— Больше не хочу.

Лиггетт оставил на столе два доллара двадцать пять центов, и они вышли. Отказался взять такси у дверей, но, пройдя два квартала в направлении Пятой авеню, остановил проезжавшее. Сказал водителю:

— Угол Четырнадцатой и Седьмой авеню.

— Куда мы едем?

— В бар, куда ты водила меня в тот вечер. — Он снял шляпу и положил на колено. — Знаешь, Глория, я совершенно помешан на тебе. То, что произошло со мной, обычно происходит с мужчинами, которые были хорошими мужьями. Не хочу сказать, что я был особенно плохим мужем. С женой в большинстве случаев был хорошим. Скрывал то, что причинило бы ей боль…

— Ты из тех мужчин, которые могут иметь любовницу и оскорблять ее в присутствии жены, полагая, что это введет супругу в заблуждение.

— Ошибаешься. Нет, ты права. Единственный раз, когда у меня была любовница, которую знала жена, я говорил о ней пренебрежительно. Откуда ты знаешь такие вещи? На мой взгляд, тебе от силы двадцать два года. Откуда?

— Откуда? Что еще было в моей жизни, кроме узнавания таких вещей? Но продолжай, рассказывай, что происходит с мужчинами твоего возраста.

— Что происходит с мужчинами моего возраста. Что происходит с мужчинами моего возраста, если они были хорошими мужьями. Они продолжают оставаться хорошими мужьями, усердно работают и развлекаются, играют в гольф, зарабатывают небольшие деньги, ходят на вечеринки с одними и теми же людьми, а потом появляется женщина, иногда та, которую они знали всю жизнь, иногда секретарша из конторы, иногда певичка в ночном клубе. Я знаю случай, когда мужчина сошелся с сестрой. Потом совершил самоубийство. Он состоял в счастливом браке — о, черт, о чем я говорю, в счастливом браке. Разве бывают счастливые браки? Я часто задаюсь этим вопросом.

Лиггетт умолк.

— Чего вдруг замолчал? Ты говорил так интересно.

— Правда?

— Еще бы.

— Я только что открыл кое-что или почти открыл. Вопрос, бывают ли счастливые браки. Я подумал, счастливый ли у меня брак, а потом несчастливый ли. Господи, я в худшем положении, чем кто бы то ни был. Я даже не знаю, несчастливо ли женат. Ничего о себе не знаю. Должно быть, я счастлив, потому что всякий раз, вспоминая, когда был счастлив, обнаруживаю, что в тот момент не сознавал этого. Так вот, если я сейчас счастлив, то благодаря тебе. Позволь мне быть несдержанным. Я громко размышляю вслух.

— Для водителя чуть громче, чем нужно, или, может, недостаточно громко.

— Ладно, больше он ничего не услышит. Я умолкаю.

На сей раз их приветствовал не разговорчивый бармен, а высокий мрачный мужчина, похожий на техасского рейнджера. Они пошли в маленькую комнату рядом со стойкой, где были кабинки. Когда бармен принес им напитки, Лиггетт начал:

— Я не хотел говорить об этом в такси. Теперь нужно сказать и покончить с этим. Глория, ты взяла в воскресенье из моей квартиры меховое манто?

Молчание.

— Взяла? Не отвечаешь потому, что злишься, или почему?

— Как ты думаешь?

— Я тебя спрашиваю.

— Да, взяла.

— Так… вернешь его? Это манто моей жены, и я с трудом уговорил ее не обращаться в полицию.

— Почему не позволил ей обратиться туда?

— Тебе в самом деле так уж хочется оставить себе манто?

— Я могу иметь его, разве не так?

— Да. Можешь, но это не так просто. Естественно, это разрушит мою семью. Детективы первым делом допросят обслугу дома, и лифтер вспомнит, что ты спускалась в этом манто в воскресенье. Потом скажут моей жене, что в субботу вечером в квартире была девушка, и хотя жена, возможно, простит мне неверность ради детей, вряд ли она простит, что я привел кого-то в ее дом. Видишь ли, этот дом в большей степени ее, чем мой, или по крайней мере в той же. Так вот, это разрушит мою семью, но этим не кончится. Когда полицейские осведомлены о таком деле, они хотят произвести арест и, возможно, узнают, кто ты.

— От тебя?

— Нет. Не от меня. Думаю, они могут меня арестовать, но я не скажу им, кто был в квартире. А от… брала ты такси? Должно быть. Так вот, полицейские выяснят, куда ты поехала, и все остальное. У них есть способы это узнать, даже не обращаясь ко мне. Так что владеть этим манто ты будешь недолго. А если моя жена обратится в страховую компанию? Это скажется на моем положении. Терять мне особенно нечего, но по крайней мере у меня есть хорошая работа. А если жена захочет мне отомстить и скажет страховщикам, пусть действуют так, будто я чужой, меня арестуют за недоносительство или сообщничество или еще за что-то, и бульварные газеты за это ухватятся. Нет, тебе не выиграть.

