Яков отступил перед таким напором и поклялся, что никому не расскажет о их отъезде. Карл предложил послать с ними в качестве сопровождающего в этом путешествии Фрэнсиса Коттингтона, бывшего посла в Испании, бывшего теперь его секретарем. Король велел позвать Коттингтона, которого хорошо знал и ценил. Коттингтон и рассказал об этом эпизоде Кларендону, а тот записал его слова: «Когда Его Величество изложил мне замысел принца, меня охватило такое волнение, что я почти потерял дар речи. Я объяснил, как мог, что из-за подобного путешествия можно потерять все, чего уже добились в отношении этого брака, что испанцы воспользуются им как предлогом, чтобы начать все с начала. Король с рыданиями упал на постель, говоря, что предвидел это, что поездка погубит бэби Чарльза и его самого». На что Бекингем заявил, что Коттингтон противится замыслу потому, что с ним заранее не посоветовались, что он слишком много себе позволяет, осмеливаясь критиковать решение своего господина, и всю жизнь будет сожалеть об этом.
«Нет, бога ради, Стини, ты неправ, – сказал король. – Я просил Коттингтона честно высказать свое мнение, и он откровенно ответил».
«Те, кто будет описывать историю этой поездки, – комментирует Кларендон, – смогут оценить, насколько возражения Коттингтона и предчувствия короля подтвердились последующими событиями». Лучшего вывода не сделаешь.
Впоследствии многие приписывали инициативу этой авантюры Бекингему. Кларендон относился к числу этих людей. Но это не так, ведь еще в мае 1622 года, то есть за девять месяцев до описанного эпизода, Гондомар упоминал о подобном замысле и приписывал его принцу Карлу. Епископ Гудмен, хорошо знавший закулисную сторону дел, считал, что это похоже на правду: «Принц был деятельным молодым человеком, прекрасным наездником. Он помнил, как его отец ездил за своей супругой в Данию, как его прадед [Яков V Шотландский] несколько раз приезжал во Францию, чтобы там жениться [на Мадлен Валуа, а впоследствии на Марии де Гиз]. Он был сильным, способным переносить усталость, он был благовоспитан и сдержан, он был достаточно умен, чтобы вести переговоры [о браке]… Что до милорда Бекингема, то, я думаю, он не склонял принца ехать в Испанию»{153}.
Скорее всего эту мысль подсказал Карлу сам Гондомар, для которого появление в Мадриде английского наследного принца могло стать ярким завершением дипломатической карьеры.
Джек и Том Смиты на дорогах Франции и Наварры
Получив согласие короля, молодые люди стали готовиться к отъезду, храня в тайне свои планы. Однако не следует верить их письму, в котором они сообщали своему «дорогому папочке», что действительно инкогнито проехали через всю Францию и Наварру. На самом деле французские власти, как и посол Англии в Париже сэр Эдвард Герберт, обо всем знали. Принца и его спутника сопровождали на всем пути следования, однако дипломатическая условность была соблюдена, и это создавало у путешественников иллюзию полной свободы.
Коттингтон выехал раньше в сопровождении еще одного человека, выбранного Карлом и Бекингемом. Этим человеком был не кто иной, как Эндимион Портер, камергер Карла. Коттингтон и Портер пересекли на корабле Ла-Манш и приготовили во Франции лошадей и комнаты в гостинице для двух английских торговцев Джека и Тома Смитов. Самих же путешественников сопровождал лишь один оруженосец, шотландец по имени Ричард Грэм, хотя они везли с собой много золота. Никогда еще Карл не получал такого удовольствия. Должно быть, и Бекингем рад был вырваться из душной атмосферы королевского дворца.
Яков же должен был играть. 17 февраля он простился с молодыми людьми в Теобальдсе и пожелал им приятно провести время в Ньюхолле у Бекингема, где они якобы намеревались пробыть несколько дней. При этом добавил: «Не забудьте вернуться в пятницу». На что Джордж шутливо ответил: «Государь, ведь вы не обидитесь, если мы на день-два задержимся!» Король ничего больше не сказал и «не явил на своем лице никаких чувств, когда они ушли»{154}. Вернувшись в свои покои, он дал волю слезам. У него было плохое предчувствие.
