Одновременно от всего личного состава и особенно технических частей, подчеркивается в приказе командарма, нужно добиваться отличного знания новой материальной части, полного овладения искусством безаварийного вождения боевых машин в условиях сложных форм боя, трудной, лесисто-гористой, с ограниченной сетью дорог местности и при предельном отрыве от базы.

Третья задача — управление боем. Непременным условием полного выполнения центральной, решающей задачи — управление боем соединенных родов войск — является такая подготовка штабов, которая превратила бы их в действительные аппараты управления командования, четко, безотказно работающие и во всех отношениях в процессе всего боя обеспечивающие принятие и проведение в жизнь решений командира.

Важно, чтобы каждый командир и боец проникся серьезным отношением к выполнению своих служебных обязанностей. Необходимо изжить совершенно нетерпимое, наблюдающееся кое-где положение, когда на отрядных учениях целые группы людей слоняются без дела.

Четвертая задача — растить искусного стрелка. В летний период необходимо подготовить законченного самостоятельного волевого стрелка, умеющего вести меткий прицельный огонь в разнообразных условиях боевой обстановки по движущимся и появляющимся на короткий срок целям.

Весь комплекс боевой подготовки должен выковать из начальствующего состава высококвалифицированного огневого начальника, грамотно и четко руководящего огнем своего подразделения, по-ворошиловски владеющего личным оружием и с требуемой полнотой освоившего сложные формы стрельб, массированных огневых средств…

Задачи, поставленные в приказе по боевой и политической подготовке на 1932 год, в последующем исполнялись неукоснительно. Блюхер вел жесткий контроль их выполнения как через своих помощников, так и сам лично.

Дважды Герой Советского Союза маршал Н. И. Крылов (в 30-е годы он был командиром стрелкового полка 1-й Тихоокеанской дивизии) вспоминал: «…Мы находились на тактических маневрах. Они проходили в Приморье, в трудных условиях (горно-лесистая местность, частые дожди). К нам прибыл В. К. Блюхер. Он интересовался нашим лагерным бытом, настроением командиров и бойцов, а затем неожиданно объявил тревогу. Под его руководством полк совершил 110-километровый марш и с ходу вступил в бой с „противником“… С поставленной задачей мы справились успешно. Подводя итоги, командарм сказал: „Вижу, что приказ мой по боевой и политической подготовке на лето выполняете“… Годы службы на Дальнем Востоке памятны для меня тем, что редкий день проходил у нас без тревог. Повышенная боевая готовность, подобная той, к которой привыкли пограничники, постепенно становилась в гарнизонах обычным состоянием».

И это правда. Различные комиссии из Центра отмечали, как значительно за два-три года после конфликта на КВЖД вырос уровень войск ОКДВА. Заслуга Блюхера в этом была несомненна.

Будущий Маршал Советского Союза К. А. Мерецков, служивший в ОКДВА начальником штаба, писал, что военачальник Блюхер во многом напоминал ему Уборевича. Он пользовался примерно теми же методами и приемами организации обучения войск, часто проводил оперативно-тактические учения, практиковал проведение военных игр в масштабе армии и соединений и нередко сам являлся их участником. Старался использовать любой повод, чтобы учить части и соединения, причем отдавал предпочтение не теории в кабинете или на плацу, а практике, приближенной к боевой обстановке.

Как личность, он несколько отличался от Уборевича. Менее сухой, не столь резкий, чаще шутивший, Блюхер казался более доступным. Однако при близком знакомстве с ним оказывалось: эти отличия носили чисто внешний характер, а с деловой точки зрения они оба были высочайшими профессионалами. В целом Уборевич был чуть собраннее, пожалуй, чуть организованнее; Блюхер — человек более размашистый, более открытый. Но им обоим было присуще такое важнейшее качество полководца, как широта мышления.

На Дальнем Востоке Блюхер стремился наладить тесные, не только служебные, но и товарищеские связи с руководителями органов местной власти. В 1929–1930 годах первым секретарем Далькрайкома был Иван Николаевич Перепечко, из черниговских крестьян. Настоящей дружбы с ним у Блюхера не сложилось, но совместная административно-политическая работа была плодотворной.

