В упомянутой Гегелем записке речь шла об издании правительственного органа. Теперь появилась возможность частного издания, но это не меняло сути дела, и философ согласился возглавить журнал. Варнхаген фон Энзе был готов разделить ответственность. Для поднятия авторитета журнал решили сделать органом ученого общества. 23 июля 1826 года на квартире Гегеля было основано Общество научной критики с тремя секциями — философской, естественнонаучной, историко-филологической. Секретарем философской секции стал Ганс. На него же было возложено делопроизводство общества и журнала.
«В течение четырех или пяти заседаний, — рассказывает Ганс, — обстоятельно и всесторонне обсуждали мы устав. Тот, кто присутствовал на этих дебатах и видел, с каким жаром идет спор по отдельным деталям, должен был понять, что уставные положения долго не продержатся. Но в том и состоит отличие англичан и французов от немцев, что первые инстинктивно держатся формы, вторые предпочитают содержание, а третьи из любви к мнимому содержанию готовы разрушить любую форму».
Решено было поставить дело критического обзора литературы на научную высоту. Избегать случайных тем и случайных авторов. Заниматься наиболее актуальными проблемами в свете новейших завоеваний науки. Каждую рецензию предварительно обсуждать, тщательно редактировать и публиковать только под фамилией автора.
Общество научной критики стремилось объединить в своих рядах представителей разных убеждений и областей знания. Помимо Гегеля и Варнхагена, здесь-были Гёте, Риттер, В. Гумбольдт, А. Шлегель, Буассре, Раумер и др. Только когда речь зашла о приглашении Шлейермахера, Гегель вскипел и заявил, что это будет равнозначно его уходу. Приглашение не состоялось, но пошла дурная молва о том, что готовится издание «газеты Гегеля». Еще не вышел ни один номер, но уже посыпались критические отклики. В прессе писали о том, что новый журнал будет выступать против свободы науки, излагая лишь принципы одного учения, угодного государству. Последнее явно стоит за спиной этого журнала. И отказ от анонимности авторов есть не что иное, как средство задушить свободу высказываний. Людвиг Берне умудрился даже выпустить брошюру против анонсированного журнала, в которой собрал все выдвинутые против него аргументы. Новому журналу предрекали фиаско.
Но все обошлось благополучно. «Ежегодники научной критики» начали свое существование в январе 1827 года. Ежемесячно выходило десять двойных выпусков. Гегель руководил журналом до конца дней своих. Уже в № 7—8 он приступил к публикации своей обширной рецензии на работу В. Гумбольдта «Об эпизоде из Махабхараты, известном под названием Бхават-Гита». В октябре было напечатано окончание рецензии.
Известный филолог и знаток древностей, основатель Берлинского университета, старший из братьев Гумбольдтов опубликовал в 1826 году исследование об индийской философии, основанное на изложении и анализе дидактического отрывка из известного эпоса. Военачальник Ардшунас во время начавшегося боя вдруг прекращает сражаться и спрашивает бога Кришну, в чем смысл жизни. После чего в восемнадцати песнопениях следует изложение мировоззрения йогов. Деятельность, разъясняет; Кришна, сковывает человека, поэтому нужно стремиться к освобождению от этих оков, а если уж действовать, то отнюдь не ради достижения какого-либо результата. Долг надо выполнять ради самого долга. Гумбольдту, кантианцу по убеждениям, эти идеи были дороги и близки. Гегель хвалил автора за кропотливый труд, но давал свою интерпретацию индийской философии. Последняя, утверждал он, коренным образом отличается от современного, рационалистического типа мышления, ныне она представляет лишь исторический интерес.
Статья Гегеля В. Гумбольдту не понравилась. «В ней, — писал он в марте 1828 года, — перемешана философия с баснями, истинное с ложным, древнее с современным; разве это философская история? Вся рецензия направлена против меня, хотя и скрыто; исходный ее пункт — убеждение в том, что я кто угодно, только не философ». Гегелю, правда, он писал другое: благодарил за обстоятельный разбор книги и поздравляя с выходом «Ежегодников». В. Гумбольдт не хотел ссоры, тем более что его родной брат к этому времени уже отплатил философу той же монетой.
