Для себя Арно взял лошадок посолидней. Конечно, не боевые кони, и не быстроногие сиверские скакуны. Даже не варнские степнячки. Но жилистые, крепенькие. На таких до самого Кия доехать можно. Если не торопиться, как на пожар.

И последний визит в ратушу. В итоге солнце только подумывает, не склониться ли ему к закату, а Арнольд-Мариуш уже выехал через восточные ворота, без малейшего сожаления покидая гостеприимный городок.

Шлендра — шлюха

Обучение городскому языку оказалось делом несложным. Через два дня, когда дорога подошла к Нейдорфу, Отто «ботал по фене» достаточно, чтобы непринужденно болтать, а точнее, «ботать» с тезкой всю дорогу. Мелкие оговорки вполне объяснялись недавним приездом «братишки» из деревни. Версия Когтя Отто понравилась. Братишка — так братишка, наличие хорошо известного родственника отводит подозрения. Никто не подумает даже, что брат столь уважаемого урки, как Коготь, — ларг. Даже в голову не придет!

Вначале, конечно, приходилось тяжело. Когда Коготь выдавал очередную фразу, вроде: «Темные шмутки прикопаем. Бабла за них не срубишь, засыплемся только. И с ловеками та же чушь! Горбатого слепим! Легашей шиши лесные подломили. Но грязно! Ловеки рога сломали. Шиши шмутки взяли, хвосты, перья, ячмени и слиняли. Легавые жмуриков своих раскопают, будут шишей под ларгом дыбалить. А по малолеткам не кипишнутся в натуре!», Отто широко распахивал глаза и просил:

— Скажи всё то же самое, только помедленнее и по-вентски?!

— Без базара! — не возражал Коготь. — Вещи эти нам опасно сбывать. Серебра не дадут, скорее стражников кликнут. И с конями — то же самое! Поэтому мы сейчас всё так обставим, будто ягеров разбойники убили и всё забрали. Одежду, оружие, деньги. А кони сбежали с перепуга! Стража, когда тела найдет, будет шайку искать, в которой вильдвер за старшего. А на нас и не подумает никто! Понял теперь?

— Что делаем — понял, — кивал Отто. — А слова — не все. «Ловеки» — лошади, да?

— Ага!

— А «хвосты» — мечи?

— Точно!

— А «рога сломали» — это что?

— Сбежали! Только не просто так, а… сломя голову!

— Ага! — задумался вильдвер. — А «в натуре» что значит?

— Точно!

— Что точно? — не понял Отто.

— Значит «точно». А «лепить горбатого» — обманывать, рассказать, не как дело было, а как нам надо. Ну или показать.

Теперь всё иначе. Он не Отто, внук Теодора Рваное Ухо. Он — Медвежонок! А что, погремуха не хуже других! А еще он младший сын матери Когтя, вон как они похожи, если подходящий клифт и шкеры справить, не различишь! Коготь размерами чуть больше, так и старше на год, Медвежонку-то десять всего! Можно бы и шузами обзавестись, капусты хватит, но шузы малолеткам не в масть, летом все дети босиком бегают, даже богатые. Это всё Коготь придумал, пока жарили пойманного вильдвером зайца. То есть, ловил еще Отто, а ел уже Медвежонок. Обычный горожанин поедал в лесу жареного на костре зайца. А как иначе? Он же не ларг какой-нибудь, сырое жрать! Нет, Отто деда никогда не забудет, и кто его выдал — навсегда запомнил! Придет время — встретятся они. Обязательно встретятся. Но пока спрятаться надо. Коготь это хитрым словом называет — «конспирация». Не из городского языка слово, и даже не из поленского. Из «салевы»! На нем только владетели разговаривают, да попы. Коготь слово это случайно услышал, и так оно ему понравилось! И Медвежонку нравится! Красивое слово «Кон-спи-ра-ци-я»!

Для тех, кто будет искать убийц стражников — слепили горбатого. Трупы разблочили, одежду вместе с мечами и арбалетами увязали в большой надежный узел и утопили в реке. Да не в том месте, где всё произошло, а в миле выше по течению, в глубоком бочажке с илистым дном. Берега в этом месте болотистые, никто купаться не полезет. Коней прогнали подальше, будто те в испуге убежали. Себе взяли ножи и кошели. В ячменях, в основном, оказалась медь. Серебра немного. Зато в поясе главного стражника нашли зашитые золотые монеты. Целый десяток. Коготь нашел, Отто и в голову не пришло пояс прощупывать.

