— Автомобиль мне… живей! Поеду в штаб корпуса… Геннадий, проверь, не задели ли пули важных частей, и залатай пробоины… — И Петр Николаевич уехал.

Такова была в то время система «взаимодействия» авиации с общевойсковым командованием. Летчиков почти всегда вызывали на личный доклад, а это приводило к задержкам в использовании донесений, тогда как ценнейшее свойство воздушной разведки — ее быстрота. Тем не менее вылетевший перед вечером поручик Передков уже смог увидеть, как русские войска занимают оставленные австрийцами окопы и продолжают двигаться вперед.

Но были и такие «полководцы», которые отказывались доверять донесениям летчиков до их проверки кавалерийской разведкой. Именно из-за такого недоверия к донесениям летчиков XXXIV корпусного авиационного отряда[61] на западном фронте своевременно не были приняты меры для предотвращения так называемого «Свенцянского прорыва», имевшего для русской армии тяжелые последствия.

Итак, боевая жизнь XI отряда началась. Как и ранее, Петр Николаевич Нестеров подавал пример своим подчиненным личной работой. В то время многие командиры авиационных отрядов предпочитали посылать на боевые задания других летчиков, а сами отсиживались на земле под предлогом выполнения неотложных административно-хозяйственных функций. За такими летчиками даже утвердилось выдуманное кем-то прозвище «непромокаемых». Но Нестеров летал больше всех других летчиков отряда и находил время не только на администрирование, но и на многое другое.

Тщательно выбирая из оперативных сводок все, что имело отношение к действиям авиации как своей, так и противника, Петр Николаевич систематизировал и анализировал эти сообщения и регулярно оглашал их не только перед офицерским, но и перед рядовым составом отряда. Прослушанное оживленно обсуждалось, а в заключение командир умело делал практические выводы. Например, обсудив несколько случаев, когда немецкие самолеты в первые же дни войны были сбиты винтовочным огнем с земли, летчики отряда Нестерова ясно поняли, до каких высот ружейный огонь может представлять для них опасность. В практике русской армии такие обсуждения были новинкой.

Внимательно следил Петр Николаевич и за бытом своего личного состава. Часто по вечерам он неожиданно появлялся в халупах, где размещались летчики, и, дружески поговорив минут пять о погоде, о письмах с родины, вдруг взглядывал на часы и говорил уже другим тоном: «Ну, а теперь — спать!»

Мягко, но с непреклонной настойчивостью Петр Николаевич добился того, что жизнь летного состава потекла по строго размеренному режиму. Поэтому летчики всегда были в отличной физической «форме», что благотворно сказывалось и на результатах полетов.

Второй боевой полет Нестерова в том же районе, Радзивиллов — Броды, из-за плохой погоды смог состояться лишь 4 августа. Петр Николаевич пробыл в воздухе полтора часа, временами спускаясь всего на сто метров над головами австрийцев. Крутые виражи, когда крыло почти отвесно смотрело в землю, не только давали летчику лучший обзор, но и мешали врагам прицеливаться в самолет. Из этого полета «Моран» не привез ни одной пробоины.

Затем направление разведки изменилось: 8 августа Нестеров летал 1 час 50 минут в районе Дубно — Броды. Здесь австрийские войска тоже отступали под натиском русской армии. Скоро вперед продвинулся и аэродром XI отряда: теперь он находился в Бродах, откуда 14 августа Нестеров совершил почти двухчасовой полет в сторону Буска. В этом полете, помимо зрительного, или, как говорят в авиации, «визуального», наблюдения, Петр Николаевич применил и фотографирование. Все снимки вышли отлично.

Вернувшись из этой разведки, Петр Николаевич узнал, что получено приказание о новом перебазировании отряда — на Львовское направление, в районе города Жолкиев (Жолква).

Здесь XI корпусный авиационный отряд разместился на территории поместья богатого австрийского помещика барона Розенталя. Личный состав расположился в служебных постройках усадьбы, офицеры — в самом барском доме. Самолеты были расставлены неподалеку от усадьбы, на опушке небольшой рощи. Там имелась довольно большая ровная площадка, которая, как выяснилось, служила аэродромом еще своему прежнему владельцу.

