В средневековой России принадлежность к той или иной семье или целому клану определяла будущее потомков на многие поколения вперед. Судьба Михаила Федоровича изменила и судьбу его рода, сделав Романовых на триста лет царствующей фамилией. Но если «отлистать» летописи от 1613 года на те же три века назад, мы увидим родоначальника этого клана, Андрея Ивановича Кобылу, на службе у московского великого князя Симеона Гордого, сына Ивана Калиты. Между боярином Андреем Кобылой, жившим в середине XIV века, и царем Михаилом Федоровичем Романовым (1596–1645) всего 7 прямых предков — Федор Андреевич Кошка, Иван Федорович, Захарий Иванович Кошкин, Юрий Захарьич, Роман Юрьевич Захарьин (от его имени пошла самая знаменитая в мире русская фамилия), Никита Романович и Федор Никитич Романов. Фамилии в роду, как это было тогда принято, давались по имени или прозвищу деда. Так Михаил Федорович стал потомком боярского рода, представители которого в разное время именовались Кошкиными, Захарьиными, Юрьевыми и Романовыми. Фамилия Романов утвердилась только в конце XVI века у Федора Никитича и его братьев — «Никитичей», как их еще называли в Москве.

Имя Андрея Кобылы встречается в родословных росписях его потомков в XVI–XVII веках. Известно о нем немногое, а именно то, что он «выехал из Прус» (представления о выезде предков знатных фамилий из других земель были в обычае того времени)^{1}. Так, например, Шереметевы, происходившие из того же рода, что и Романовы, подавая 23 мая 1686 года свою роспись в Палату родословных дел, писали: «Род Прусского княжения владетеля Андрея Ивановича, а прозвание ему было Кобыла». В чем заключался «владетельный» статус Андрея Кобылы в Пруссии, никто не знал, но понятно, что он выглядел куда лучше статуса обычного служилого человека. Впрочем, показательно, что составители так называемой «Бархатной книги» не включили в текст сообщенные Шереметевыми сведения об их предке-владетеле.

Легенда о высоком статусе Андрея Кобылы поддерживалась представителями старшей ветви рода — Колычевыми. Еще в середине XVI века князь Андрей Михайлович Курбский использовал ее для обличения царя Ивана Грозного, расправившегося с митрополитом Филиппом (Колычевым): «Потом погубил род Колычевых, такоже мужей светлых и нарочитых в роде, единоплеменных сущих Шереметевым; бо прародитель их, муж светлый и знаменитый, от Немецкия земли выехал, ему же имя было Михаил, глаголют его быти с роду княжат Решских». Курбский приводит совсем другое имя родоначальника Колычевых, Романовых и Шереметевых. Ну а что касается упоминаемых им «княжат Решских», то это место в его «Истории о великом князе московском» представляет собой головоломку, разрешение которой требует не столько знаний, сколько сообразительности. До сих пор самой удачной признается догадка историка середины XIX века Н. Г. Устрялова, посчитавшего слово «решский» синонимом слова «имперский».

Красочными подробностями родословная легенда об Андрее Кобыле обросла в петровское время. В 1722 году герольдмейстер С. А. Колычев, происходивший из того самого рода, о котором князь Андрей Курбский говорил как о погубленном во времена Ивана Грозного, составил записку под названием «Историография, вкратце собранная из разных хроник и летописцев». В этой записке появляется живший в 1283 году «Гландос Камбила Дивонов сын, из дому Недрона Ведевитовича». И хотя сведения С. А. Колычева не выдерживают никакой исторической критики, все же его объяснение возможного искажения благородной прусской фамилии Камбила в неблагозвучное прозвище Кобыла кажется достаточно удачным: «А что того славнаго Камбилу или Гланда Камбилиона стали нарицать Кобыла, и то мню, учинено с недозрения особы его. В том веку нарещи иноземческих прозваний многие не умели и с истиною того прозвания знатно распознавать не умели или не хотели; а наипаче древние писари русские, недовольные в грамматических учениях, вельми иноземне прозвания и имена отменяли, недописуя верно, или с прибавкою от незнания писали. Мню посему, что вместо Камбилы или Камбилиона, написано просто Кабыла от древних писцов, с убавлением литеры»[1].

