Однако еще раньше Отрепьев обещал передать Северскую землю Юрию Мнишеку. Оказавшись в трудном положении, претендент на трон решил любой ценой удовлетворить обоих своих покровителей. Было выработано соглашение о разделе Северской земли между королем и Мнишеком. Беглый монах согласился передать Мнишеку в виде компенсации за северские города Смоленскую землю. Тогда Сигизмунд III в нарушение «кондиций» потребовал себе половину Смоленской земли.

Поскольку Мнишек находился ближе к самозванцу, чем король, он должен был получить большую добычу при грядущем разделе России. «Царевич» подписал грамоту о передаче Мнишеку и его наследникам на вечные времена Северской земли (без шести городов) и Смоленщины (включая «самый замок с городом Смоленском и со всем, что к половине онаго принадлежит»), а также смежных земель «из другова государства, близь Смоленской земли, еще много городов, городков, замков». На какие именно города претендовал еще Мнишек, неясно. Как видно, он хотел получить компенсацию за «уступленную» королю половину Смоленщины.

Одним из пунктов «кондиций» Сигизмунда III был брак самозванца. Речь шла не столько о разрешении, сколько об обязательстве Лжедмитрия жениться на подданной короля: «Позволяем ему жениться в наших государствах, чтобы с королевой (так Сигизмунд III в привычных для него словах назвал будущую московскую царицу. — Р.С.) на то дал присягу». Имя Марины Мнишек не было названо в «кондициях». Но именно королевское повеление определило ее дальнейшую судьбу. По возвращении в Самбор Мнишек без помех довел дело до конца. Под страхом проклятия Отрепьев обещал жениться на панне Марине. «А не женюся, — значилось в его записи, — яз проклятство на себя даю».

Условия брачного контракта сводились к следующему. Самозванец обязался выплатить Мнишеку миллион польских злотых из московской казны на уплату долгов и переезд в Москву. Марина в качестве царицы должна была получить на правах удельного княжества Новгородскую и Псковскую земли с думными людьми, дворянами, духовенством, с пригородами и селами, со всеми доходами. Самозванец торжественно обещал Мнишекам, что Новгород и Псков фактически будут выведены из-под юрисдикции Москвы. «А мне (царю. — Р.С.), — значилось в документе, — в тех обоих государствах, в Новгороде и во Пскове, ничем не владети и в них ни во что не вступаться». Удел закреплялся за Мариной «в веки». Царица получала право «приказати наместником своим (родне. — Р.С.) владети ими (Новгородом и Псковом. — Р.С.) и судити», давать поместья и вотчины своим служилым людям с правом купли и продажи земли, строить римские монастыри и костелы, без помех исповедовать католическую веру.

В вопросе о религии набожные Мнишеки поставили беглому монаху самые строгие условия. Он должен был привести все православное царство Московское в католическую веру за год. В случае несоблюдения срока Марина Мнишек получала право «развестися» с царем, разумеется сохранив при этом все земельные пожалования. Воевода милостиво соглашался, если ему будет угодно, подождать обращения Московии в истинную веру «до другого году», но никак не позже.

Таким было содержание удивительного брачного Контракта, подписанного самозванцем в Самборе 25 мая 1604 года.

В дни пребывания в Кракове Мнишек устроил парадный банкет, на котором были многие сенаторы и придворная знать. «Царевич» присутствовал в зале инкогнито. Но именно он был героем празднества. Очевидцы спешили описать свои впечатления в письмах. Позже художник Лука Килиан выгравировал портрет «царевича». Судя по всему, Отрепьев обладал характерной, хотя и малопривлекательной внешностью. Приземистый, гораздо ниже среднего роста, он был непропорционально широк в плечах, почти без талии, с короткой шеей. Руки его отличались редкой силой и имели неодинаковую длину. В чертах лица сквозили грубость и сила. Признаком мужества русские считали бороду. На круглом лице Отрепьева не росли ни усы, ни борода. Волосы на голове были светлые с рыжиной, нос напоминал башмак, подле носа росли две большие бородавки. Тяжелый взгляд маленьких глаз дополнял гнетущее впечатление.