Теперь эта площадка послужила аэродромом для отряда Нестерова. По ее краям были установлены палатки-ангары, введенные перед самой войной на снабжение русской авиации. В баронском гараже отлично разместились походные мастерские XI отряда.

В ангарах и мастерских с утра до вечера трудились механики и мотористы, проверяя постоянно нарушавшуюся регулировку проволочных растяжек крыльев самолетов и налаживая работу капризных «Гномов».

Плохое качество моторов было сущим бедствием. Вынужденные посадки были едва ли не самым большим злом в русском воздушном флоте. Из-за них больше всего и разбивалось самолетов, особенно «Моранов», которые при посадках на неровную местность весьма охотно и буквально в мгновение ока капотировали, то-есть перевертывались через нос кверху колесами. Летчики при этом обычно отделывались лишь царапинами, но самолеты выходили из строя.

Две вынужденные посадки, причем в расположении противника, уже произошли и в отряде Нестерова. Но в обоих случаях летчики, уничтожив свои «Ньюпоры», сумели пробраться через линию фронта обратно к себе в отряд. Поэтому к моменту перебазирования в Жолкиев в отряде осталось всего четыре самолета: «Ньюпор» Передкова и три «Морана» — два двухместных и один одноместный. Один из «Моранов» из числа «запасных» еще не собирался, так как на нем некому было летать: «ньюпористов» Гавлича и Мрочковского, потерявших свои самолеты, Нестеров отправил в тыл для переучивания.

Тяготы боевой работы легли на плечи Нестерова и Передкова, которым «везло» больше других. Петр Николаевич затребовал пополнений, но когда появятся новые летчики и самолеты, было неизвестно.

16 августа Нестеров сам вылетел в первый полет для ознакомления с новым районом действий. Австрийская пропаганда распространила слух, что Львов — сильно укрепленная крепость, но сколько ни всматривался вниз Петр Николаевич, сколько ни кружил на малой высоте, чтобы рассмотреть местность во всех подробностях, он так и не обнаружил каких-либо крепостных сооружений. Было лишь несколько линий траншей и окопов, и то не сплошных, а с большими разрывами, да несколько артиллерийских батарей…

На следующий день — 17-го — разведку повторили на двух самолетах, Нестеров в паре с Передковым. Было окончательно установлено, что слухи о львовских укреплениях — дезинформация. Русские войска могли продолжать наступление почти беспрепятственно.

Вернувшись из этого полета, Петр Николаевич увидел, что к самолету направляются два незнакомых офицера — капитан, с аксельбантом генерального штаба через плечо, и артиллерийский поручик. В их походке и подтянутости чувствовалась какая-то официальность.

«Кого это и зачем бог несет?» — подумал Нестеров.

— Господин штабс-капитан! — начал рапортовать генштабист, вытянувшись и щелкнув шпорами. — Прибыл в ваше распоряжение в качестве наблюдателя. Капитан генерального штаба Лазарев!

— Прибыл в ваше распоряжение в качестве наблюдателя. Поручик Титов! — вторил артиллерист…

Это были первые «ласточки» в новой важнейшей авиационной профессии — летчиков-наблюдателей, которых до этого в русском воздушном флоте еще не было, если не считать временно прикомандировывавшихся в периоды маневров.

Петр Николаевич обрадовался. Он и ранее доказывал, что летчик, будучи один в самолете, не может дать таких результатов, как если бы с ним находился второй человек, который мог бы вести наблюдение, фотографировать, бросать бомбы, стрелять, если понадобится, хотя бы из нагана или карабина… Тогда к нему не прислушались. Но когда война началась, стало известно, что у немцев главное лицо на самолете именно наблюдатель, причем обязательно офицер, в то время как летчик может быть и солдатом.

И вот тогда русское командование и начало прикреплять к авиационным отрядам постоянных наблюдателей, а позже было вынуждено открыть и специальную школу «летнабов».