Выехав из Ньюхолла в сопровождении Ричарда Грэма 18 февраля, путешественники направились на юг. На переправе через Темзу у Грейвсэнда их чуть было не опознал лодочник, которому они дали чересчур щедрые чаевые: золотую монету. Потом столкнулись с возвращавшимся домой эскортом испанского посла и пустили лошадей в галоп через поля, чтобы избежать встречи со знакомыми придворными. В Кентербери мэр, услышав о странном поведении двух проезжающих, приказал их арестовать, но узнал Бекингема. Тому пришлось соврать, что он как главный адмирал проводит тайную инспекцию флота. В тот же вечер они прибыли в Дувр.
Прибыв в Монтре-сюр-Мер после девятичасового плавания, они сразу же отправились в Париж, куда и прибыли в четверг 2 марта (в Лондоне это было 20 февраля: григорианский календарь, принятый во Франции и Испании, на десять дней опережал юлианский, по которому по-прежнему жила Англия [36]).
По счастливой случайности, на следующий день в Лувре должен был состояться праздник, в котором должны были участвовать королева Анна, брат короля Гастон и его младшая сестра Генриетта Мария. Карл и Бекингем без труда получили приглашения, что лишний раз доказывает, что их истинные имена были хорошо известны властям.
22 февраля (4 марта по григорианскому календарю) молодые люди послали своему «дорогому папе» письмо: «Государь, мы были при дворе и уверяем Вас, что нас там никто не узнал [sic!]. Мы видели молодую королеву, юных Месье и Мадам. Это была репетиция балета, который королева хочет преподнести королю, и она танцует в нем, как и Мадам, и еще девятнадцать прекрасных придворных дам. Королева была самой красивой из всех, что усилило наше желание познакомиться с ее сестрой.
Мы спешим закончить письмо и прощаемся с Вашим Величеством, Ваш покорный и послушный сын Карл, Ваш покорный слуга и пес Стини»{155}.
Поясним: «молодой королевой» была Анна Австрийская, которой в ту пору исполнилось двадцать два года, «юным Месье» – Гастон Орлеанский, пятнадцатилетний брат короля. «Мадам» была четырнадцатилетняя Генриетта Мария, а сестрой королевы инфанта Мария, на которой Карл предполагал жениться в Испании.
Может быть, именно в тот день сердце Бекингема впервые дрогнуло при виде ослепительной и недоступной королевы Франции? А Карл? Неужели он равнодушно смотрел на принцессу Генриетту Марию, не подозревая, что именно с ней ему суждено связать свою судьбу? Ни тот ни другой не угадали будущего, но для нас, знающих, что случилось впоследствии, этот вечер в Лувре 3 марта 1623 года является знаковым.
Через день после праздника путешественники отправились на юг, на этот раз в компании Коттингтона и Эндимиона Портера. За ними постоянно следили французские агенты, но они этого не замечали, считали, что их никто не знает, и находили это забавным. Правда, в Бордо произошел случай, заставивший их задуматься. Местный губернатор герцог д'Эпернон пожелал пригласить их к себе на обед и дать в их честь прием. Официально это устраивалось «ради двух достойных англичан», однако понятно, что имелись в виду вовсе не Джек и Том Смиты!
Переправившись через Бидассоа, они оказались в Испании. Как раз в этот момент им повстречался курьер английского посла Уолсингем Гризли, который вез в Лондон донесение Бристоля. Карл счел возможным остановить его и, сломав печать, вскрыл мешок с дипломатической почтой. За это любого другого обвинили бы в оскорблении величества. Однако документы были написаны шифром, и ни принц, ни Бекингем не смогли их прочитать. В спешке они черкнули короткую записку королю, датированную 2 марта: «Мы прибыли в Испанию живыми и здоровыми, в полном благополучии, и ни один месье нас не узнал»{156}.
Прибыв в Лондон, Гризли сообщил Якову, что молодые люди вполне здоровы, принц «очень весел», а милорд Бекингем «слегка утомлен».