Между тем новый Комитет общественного спасения начинает действовать. Естественно было бы ожидать, что в момент крайней военной опасности извне и изнутри главной сферой его деятельности станут военные дела. 14 августа в Комитет избраны два профессиональных военных: Лазарь Карно, которому поручили общее руководство военными операциями, и Приер из Кот д'Ор, получивший в свое ведение военное снабжение. Поскольку в Комитете хватало политиков вообще (пять адвокатов!), то привлечение этих двух военных специалистов имело самое плодотворное значение. Тем более что оба придерживались умеренных, даже консервативных политических взглядов.
Но главным полем деятельности нового Комитета сразу становится укрепление и расширение своей собственной власти. На этом пути возникла щекотливая проблема. После 2 июня с лихорадочной поспешностью готовили, а затем утверждали новую конституцию. Затем ее одобрили подавляющим большинством голосов участники первичных собраний избирателей. 10 августа в Париже устроили грандиозный праздник по случаю принятия конституции, оригинальный текст которой торжественно положили в особый ковчег из какого-то ценного дерева. Оказалось, однако, что эта церемония представляла собой не что иное, как погребение конституции, уже выполнившей свою функцию. Поспешное принятие конституции служило сильнейшим аргументом против жирондистов, обвинявших монтаньяров в стремлении к диктатуре. После их краха она уже не нужна. 11 августа Робеспьер заявил в Якобинском клубе, что если начать осуществление конституции, распустить Конвент, провести новые выборы, то «ничто не может спасти Республику». Введение в действие конституции решили отложить до окончания войны.
Но и внутри временной государственной организации происходит перераспределение власти. 28 июля Комитет общественного спасения получает право «отдавать приказания о вызове и аресте подозреваемых и обвиняемых лиц и о наложении печатей». Это решение явилось только началом осуществления программы, которую Робеспьер наметил для себя еще в начале июня: «Нужна единая воля». Исполнительный совет, то есть министры, ранее формально зависимые лишь от Конвента, теперь окажутся в подчинении Комитета. Все остальные комитеты Конвента, включая и Комитет общей безопасности, тоже подвергнутся той же участи.
Небывалой централизации власти активно способствовал Дантон. По его предложению 2 августа Конвент выделил в распоряжение Комитета 50 миллионов ливров, которые могли расходоваться совершенно бесконтрольно. С помощью тайных субсидий газетам, народным обществам, клубам, вознаграждения тайных услуг, найма агентов, просто подкупа Комитет имеет отныне возможность обрести поистине всепроникающее и всеобъемлющее влияние. Фактически проводилось в жизнь постоянное требование Марата о неограниченной диктатуре, по поводу которого на голову Друга народа обрушивалось так много беспощадной критики.
Конечно, это было бы так, если бы Комитету общественного спасения монтаньяров приходилось иметь дело только с Конвентом, с другими правительственными органами. «Единая воля» Горы, монтаньяров могла бы торжествовать и действовать уверенно и самостоятельно. Но это было далеко не так. Начиная с 10 августа 1792 года существовала и другая власть. В отдельные моменты — 10 августа 1792 года. 2 июня 1793 года — она становилась всемогущей. Собственно, благодаря этому монтаньяры и сумели победить жирондистов. Теперь, когда монтаньяры получили полновластный Комитет общественного спасения, они особенно остро, болезненно почувствовали существование этой второй власти, с которой они никогда полностью не сливались. Могучая, постоянно волнующая масса санкюлотов подавала свой голос в секциях, народных клубах, через кордельеров, «бешеных», иногда через Коммуну Парижа, через газеты, объявившие себя наследниками Марата. Существовало зыбкое двоевластие. С ним приходилось считаться. Умерить страсти санкюлотов, казалось, проще всего было путем принятия их требований. Но они слишком уж задевали интересы буржуазии. Идет в ход имитация законов, как бы перехватывающих инициативу низов и призванных тем самым успокоить народные чувства. 26 июля Конвент принял декрет против скупки. За его внешней суровостью скрывалось, однако, практическое бездействие.