После двинулись в город, но не вдоль реки, а кружным путем, чтобы подойти с другой стороны.

Завидев вдали башни Нейдорфа, Коготь сошел с дороги и потащил приятеля вдоль узкой полоски леса, окаймлявшего огромное поле. Лесок вывел их к большому вонючему ручью. Или маленькой речке.

— Из города течет, — пояснил Коготь. — Всё дерьмо городское здесь плавает! Потому и воняет. По нему в город пройдем.

Медвежонок посмотрел на мутную воду. Степенно покачиваясь, проплыл раздутый труп в одном исподнем, выставив в небо облепленную нечистотами бороду. Как упрек Господу. Коготь отследил взгляд товарища.

— Я ж говорю, всё дерьмо здесь плавает. Мытарь местный. Декада, как подломили. Здесь искали уже, еще до того, как я в гастроль ушел. Придержал кто-то жмурика, а сейчас выпустил.

— Туда лезть придется? — спросил Братишка.

Не то, чтобы брезговал, навоз в деревне — дело привычное, но пачкаться не хотелось.

— Не-а, — махнул рукой Коготь, отрывая от ближайшего пня мох. — Посуху пройдем! Только сопелку надо будет заткнуть, — он протянул часть напарнику. — А то задохнемся!

Ручей нырял под городскую стену, оставляя над собой совсем небольшой зазор. Пришлось ползти по самому краешку, благо отверстие было немного шире речки.

— Здесь же и враг залезть может, — прошептал Братишка.

— Решетки опускаются, — пропыхтел ползущий впереди Коготь. — Когда аларм объявят. Их вышибить можно, только если в Вонючке по шейку стоять. А большинству, так и с головкой будет.

Он высунул голову из дыры и внимательно огляделся.

— Чисто!

Оба выбрались наружу. Точнее, внутрь города. Коготь еще раз огляделся и затрусил вдоль стены налево. Потом свернул в небольшой грязный переулок, скользнул вдоль забора, нырнул в дырку и четырежды стукнул в покосившуюся дверь крохотной хибары. Дверь открылась. Невысокий, не выше Когтя ростом, сухонький узкоплечий старичок окинул обоих подозрительным взглядом и недовольно буркнул:

— Чего надо?

— Клифт малый, — Коготь не обратил на не слишком теплый прием ни малейшего внимания. — И шкеры. Только чистые. На него, — он кивнул на Отто. — Чтобы в масть было. Братишка это мой.

— В долг? — прошамкал старик.

— Обижаешь, — нахмурился Коготь. — Форс имею!

— Линьковые? На свежаков работаешь?

— Белки! — Коготь осенил лоб Знаком. — Даже не беговые!

Старичок исчез в доме, чтобы вскоре появиться с рубахой и штанами в руках.

— Пойдет?

Коготь придирчиво осмотрел вещи, заставил Отто переодеться и, после недолгой торговли всыпал в ладонь старику горсть медяков. Дверь тут же закрылась.

— Паук — барыга честный, — сообщил Коготь уже на улице. — Раз сказал «чистые» — так оно и есть. Можно носить без опаски. Потому все шмутье к нему идет. У него ойро без счета!

— А не боится, что самого подломят? — охраны у торговца Медвежонок не заметил.

— Даже не думай! — зашептал Коготь. — Прошлой весной гостевые с Юга дернулись. Пятерых к лепилам унесли.

— К лекарям?

— Ну да! Не убивает он! Кости переломал и легавых вызвал. То не западло, раз на блатняка хвост задрали. Лепилы подлатали, и на кичу. А оттуда ни один не вышел. У Паука лапы длинные. И Пауком его не называй, не любит он свое погоняло.

Под разговор Коготь задними дворами и закоулками привел новоиспеченного брата в район, застроенный полуразваленными халупами, рядом с которыми хибара Паука выглядела королевским дворцом. Долго присматривался, прежде, чем подойти к одной из них, внешне неотличимой от других. Наконец, произнес:

— Вроде, не было никого.

— Я перекинуться могу, — прошептал Отто. — И понюхать.

— Не вздумай! — прошипел Коготь. — Вообще забудь, что умеешь! Я пойду, гляну. Если всё нормально — выйду, махну. Выждешь немного, и иди. А если меня повяжут — ты слинять успеешь!

— Тогда точно перекинусь, — не согласился Медвежонок. — Отобью тебя. Деда не смог, брата терять не хочу!