Если же от шатких родословных построений, основанных на преданиях и отражающих коллективную мифологию служилого сословия, перейти к надежным историческим источникам, то окажется, что единственным документальным свидетельством об Андрее Кобыле является упоминание его имени в летописи в связи с одной из свадеб московского великого князя Симеона Гордого в 1347 году. «В лето 6855, — сообщает автор Никоновской летописи, — …князь велики Семен Ивановичь, внук Данилов, женился втретьи; взял за себя княжну Марью, дщерь великого князя Александра Михаиловича Тверскаго; а ездил по нее во Тверь Андрей Кобыла да Алексей Босоволков»[2]. Из этого известия можно вполне определенно сделать вывод о высоком, скорее всего, боярском статусе Андрея Кобылы при дворе московского великого князя. О происхождении же его остается только гадать. С. Б. Веселовский, обращая внимание на прозвище, считал Андрея Кобылу представителем очень старого рода, возможно, вышедшего с князьями из Новгорода[3]. Данные новгородской топонимики, в принципе, подтверждают такую версию. По мнению же А. А. Зимина, род Кобылиных происходил «из коренных московских (и переславских) землевладельцев»[4]. Интересно, что уже внучка Андрея Кобылы Анна станет женой одного из сыновей тверского великого князя. Вероятно, упомянутая служба Андрея Кобылы и знакомство с ним двора тверского великого князя сыграли какую-то роль в судьбе его внучки, свадьба которой с отпрыском великокняжеского дома предвосхитила брак еще одной представительницы рода Андрея Кобылы, Анастасии, с московским царем и великим князем Иваном Васильевичем в середине XVI века.

Предком Анастасии Романовны, с которой собственно и началось восхождение Романовых на вершину Московского царства, был знаменитый боярин Федор Андреевич Кошка, младший из пяти сыновей Андрея Кобылы и приближенный московских великих князей Дмитрия Ивановича Донского и Василия Дмитриевича. Подпись Федора Андреевича Кошки стоит под одной из духовных грамот Дмитрия Донского, датированной 1389 годом. Достоверно известно о службах Федора Андреевича Кошки сыну Донского, московскому великому князю Василию Дмитриевичу, который посылал своего боярина во главе посольства в Новгород в 1393 году для «подкрепления мира»[5]. Имя боярина Федора Андреевича Кошки встречается и в грамоте ордынского хана Едигея великому князю Василию Дмитриевичу 1408 года: «Добрый нравы и добрыя дума и добрые дела были к Орде от Федора от Кошки — добрый был человек, — которые добрые дела ординские, то и тобе возспоминал, и то ся минуло». На ордынском направлении московской внешней политики боярин Федор Андреевич показал себя осторожным дипломатом: он умело гасил конфликты и придерживался старых традиций дома Ивана Калиты во взаимоотношениях с Ордой.

Умер Федор Андреевич Кошка не позднее 1407 года. Из трех его сыновей ближе всего к великому князю был старший — Иван, подписавший три духовные грамоты великого князя Василия Дмитриевича. Иван Федорович наследовал от отца участие во внешнеполитических делах, хотя его позиция во взаимоотношениях с Ордой диаметрально отличалась от отцовской. Именно этим и была вызвана уже цитировавшаяся грамота хана Едигея своему московскому вассалу: «а ныне у тебя сын ево Иван, казначей твой и любовник, старейшина, и ты ныне ис того слова, ис того думы не выступаешь. Ино того думою учинилось твоему улусу пакость и крестьяне изгибли, и ты б опять тако не делал, а молодых не слушал»[6]. Если ордынцы были правы, то предки Романовых в лице боярина Ивана Федоровича Кошкина имели самого близкого советника великих московских князей. Впрочем, линия Ивана Федоровича на конфликт с Ордой оказалась преждевременной. Едигей осуществил свою угрозу и совершил опустошительный набег на Русь.