Правда, с самого начала визита Карла и Бекингема в Испанию им старались услужить и заваливали их подарками. Королева преподнесла принцу золотой кувшин для воды и надушенное домашнее платье. У обоих англичан были кареты, конюшня, полная лошадей, сотня слуг, им подавали изысканные блюда, посылаемые королем Филиппом. Чтобы сохранить достоинство, следовало платить тем же.
17 марта Яков I послал своим «двоим мальчикам» драгоценности («часть из них принадлежат мне, часть – Ваши, я хочу сказать, они – для Вас обоих, и все достойны того, чтобы Вы их носили, или того, чтобы мой бэби подарил их своей возлюбленной»). Среди этих вещей были: лотарингский крест, «скорее древний, нежели дорогой, но не лишенный ценности», зеркало, «с моим портретом», две красивые бриллиантовые подвески в форме якоря для инфанты, красивая нить жемчуга, колье из тринадцати больших бледных рубинов, тринадцать бантов с жемчугами, головной убор, украшенный крупными грушевидными жемчужинами, три бриллиантовые подвески грушевидной формы, которые инфанта могла носить на лбу и в ушах. Бэби Чарльзу предназначались круглая бриллиантовая брошь и треугольник из бриллиантов с крупной круглой жемчужиной в центре, а также «Три Брата в новой оправе» [42] и «Зеркало Франции» (аналог бриллианта португальского), которое «Стини может носить на шляпе, увенчанной небольшим черным пером, и еще две алмазные пуговицы для его куртки»… И так далее и тому подобное, – настоящая опись ювелирной лавки{182}!
Еще Яков прислал молодым людям плащи и знаки отличия ордена Подвязки, чтобы они надели их в День святого Георгия. Но и это еще не все. Карл и Бекингем решили, что присланные драгоценности «не достойны такой принцессы, как инфанта». Кроме того, следовало сделать подарки разным вельможам. Получив их письмо, несчастный король потерял самообладание: «Умоляю Вас: будьте по возможности экономны, ибо, Бог свидетель, мои сундуки пусты». И все-таки ему пришлось повиноваться. «После того приема, какой Вам оказали в Мадриде, боюсь, Вы станете презирать своего старого папу», – вздыхает король. И вправду, английский двор, в отличие от испанского, не располагал сокровищами Америки… Тем не менее Яков прислал еще драгоценностей, а также верблюдов и слона для короля Филиппа, собак, соколов и коней для Оливареса.
Празднества следовали одно за другим. 22 апреля, в День святого Георгия, Карл пригласил своего будущего шурина и самых знатных испанских вельмож на большой пир, который едва не кончился плохо из-за протокольных неурядиц.
Затем был задуман турнир, для которого из Англии следовало прислать оружие и рыцарские доспехи. Добрый король Яков сходил с ума от беспокойства за своих дорогих мальчиков и советовал им соблюдать осторожность. В конце концов турнир не состоялся, однако устраивались охоты, балы, корриды, описанные в хрониках не хуже, чем подобные события описываются в наши дни в иллюстрированных журналах.
Все эти мероприятия были разорительны. К ним добавлялись расходы на содержание английских кораблей, стоявших в Портсмуте и готовых плыть за инфантой и принцем, а также траты на подготовку в Сент-Джеймсском дворце покоев для будущей принцессы Уэльской и ее часовни («храма для дьявола», – ворчала лондонская толпа).
Поскольку увеличить налоги было невозможно (ведь парламент не созывался), король умолял Бекингема настоять на получении части наследства инфанты в валюте{183}. Это было все равно что делить шкуру неубитого медведя. Излишне говорить, что эта затея не удалась.
Его Сиятельство герцог Бекингем
Английские любители позлословить, утверждавшие, будто король устал от Бекингема и возлагает на него ответственность за возникшие в Испании трудности, получили веское доказательство своей неправоты, когда Яков I внезапно решил возвести своего фаворита в самый высокий аристократический сан. Патентом от 18 мая 1623 года он даровал ему титул герцога.