Александр Гумбольдт приехал в Берлин весной 1827 года. После многолетних зарубежных странствий Нестор немецкого естествознания вернулся наконец на родину. Король положил ему ежегодно 5000 талеров и четыре месяца отпуска в Париж. Ученик и друг Георга Форстера, реформатор Академии наук, виднейший натуралист и путешественник, исколесивший Южную Америку, изумлявший даже Гёте разносторонностью своих знаний и интересов, младший Гумбольдт пользовался широкой известностью во всех слоях общества. Осенью он стал читать бесплатные публичные лекции по «физическому мироописанию». Зал был набит до отказа. Здесь сидели не только студенты и профессора, но рабочие и министры, появлялся даже король. Значительную часть аудитории составляли женщины. Гегель на эти лекции не ходил, но его жена была в числе слушательниц.
Картина мира, которую рисовал Гумбольдт в своих лекциях, поражала грандиозностью и поэтичностью. С жаром и художественным мастерством говорил ученый о космосе и о Земле, о диковинных минеральных и экзотических растениях, знакомил с теориями и фактами, почерпнутыми из истории науки и современного естествознания. Шестая лекция была явно направлена против умозрительной философии. Гумбольдт не одобрял позитивистских наскоков на философию, которые уже в его время стали модны во Франции, но ему претили и менторские замашки немецкого идеализма. В гегелевском учении его не устраивало третирование природы как косного начала. Имя Гегеля в лекции не было названо, но были произнесены слова о «метафизике, лишенной знаний и опыта», ведущей «к схематизму, более узкому, чем в средние века». Гегелю сообщили об этом, и он почувствовал себя задетым. Через Варнхагена фон Энзе, друга Гумбольдта, пришло требование объясниться. Гумбольдт, как и его брат, не хотел скандала и ловко вышел из положения. Он послал Варнхагену подготовительные записи к лекции, имя Гегеля опять при этом названо не было, но подразумевалось, что записи предназначены для него. Варнхаген переслал манускрипт Гегелю, который внимательно его прочитал, не обнаружил ничего предосудительного, и с удовлетворением вернул назад, объявив случившееся недоразумением. Впоследствии выяснилось, что Гумбольдт послал текст не шестой, а пятой лекции. Философ об этом так и не узнал.
Дипломатическое искусство Варнхагена, его твердость и такт спасли и Общество научной критики, которому грозил распад из-за диктаторских замашек Гегеля. «Когда начали выходить «Ежегодники», — вспоминает Варнхаген, — Гегель становился все деспотичнее и вел себя на заседаниях столь странным образом, что всем стало ясно: так дальше работать невозможно, дело заходит в тупик. Мне выпала роль выступить от имени всех и указать достопочтенному мужу на то, что и он должен знать свои границы. Это была напряженная схватка, сопровождавшаяся личными упреками и обвинениями. Но ничего недостойного сказано не было, ничего такого, что бы могло подорвать взаимное уважение. За состоявшимся после заседания ужином еще сохранялась атмосфера ссоры, большинство присутствующих были больше дружны с Гегелем, чем со мной, но в душе были на моей стороне. Когда вставали из-за стола, я подошел к Гегелю и сказал: «Давайте расстанемся по-хорошему. Вы мне, а я вам наговорил кучу неприятных вещей, но ничего такого, что нельзя было бы взять назад. Поверьте, я глубоко вас уважаю. Вот моя рука. Помиримся!» Он не только протянул мне свою руку, но сердечно обнял меня; в глазах у него стояли слезы. Он не ожидал подобного оборота дела. С тех пор у нас не было столкновений». Не обходилось без трений и в университете. В январе 1827 года один из любимых учеников Гегеля, Гото, подал прошение о габилитации. В диссертации «О принципах истории искусств» он излагал идеи учителя. Гегель был доволен и поспешил дать положительный отзыв. Но работа не прошла. Эстетик Хирт заявил, что он потратил три часа на чтение, но не понял ни одной фразы. Многих возмутили критические выпады Гото против Зольгера, профессора Берлинского университета, который способствовал приглашению Гегеля в прусскую столицу и умер через год после его приезда. Иронические и недоброжелательные замечания членов факультета суммировал декан Раумер. Гото, писал он, ведет себя так, как будто ключи от вселенной у него в кармане. Но легче на поворотах! Вместо того чтобы учиться, этот новичок осмеливается учить других. Факультет не потерпит, чтобы двадцатилетние тепличные растения воспитывали восемнадцатилетних. Гото не стал дожидаться окончательного решения, которое не могло не быть отрицательным, и поспешил взять свою работу назад. Через три месяца он представил новую— о Гераклите. На этот раз он получил разрешение читать лекции, которые надо сказать, сразу стали пользоваться упехом.