Но свобода и равенство — всего лишь слова. Они не заменят хлеба. «Вы держите в руках всего только призрак, — продолжает Марат, — ваши мастерские опустели; ваши мануфактуры заброшены; заработок рабочих уменьшается… и это усугубляет всеобщую нужду; легионы слуг, выброшенных на улицу, умножат толпы неимущих». Поэтому Марат яростно зовет к продолжению революции. Теперь уже не только против дворян, но и против богачей. Марат писал: «Участь бедняков, всегда подчиненных, всегда порабощенных и всегда угнетаемых, никогда не удастся улучшить мирными средствами».

Отчаянно смелая революционность проповеди Марата отличается страстью и недостатком трезвого политического расчета. Но вся великая Революция — воплощение парадоксов и непоследовательности! Бесстрашный обличитель лицемеров из Версаля неожиданно заговаривает о «нашем добром короле»! Марат озадачивает, изумляет, пугает, разочаровывает наивностью, но со дня на день приобретает какое-то магическое доверие народа. Кто же этот загадочный апостол чудесного революционного очарования? Еще недавно преуспевающий, обеспеченный медик, с богатой квартирой и связями среди аристократов, он внезапно отверг благополучие и предпочел участь нищего санкюлота, приняв суровый обет служения народу. Он странен, непонятен, он отталкивает грубостью, нетерпимостью, резкостью. Но в конечном счете он будет прав. История оценит его бессмертную заслугу перед революцией, ибо он помог народу стать ее главным действующим лицом. Его пламенная проповедь подготовила союз радикальной революционной буржуазии с народом, союз, породивший монтаньяров. Марат и окажется среди их вождей, любимых народом.

Даже вопиющие крайности Марата содержат нечто истинно народное. Народ вносил в революцию не только героизм и самоотверженность, но, увы, невежество и неопытность. Многие возмущались королевским вето. Узнав о протестах против него, один рабочий спросил: «Из какого округа этот господин?» А другой заявил, что «раз этот «Вето» всех тревожит, его следует просто повесить на фонаре». Марат далеко не невежда. Но он также предпочитал не церемониться… Газета Марата выходит нерегулярно, тираж пока невелик: ее популярность еще впереди.

Пале-Рояль, огромный, беспорядочный, бурлящий, своеобразный политический клуб — главный источник революционной активности в столице. Отсюда в июле Камилл Демулен бросил призыв к штурму Бастилии. Само название — Пале-Рояль — означает в переводе «королевский дворец». Действительно, некогда здесь жил король-солнце Людовик XIV. Но затем дворец, вернее группа зданий с внутренней галереей, окружающей большой продолговатый прямоугольник сада, перешел в собственность младшей ветви Бурбонов — герцогов Орлеанских. Нынешний из герцогов — Филипп Орлеанский — незадолго до революции частично перестроил Пале-Рояль и придал ему необычное для резиденции принца крови коммерческое и политическое назначение.

В галерее разместились свыше двухсот торговцев, открывавших свои лавки, кафе, игорные дома, театр, даже музей восковых фигур. Здесь заключали сделки разные аферисты; к вечеру они уступали место проституткам. Любители развлечений, новостей, острых ощущений кишели в этом злачном месте, которое называли «татарским лагерем». Герцог Орлеанский, двоюродный брат короля, которому к началу революции было 42 года, уже успел многое в жизни, весьма беспорядочной, скандальной и развратной. Соблазняемый примером своего деда, который из-за малолетства Людовика XV около десятка лет был регентом Франции, он хотел использовать надвигающуюся революцию для своих честолюбивых замыслов. Герцог выступал против двора в борьбе с парламентами. Этот демагог заигрывал с народом и ради популярности не жалел денег. Голодной зимой 1788 года он раздавал хлеб народу, отменял налоги в своих владениях, даже разрешил там свободно охотиться. Он завел целый штат наемных агентов во главе с Шодерло де Ланкло, писателем, прославившимся галантным романом «Опасные связи». Ясной политической цели герцог не провозглашал, но настойчиво заигрывал с левыми. Вокруг него суетилось множество авантюристов. К тому же Пале-Рояль находился на особом положении в Париже; полиция сюда не допускалась. Поэтому в первые месяцы революции здесь свободно собирались все, кто жаждал принять в ней участие.

