ему жизнь в отцовском краале, и, если бы не Нанди, он, возможно, и вовсе позабыл бы о тех днях. Однако но вечерам Нанди, страдая от униженного положения в родном краале, пыталась подыскать слова утешения и заглушить собственную боль. Утешая сына, она постепенно и сама поверила, что мальчику се предстоит славная и завидная доля, что все свалившиеся на их головы беды — лишь временные испытания, а пройдя их, ее сын, ее огонек — ум-лилване — как она называла его, прочно займет в жизни то высокое место, на которое он имеет полное право и по рождению и по своим качествам.

Постепенно Нанди сдружилась с Нцевой, которая вышла замуж за одного из обитателей И-Нгуга. Она выросла у истоков реки Аматпкулу в племени ама-мбедвенн и здесь, среди э-лангени, чувствовала себя неуютно и одиноко. Нцева часто рассказывала Нанди о своих родных местах, и если верить со словам, в мире трудно найти людей более достойных, чем ее соплеменники.

Родные места ее были далеко, и она очень редко могла навещать своих родственников. Обычно она делала это в период дождей, когда трудовая жизнь крааля затихала, и проводила там по нескольку дней. Каждый раз Нцева звала с собой Нанди, как бы понимая, что той бывает особенно тоскливо в эти ненастные дни. Нанди отправилась бы из крааля куда угодно, только бы не видеть опостылевшие ей лица, но решилась она на такое длительное путешествие только тогда, когда Чака уже подрос достаточно для того, чтобы уметь постоять не только за себя, по и за сестру.

А Чака тем временем превратился в подростка, и ему доверили присматривать па пастбище за быками. Если он чем и отличался от своих сверстников, то разве только некоторой нелюдимостью и серьезностью не по годам. Забота о матери рано легла па его плечи, поэтому он всячески старался облегчить ее участь. Так, если остальные пастушки занимались обычными детскими играми просто ради того, чтобы дать выход кипучей мальчишеской энергии, то Чака пытался извлечь из этих развлечений максимальную пользу. А игры эти, состоящие в большинстве своем из подражания делам взрослых, помогали мальчикам стать достойными мужчинами. Так, ребята скатывали с холма шарообразный, величиной в среднюю дыню корень растения интсема и, рассыпавшись по склону холма, метали в него свои игрушечные копья. Здесь у Чаки не было соперников. Несколько уступал он в другой игре, при которой по земле разбрасывались ягоды: в них нужно было попасть маленькой заостренной палочкой. Палочку упруго зажимали между мизинцем, большим и средним пальцами и с силой бросали в цель. Наградой служила приятная на вкус ягода. Впрочем, Чака давно уже считал это занятие детской забавой.

Особенное искусство он проявил при ловле птиц. Он умел расставлять индлване — силки из укрепленной на колышках петли, настраивал исифе — ловушку-давилку из плоского камня, опирающегося на хитроумно поставленные палочки, пользовался также и силками с клеем. Он никогда не упускал случая принять участие в охоте на птиц со старшими ребятами, которые уже имели собак и пользовались метательными дубинками. Правда, добиться того, чтобы его приняли в свой круг старшие, было нелегко. И вовсе не потому, что Чака был еще мал или неловок на охоте. Дело в том, что вся добыча по неписаному, но бесспорному закону принадлежала отцам малолетних охотников, а поэтому «послушные дети», приносящие отцу дичь, никогда не пользовались результатами своих трудов — им доставались только жалкие объедки. Вот ребята и жарили тут же в поле «утаенную» дичь, Однако Чака всегда старался принести всю свою добычу матери, прекрасно сознавая, что для них, не имеющих собственного скота, птичье мясо является немалым подспорьем. Аппетитный запах поджаренной дичи доносился до соседних домов, и раздразненные им отцы семейств не скупились на упреки своим сыновьям, ставя тем в пример старательность и добычливость Чаки. Само собой разумеется, что упреки эти не помогали Чаке завоевать расположение сверстников и более старших ребят.

Однажды Нанди принимала гостей. С визитом к ней пришла из далекого крааля Эси-Клебени Мкаби в сопровождении Мкабайи и Лангазаны. Они притащили с собой множество гостинцев, и в хижине Нанди было устроено настоящее празднество. До поздней ночи просидели они при свете очага, делясь новостями о женитьбах, рождениях и смертях. Воспользовавшись тем, что Мкабайя вышла поболтать с одной из своих приятельниц, Мкаби более свободно заговорила о семейных делах Сензангаконы. Нет, пусть Нанди не думает, что только ей пришлось пострадать из-за сумасбродства вождя зулу. Сензангакона окончательно запутался. Естественно, вождю незачем ограничивать себя двумя-тремя женами, но ведь существует порядок, и муж должен каждой из них указать ее место. Взять хотя бы эту Биби. После того как она родила Сензангаконе сына Сигуджану, на нее совсем не стало управы. Как будто у вождя зулу нет других сыновей — например, Бакуза, сын Сензаны дочери Сондабы, не говоря уже о первенце Чаке, а кроме того, разве Мкаби кто-либо лишал ее прав первой и «великой» жены Сензангаконы? Но не только в этом корень бед людей зулу. Вождь их, несмотря ни на что, продолжает считать себя непревзойденным воином. Вбил себе в голову, что может тягаться с Мацингвааном, вождем цуну, и вечно ввязывается в ссоры с воинственным соседом, и каждый раз домочадцам приходится гнать скот в качестве выкупа, дабы вернуть незадачливого вояку к родному очагу.