Со времени смерти герцога Норфолка в 1572 году в Англии больше не было герцогов (за исключением членов королевской семьи). Таким образом, присвоение этого титула Джорджу Вильерсу означало высочайшую милость и было всеми расценено именно так. Об этом свидетельствует благодарственное письмо, посланное новоиспеченным герцогом своему благодетелю: «Дорогой папа и крестный, прочитав Ваше письмо, я помимо воли покраснел, осознавая, сколь недостоин оказанной чести. Я смею сказать, что не во власти Вашей руки и Вашего сердца, сколь бы любящим оно ни было, заставить меня еще больше, пусть даже ненамного, любить Вас или возгордиться, получив титул, которым Вы соизволили поставить меня выше прочих… Единственное, что важно для меня, это то, чтобы Вы всегда любили Вашего Стини больше других Ваших слуг. Мне нечего добавить, и я ставлю свою подпись, от всего сердца Ваш бедный Стини, герцог Бекингем»{184}.
За все время испанской поездки отеческая любовь короля к «дорогому мальчику» (в одном письме он назвал его: «мой побочный сынок (my bastard brat)») не ослабевала. Он часто сообщал ему в письмах новости о Кейт и маленькой Молли, которые навещали его в охотничьих замках, доставляя этим огромную радость. «В Теобальдсе Его Величество гулял с Марией Английской, заботился о ней. Изображая ее отца, шутил: как у такого некрасивого мужчины, как он, могла родиться столь прелестная дочь? Это же чудо!»{185}
Кейт писала мужу, расточая похвалы королю, который стал для нее отцом. «Сердце мое, когда сюда прибыл Киллигрю [43], я понадеялась было, что он возвестит о Вашем скором возвращении. Вы спрашиваете о том, как дела у нашей очаровательной Молли. Слава Богу, у нее все очень хорошо. Если поставить ее на пол и держать за руку, она начинает столь быстро перебирать ножками, что, мне думается, она научится танцевать быстрее, чем ходить. Когда играют сарабанду, она постукивает большим и указательным пальцами, как будто отбивая размер, а когда поют "Tom Duff', она подбирает фартучек и пританцовывает, никогда не сбиваясь с ритма. Если бы Вы ее увидели, то остались бы очень довольны. Скоро я пошлю Вам ее портрет»{186}.
Обещания принца Карла
В конце апреля мадридские переговоры вроде бы сдвинулись с мертвой точки. Несомненно, здесь проявилась воля Оливареса, который уже не знал, как выбраться из тупика. Сообщения современников о его отношениях с богословами и папским нунцием неоднозначны: некоторые полагали, что он действительно возмущен непримиримостью папы и кардиналов, другие – в особенности англичане – подозревали, что это сплошное притворство, а по сути он делает все, чтобы помешать браку. Понятно, что точки зрения и стратегии менялись в зависимости от международной обстановки, и потому легко найти подтверждение как первому предположению, так и второму.
29 апреля Карлу показалось, что дела идут так хорошо, что скоро все благополучно завершится. «Государь, – пишет он отцу, – я вынужден констатировать, что если у меня не будет подписанного Вашим Величеством документа, который подтверждал бы обязательство ратифицировать даваемые мною от Вашего имени обещания, то все дело значительно затянется. Потому я покорнейше прошу Ваше Величество прислать мне бумагу, составленную следующим образом: "Словом короля я обязуюсь в точности ратифицировать все, что мой сын пообещает от моего имени". Я знаю, государь, что прошу слишком многого, и я никогда не осмелился бы попросить об этом, если бы это не было абсолютно необходимо. Надеюсь, что Вам никогда не придется сожалеть об оказанном мне доверии. Нижайший и покорнейший сын и слуга Вашего Величества, Карл»{187}.
Можно понять, как боялся король Яков предоставить ему такие огромные полномочия. Однако король настолько сильно желал скорейшего возвращения Карла в Англию вместе с супругой, что уступил. «Мои дорогие мальчики, – написал он 11 мая из Гринвича, – посылаю вам приложенное к сему разрешение, о котором вы меня просили. Было бы странно с моей стороны отказать в этом знаке доверия моему единственному сыну и лучшему из моих советников. [Заметим, что письмо адресовано «двум мальчикам», хотя просьба от 29 апреля исходила от одного Карла.] Я знаю, что вы не пообещаете от моего имени ничего такого, что могло бы вступить в противоречие с моей совестью, моей честью, моей безопасностью. Потому я передаю в ваши руки всю полноту власти и благословляю вас обоих, моля Бога, чтобы, достигнув успеха, вы как можно скорее вернулись и я мог заключить вас в объятия. Ваш дорогой отец, Яков R[ex]»{188}.