После свидания с королем самозванец через своих покровителей заказал парадный портрет. Надпись к портрету была продиктована, по-видимому, им самим. Она гласила: «Дмитрий Иванович, великий князь Московии, 1604 г. В возрасте своем 23». Надпись доказывает, что Отрепьев не знал точного времени рождения Дмитрия Угличского. Летом 1604 года младшему сыну Ивана Грозного исполнился бы двадцать один год. Между тем люди, близко знавшие претендента, утверждали: «Дмитрию на вид около двадцати четырех лет». Вполне возможно, что в надписи к портрету самозванец указал собственный возраст. Если так, то Отрепьев был по крайней мере на два года старше сына Грозного. На парадном портрете изображен молодой человек с темными волосами и волевым лицом. Облик самозванца явно идеализирован по сравнению с реалистическим изображением Луки Килиана.

Аудиенция в королевском замке стала важной вехой в жизни Отрепьева. Сигизмунд III, не считаясь с мнением сената и всей страны, вел дело к решительному разрыву с Россией. 13 марта 1604 года он предложил Яну Замойскому возглавить поход коронной армии в Россию. Однако гетман категорически отверг планы войны и подчеркнул, что авантюра, кроме ущерба, ничего не принесет Речи Посполитой.

Сторонники мира с Москвой одержали бесспорную победу. Сигизмунд отказался от сумасбродной идеи посылки польской армии в пределы России. Потерпев неудачу, король велел Мнишеку навербовать для претендента «частную» наемную армию.

Самборская казна была постоянно пуста, и Мнишек не мог выделить Отрепьеву даже тех четырех тысяч злотых, которые король пожаловал «царевичу» на содержание. Тем не менее ему удалось получить кое-какие ссуды, и он приступил к сбору наемников.

К середине августа 1604 года покровители самозванца собрали в окрестностях Львова отряд конницы и пехоты. Под знамена самозванца слетались наемники, оставшиеся без дела после прекращения боевых действий в Ливонии. Среди тех, кто намеревался запродать свое оружие московскому «царевичу», можно было встретить и ветеранов Батория, и всякий сброд — мародеров и висельников.

Ставки на солдат держались в Европе на высоком уровне, и Мнишеку труднее было оплачивать услуги наемного воинства. Не получая денег, «рыцарство» принялось грабить львовских мещан. Дело дошло до убийств.

Несмотря на заверения канцлера Льва Сапеги, самозванец не получил никакой помощи из Литвы. Не желая войны с Россией, литовские магнаты решительно отказались поддержать авантюру. В противовес знати мелкая шляхта с энтузиазмом поддержала планы войны с Россией. Обедневшие дворяне, находившиеся на грани разорения, надеялись поправить свои дела с помощью военной добычи и не желали слышать о том, чтобы отложить поход.

Политика Сигизмунда III была двуличной. На словах глава государства выступал за соблюдение существующих мирных соглашений, а на деле готовил войну. Пока наемное войско находилось во Львове, король оставлял без ответа жалобы местного населения на грабежи и насилия. Прошло полторы недели после того, как Мнишек покинул Львов и выступил в поход, и лишь тогда Сигизмунд III издал запоздалое распоряжение о роспуске собранной им армии. Папский нунций Рангони получил при дворе достоверную информацию о том, что королевский гонец имел инструкцию не спешить с доставкой указа во Львов.

Тем временем армия самозванца медленно приближалась к русским границам. Иногда отряды делали в день по две-три мили, иногда останавливались в одном месте на несколько дней.

Самозванец щедро одаривал своих кредиторов долговыми расписками. Погасить их предполагалось за счет богатой московской казны. Пока же все тяготы по содержанию наемного сброда должны были нести украинские крестьяне из тех имений, где останавливались солдаты.

К концу первых двух недель похода самозванец оставался в пределах Львовщины. Во время остановки в Глинянах в начале сентября был проведен смотр, на котором шляхта выбрала себе командиров. В полном соответствии с волей Мнишека сам он был избран главнокомандующим, а Адам Жулицкий и Адам Дворжецкий — полковниками, сын Мнишека Станислав стал командиром гусарской роты. Таким образом, Мнишек, его ближайшие друзья и родственники сосредоточили в своих руках все командование армией самозванца.