Затем 9 августа принимается декрет о «складах изобилия», который на деле ничем не помог реальному решению проблемы голода и дороговизны. В этом же ряду попыток предупреждения и ослабления народных требований оказался декрет о всенародном ополчении, принятый Конвентом 23 августа. Робеспьер выступал против самой идеи такой всеобщей мобилизации: «Эта благородная, но, возможно, чрезмерно восторженная идея всенародного ополчения бесполезна. Нам не хватает не людей, это нашим генералам не хватает патриотических добродетелей». Он мог бы добавить, что поголовный отрыв мужского населения от труда, этот новый крестовый массовый поход, для которого не было ни оружия, ни командиров, ни снабжения, был бы иллюзией создания несокрушимой силы. Но его горячо добивались. И заведомо невыполнимый декрет приняли, хотя обставили дело такими оговорками, которые оставляли все на усмотрение правительства, то есть Комитета общественного спасения. Зато патриотической риторики в декрете оказалось достаточно. Вот его легендарная формулировка: «С настоящего времени впредь до изгнания врагов с территории Республики все французы должны находиться в постоянной готовности к службе в армии. Молодые люди должны отправиться воевать, женатые будут изготовлять оружие и перевозить продовольствие, женщины будут шить палатки и одежду и служить в госпиталях, дети будут щипать из старого белья корпию, старики будут в общественных местах возбуждать мужество воинов, ненависть к королям и взывать к единству Республики».
Декрет вошел в историю, с ним родился принцип всеобщей воинской повинности, всеобщей мобилизации. Но практическое его значение не шло в сравнение с конкретной повседневной организационной работой по формированию, обучению и снабжению армий. Зато он призван был удовлетворить патриотические упования санкюлотов. К сожалению, этого оказалось недостаточно, чтобы удовлетворить другие, более основательные народные требования.
Летом 1793 года стояла сильная жара. Урожай пострадал от засухи. Уже в августе чувствуется ухудшение снабжения. В Париж ежедневно привозят только 400 мешков муки вместо минимально необходимых 1500. С помощью муниципальных субсидий кое-как удается поддерживать низкие цены на хлеб, который продается по цене 3 су за фунт. Но цены на остальные продукты в среднем в два раза выше, чем в первые годы Революции. «Бешеные» — Жак Ру, Леклерк — развертывают кампанию против богатых, против банкиров, спекулянтов, против депутатов, чиновников. Теперь к ним присоединяется Эбер, издатель самой популярной газеты «Пер Дюшен», выходившей огромным, немыслимым для того времени тиражом полмиллиона экземпляров. Эбер открыто выступает против усиления власти Комитета общественного спасения. 4 августа он писал: «Если и есть мероприятие опасное, политически неверное, пагубное, то это бесспорно то, что было предложено Национальному Конвенту, а именно: преобразовать Комитет общественного спасения в правительство… В сосредоточении такой огромной власти в руках этого Комитета я вижу лишь чудовищную диктатуру».
Робеспьер сталкивается с новой нелегкой проблемой. Для его друзей, вместе с ним заседающих в Комитете, для Сен-Жюста, Кутона она кажется крайне болезненной. Ведь экстремисты отвлекают от главного, от борьбы против внешнего врага, против армий монархической коалиции, против роялистских мятежей. Но для Робеспьера это привычная ситуация: внутренний враг всегда существует и он всегда опаснее внешнего. «Бешеные» должны быть раздавлены в первую очередь.
Конечно, сейчас против него не прежние враги, с которыми все было ясно. Это не Барнав, не Ламеты, сами не скрывавшие своих связей с двором; это не жирондисты, совершившие так много явных ошибок и докатившиеся до союза с роялистами. Ныне против него те, кто помогал ему сокрушить фейянов, а затем и жирондистов. Они действительно люди народа. Это бесспорно для всех, но не для Робеспьера, ибо народ имеет право представлять только он сам, а все, кто выступает против него — интриганы, агенты аристократов, враги народа. Задача в том, чтобы утвердить эту истину.