В Париж съехались до 40 тысяч людей из провинции, молодых интеллигентных буржуа или разорившихся дворян. Революция казалась им увлекательным спектаклем, в исполнении которого они хотели получить роль и для себя. В сущности, они представляли собой наиболее активную часть радикальной революционной буржуазии. Жан Жорес в своей истории Французской революции пишет, что это были те, «кого на языке консерваторов называли «деклассированными», то есть люди, которые, не достигнув при Старом порядке положения, соответствующего их способностям, их честолюбию и аппетитам, надеялись получить все блага, богатство, славу, широкое поле деятельности, блеск и кипение жизни от этого гигантского социального движения, которое должно было обновить все общественное управление, создать бесчисленные выборные должности, умножить во много раз шансы, когда энергия создает состояния и при внезапном перемещении огромной массы собственности обещает ловким дельцам богатую добычу».

Эти энергичные, уверенные в своих силах, преисполненные надежд люди были искренними сторонниками революции. Самые способные из них хотели и могли успешно послужить революционному делу. Они испытывали глубокую приверженность к идеалам и целям буржуазной революции. Ради их торжества они готовы к борьбе, к испытаниям и трудностям. Они отнюдь не восторженные идеалисты, как бы пышно и красиво ни разглагольствовали они об идеалах и принципах, просто их личные цели совпадали с задачами революции. В зависимости от индивидуальных склонностей, особенностей воспитания и характера одни из них стремились к приобретению прямых материальных выгод, другие — к власти и славе. В сущности, и то и другое представляло собой выгоду, только в разной форме. Чаще всего разнообразные притязания причудливо переплетались в жизненных делах каждой отдельной личности, хотя встречались и дельные, вернее односторонние натуры, предрасположенные к строгому ограничению своей деятельности четко определенной целью.

Революция найдет в них свое воплощение. Они дадут блестящих ораторов, талантливых организаторов, журналистов, муниципальных деятелей, депутатов Конвента, его беспощадных комиссаров, офицеров и генералов новой революционной армии. Франция предоставит в распоряжение революции чрезвычайно разнообразный, изумительно пригодный человеческий материал — плод века Просвещения, идейного и культурного роста страны, которой стало тесно и душно в старых феодальных рамках, и она вырывалась из них, разбивая их вдребезги и заменяя новой системой, рождавшейся в бурном процессе революционного творчества.

Пале-Рояль оказался притягательным центром для всей этой публики, поселившейся в дешевых меблированных комнатах. Кафе, навесы в саду, мелкие лавчонки, просто стулья на аллеях парка — все давало призрачный приют и удобные условия для встреч и знакомств. Они завязывались легко, поскольку общий для всех интерес к революционным событиям сближал людей. Новости мгновенно переходили из уст в уста, возникали группы, среди них выделялись свои ораторы, разгорались оживленные дебаты и споры. Нетрудно представить, какое возбуждение охватывало всех, когда поступали тревожные новости о том, что кто-то в Версале хочет остановить, а то и погубить революцию. В отличие от малограмотных санкюлотов, посетители Пале-Рояля отлично разбирались в политических или юридических тонкостях проблем, возникавших в Учредительном собрании и Ратуше. Тогда сразу появлялись пылкие и искренние люди, которые нетерпеливо требовали действия.

Так и случилось 29 августа, когда в Пале-Рояле узнали, что в Учредительном собрании вот-вот может быть принят декрет о предоставлении королю права абсолютного вето. Это означало, что всего через несколько дней после принятия Декларации прав все будет сведено на нет. Революция в смертельной опасности. Всех охватило небывалое возбуждение. Кафе «Фуа» стало центром шумных и яростных споров. Наконец, 30 августа составлена резолюция, предлагающая патриотам отправиться в Версаль и просить короля перебраться в Париж, подальше от дурных влияний двора. Избрали делегацию, во главе ее известный агитатор Пале-Рояля маркиз Сент-Юрюг, уже немолодой, длинный и лохматый человек, ему под пятьдесят. Несмотря на свой аристократический титул, он, уже посидевший в тюрьмах, побывавший в изгнании и обнищавший, яростный враг тирании и аристократов. Делегация, окруженная небольшой толпой, отправилась выполнять свою миссию, но была вскоре остановлена офицерами Национальной гвардии, преградившей ей путь под предлогом отсутствия у нее «законных полномочий». Оказывается, в Ратуше акт патриотизма вызывает страх. Сент-Юрюг возвращается в кафе «Фуа». Снова споры, и маркиза направляют теперь уже не в Версаль, а в Ратушу, чтобы потребовать пропуск. Но и туда его не пускают, ибо Пале-Рояль не округ, а в делегации — люди, не живущие вообще постоянно в Париже. Назначают новую делегацию, составленную специально из парижан и во главе с капитаном Национальной гвардии. Этих пускают в Ратушу, мэр Байи выслушивает их, но отказывает им в поддержке.