Доверительные отношения установились у него с председателем крайисполкома Г. М. Крутовым, полномочным представителем ОГПУ по Дальневосточному краю Т. Д. Дерибасом, его заместителем С. И. Западным. Крутов и Западный новые для Блюхера люди, а с Терентием Дмитриевичем Дерибасом он был знаком давно, еще по совместной борьбе с колчаковцами. Дерибас получил назначение на Дальний Восток почти одновременно со вступлением Блюхера в должность командующего ОДВА.

Через восемь лет, 6 ноября 1938 года, Блюхер, находясь во внутренней тюрьме НКВД на Лубянке, в своих показаниях писал: «По возвращению на ДВосток со мной пытался установить дружбу, связь Перепечко, бывший первым секретарем ДВкрайкома, сначала сам, потом через свою жену Монастырскую. Но эту дружбу-связь я отклонял, т. к. он был в рядах рабочей оппозиции[50], и эта связь меня могла скомпрометировать… В том же году, с приездом Дерибаса на ДВосток в качестве начальника управления ОГПУ по ДВостоку, я вскоре сдружился с ним, поделился с ним своими настроениями, также с Западным, который всегда присутствовал на пьяных вечерах. Постепенно связь эта расширялась: сначала с Крутовым, председателем крайисполкома, потом в 1931 году с приехавшим на ДВосток Бергавиновым, с которым у меня установились особенно тесные связи, которые продолжались и после его отзыва с ДВостока. После отзыва Бергавинова на ДВосток первым секретарем приезжает Лаврентьев, с которым у меня сразу же восстанавливается завязавшаяся дружба еще на Украине в 1929 году, когда он был начальником политического управления Украинского военного округа… Эти — Дерибас, Крутов, Бергавинов, Лаврентьев… — привязывали меня к себе еще и тем, что широко использовали мое честолюбие, подчеркивая всюду (на заседаниях, конференциях, съездах) мою исключительную роль на ДВостоке и в Гражданской войне, создавая этим мне широкий авторитет в рабоче-крестьянских массах и в армии»…

Здесь, на Дальнем Востоке, Василий Блюхер повстречал свою последнюю любовь — Глафиру Безверхову, которая станет его женой на оставшиеся шесть лет жизни.

«Как я встретилась с Блюхером? — позже вспоминала она. — Вообще-то все произошло случайно. Хотя, кто знает, может, это — судьба…

Мы жили в Хабаровске. Жили очень бедно. Семья сравнительно большая: четверо детей — два мальчика и две девочки; я самая младшая. Отец, Лука Трифонович Безверхов, инвалид русско-японской войны, мама, Прасковья Григорьевна, домашняя хозяйка, неграмотная.

По улице Артиллерийской, где мы жили, по соседству с нами стоял двухэтажный особняк из красного кирпича, в котором до 1929 года находилось китайское консульство. Но в 29-м году произошел конфликт на КВЖД, и сотрудники консульства срочно выехали из особняка, в нем вскоре разместилась штаб-квартира командующего Особой Дальневосточной армией Блюхера.

Блюхера я в глаза никогда не видела и не могла представить его себе в образе обыкновенного человека. После того как конфликт на КВЖД разрешился полным разгромом китайских войск, слава командарма Блюхера разнеслась на весь Дальний Восток. О нем говорили с большой любовью, и у нас в семье — тоже.

Как-то в майский день мама послала меня по домашним делам к нашим знакомым Ждановым (Василий Жданов был шофером Блюхера), которые жили во дворе штаб-квартиры командующего ОДВА. Помню, стою я в маленькой кухне, у круглой, обитой железом печи, вдруг открывается дверь и входит мужчина. Он сдержанно поздоровался, спросил, не знаю ли я, где Вася, и, не дождавшись моего ответа, попросил передать ему, что машина будет нужна к двенадцати часам…

Вот с той майской встречи с Блюхером все и началось…»