— Преступление никогда не окупается, так?

— Не знаю, окупается или нет, но знаю, что ты не приобретешь ничего, оставив манто у себя.

— Кроме манто.

— Не приобретешь даже манто. Его у тебя отберут. Да будь же разумной. Я куплю тебе точно такое же.

— Оно дорогое.

— Оно застраховано, по-моему, на четыре тысячи. Для страховой компании солидная сумма. Ты что, развлекаешься?

— Слегка. Ты развлекался со мной в субботу вечером. На широкую ногу, разорвал платье и вообще вел себя как пещерный человек.

— За это извиняюсь. Я уже сказал тебе, что сожалею об этом.

— Тогда это прозвучало не очень убедительно, но теперь, когда ты попал в беду…

— Послушай, черт возьми…

— Не ругайся на меня. Я ухожу.

— Ты никуда не пойдешь.

— Ухожу, и не пытайся меня остановить, чтобы потом не жалеть.

— Послушай, сучонка, я скорее отправлюсь в тюрьму, чем позволю, чтобы тебе это сошло с рук, и ты отправишься тоже. Сядь.

Лиггетт потянулся к ней, но Глория выбежала к стойке.

— Выпустите меня, — попросила она бармена.

— Не открывайте ту дверь, — сказал Лиггетт.

— Не суйтесь, мистер, — ответил бармен.

— Джо, в чем дело? — спросил одетый в форму человек у стойки. Он повернулся, и Лиггетт увидел, что это полицейский. Надев фуражку, полицейский подошел к ним.

— Не трогайте его. Просто выпустите меня, — сказала Глория.

— Леди, он приставал к вам? — спросил полицейский.

— Я только хочу выйти, — сказала Глория.

— Послушайте, патрульный…

— Не суйся, умник, — сказал полицейский и, каким-то непонятным образом сунув руку под пиджак Лиггетта, ухватил его за жилет. Лиггетт не мог пошевелиться. Глорию выпустили, но полицейский продолжал держать Лиггетта.

— Джо, что будем с ним делать? — спросил он. — Ты его знаешь?

— Первый раз вижу. Кто ты такой?

— Могу представиться.

— Ну так представься, — сказал полицейский.

— Если выпустите меня, представлюсь.

— Джо, встань позади него на всякий случай.

— Да я ничего не сделаю.

— Ха, конечно, ничего. Ты, приятель, выбрал неподходящее место, чтобы пытаться сделать что-то, так ведь, Джо?

— Пусть попытается, тогда поймет.

— Кстати, я очень близкий друг Пэта Кейси, если хотите знать, — сказал Лиггетт.

— Друг Пэта Кейси, — произнес полицейский. — Джо, он называет себя другом Пэта Кейси.

— Да и пусть себе, — сказал Джо.

Тут полицейский дважды, с размаху и наотмашь, ударил одной рукой Лиггетта по лицу.

— Друг… Пэта… Кейси. Не пытайся напугать меня, сукин сын. Мне плевать, если ты друг папы римского, всякий… ублюдок… будет… запугивать меня… своими друзьями. Теперь пошел отсюда. Пэт Кейси!

Лиггетт почти ничего не видел. В глазах стояли слезы от ударов по носу.

— Черта с два я уйду, — сказал он и приготовился драться. Полицейский быстро, сильно толкнул его, и Лиггетт упал на спину. Стоявший позади Джо опустился на колени, и от толчка он перелетел через него. Упал Лиггетт за дверь бара, на лестничную площадку, двое мужчин принялись пинать его и пинали, пока он не отполз и спустился по лестнице.

Шляпы у него не было, он почти ничего не видел, одежда перепачкалась на грязном, заплеванном полу, падая, он сильно ударился копчиком, из носа шла кровь, во всем теле ощущалась острая боль от ударов ногами.

Невозможность отвечать ударами на удары, когда тебе терять уже нечего, ужасна, и Лиггетта охватила слабость. За несколько минут его избили сильнее, чем когда-либо до того, он знал, что мог бы драться, пока его не убили бы, но эти мерзавцы не дали ему такой возможности. Снаружи мир был равнодушным, может быть, даже дружелюбным, но снаружи не было драки. Драка была внутри, наверху, и ему хотелось вернуться и драться с этими двумя; без правил, бить кулаками, ногами, головой, кусаться. Только он стоял теперь лицом к улице, повернуться было очень трудно, и в глубине души сознавал, что у него не хватит сил подняться по лестнице. Если бы его перенесли наверх и внутрь, он бы дрался, но лестница была ему не по силам. Послышалось, как наверху открылась, потом закрылась дверь, и к ногам Лиггетта упала его шляпа. Он с трудом нагнулся, поднял ее, надел на избитую голову и пошел к проезжей части. Ввалился в такси. Водитель не хотел пускать Лиггетта, но побоялся его переехать. Когда он спросил: «Куда?» — дверцу машины открыла Глория.