— Порядок, я знаю его, — сказала она.

— Хорошо, мисс Уэндрес, — ответил водитель.

— Уходи. Не лезь в мое такси, — сказал Лиггетт.

— Поезжайте на Хорейшо-стрит, двести семьдесят четыре, — сказала Глория водителю.

— Ладно, — сказал водитель и протянул руку назад, чтобы захлопнуть дверцу.

Лиггетт поднялся и распахнул ее, бормоча:

— Я никуда с тобой не поеду.

Глория попыталась остановить его, но не особенно усердно. Было мало толку пытаться, а улицы были полны людей, маленьких людей, выходящих из мехового центра и толпящихся у южного входа станции метро «Таймс-сквер». Она увидела, что Лиггетт сел в другое такси.

— Ехать за ним? — спросил ее водитель.

— Да, пожалуйста, — ответила она.

Не доезжая квартала до дома Лиггетта, Глория попросила остановить машину и видела, как он вышел из такси, как швейцар расплатился с таксистом.

— Поезжайте на Хорейшо-стрит, — сказала она.

Эдди не открыл дверь, хотя Глория звонила пять минут. Она оставила ему записку и поехала домой.

Когда Нэнси и Пол Фарли приехали к Лиггеттам, на улице еще можно было читать газету. Нэнси надела платье из набивного шифона, Фарли — смокинге шалевым воротником, мягкую рубашку, широкий пояс вместо жилета и лакированные бальные туфли. Туфли были старыми, слегка потрескавшимися, в руке он держал серую фетровую шляпу, явно не новую. Эмили задалась вопросом, откуда у нее взялась мысль, что Фарли будет одет как персонаж с театральной программы. Откуда? От Уэстона, разумеется. Где же, где Уэстон? Что случилось в Филадельфии?

— Добрый вечер, миссис Фарли, мистер Фарли. Пойдемте сюда, думаю, здесь попрохладнее.

— Здесь прохладно, правда? — сказала Нэнси.

— Этот дом строил Бобби, — заметил Пол.

— Наш друг, — объяснила Нэнси. — Архитектор Роберт Скотт. Вы его, случайно, не знаете?

— Вроде бы нет, — сказала Эмили. — Так, Мэри. Все, что нужно для коктейля. Мистер Фарли, вы не против, если я поручу эту работу вам? Мой муж не вернулся! Утром он поехал в Филадельфию, я ждала его к четырем, но, возможно, ошибалась. Может быть, он имел в виду четырехчасовой поезд, который приходит, по-моему, в шесть. По пути Уэстон мог заглянуть в контору. Должно быть, дело важное, не позвонить — это совершенно на него не похоже.

— Что ж, главное — дело тут не в здоровье, — сказал Фарли. — То есть не в его отсутствии. Увидев Уэстона в воскресенье, я обратил внимание Нэнси на то, как хорошо он выглядит.

— Да, я видела его только мельком, но заметила это, — подхватила Нэнси. — Он всегда производит впечатление сильного человека.

— Да, не как большинство людей, занимавшихся в колледже спортом, — сказал Пол. — Обычно они… — И обрисовал руками большой живот.

— О, так он был спортсменом? — спросила Нэнси.

— Да, гребцом в Йеле, — ответила Эмили. — По-моему, Уэстон держит себя в форме. Зимой играл в королевский теннис.

— О, вот как? — сказал Пол. — Должно быть, это замечательная игра. Сам я никогда не играл в нее. Занимался то обычным, то американским сквошем[37], этой зимой играл в ручной мяч, но в королевский теннис ни разу.

— Я не могу отличить один от другого, — сказала Нэнси.

— Я тоже, — улыбнулась Эмили. — Мистер Фарли, хотите смешать коктейль? Если у вас есть что-то на уме.

Вот джин, французский и итальянский вермут, но можно взять еще что-нибудь.

— Мне нравится мартини, Нэнси тоже.

— Тогда мартини, — согласилась Эмили.

— Расскажи миссис Лиггетт, как рассказывал мне о том, как взбалтывать мартини, — попросила Нэнси.

— А, да, — оживился Фарли. — Знаете, что, наверное, как и все остальные, я считал, что мартини нужно размешивать, а не взбалтывать?

— Да, я всегда это слышала, — сказала Эмили.

— Так вот, в прошлом году в Лондоне я разговаривал с английским барменом, и бармен сказал, что такой способ никуда не годится. Американский, сказал он.

— Презрительно, — заметила Нэнси.

— Очень презрительно, — уточнил Пол.

— Могу себе представить, — сказала Эмили.

— Нас всегда учили, что если взбалтывать мартини, то испортишь коктейль. И я старался не портить его, пока этот английский бармен не поведал верный способ, или его собственный способ, и, должен сказать, это звучало правдоподобно. Он сказал, что коктейль нужно взбалтывать очень сильно, быстро, несколько раз энергично встряхнуть вверх-вниз, чтобы джин и вермут образовали нужную пенистую смесь. Сказал, что американцы портят мартини, особенно в эти мрачные времена — я имею в виду сухой закон, а не депрессию. Мы склонны выпивать коктейль в два глотка, для результата, а когда встряхиваешь его, разные ингредиенты смешиваются лучше и получается пенистый напиток — не особенно пенистый, но все же, — который можно потягивать почти как шампанское.

— О, я ни разу об этом не слышала, — сказала Эмили. — Действительно, то, что вы говорите, звучит правдоподобно.

— Видите ли, наши размешанные коктейли приторные и очень крепкие. Два размешанных мартини действуют гораздо сильнее, чем два взболтанных. Размешанные коктейли — это почти чистые джин и вермут. Так что мы последовали совету того бармена, и, должен сказать, по-моему, он прав.

— Тогда давайте сделаем коктейль таким образом. Я принесу другой шейкер. У этого только приспособление для размешивания наверху.

— Нет, нет, если для этого нужно…

— Пустяки, — ответила Эмили. — Я хочу попробовать приготовленный по-вашему.

Она вышла в столовую и вернулась с шейкером.

— Я обратила внимание, что у вас тоже новые шейкеры, — заметила Нэнси. — Знаете, у нас более новые шейкеры и все прочее, чем у двоюродной сестры Пола. Пять лет назад она вышла замуж, и на свадьбу им подарили в общей сложности двадцать два шейкера. Всевозможных. И они явно выглядят устарелыми по сравнению с нашими. У нас все новые, выпущенные в последние два года.

— Когда мы с Уэстоном вступали в брак, никому бы в голову не пришло дарить шейкеры.

— Мы не получили ни одного, — сказала Нэнси.

— Ну, все, — заявил Пол. — Надеюсь, миссис Лиггетт, после моего расхваливания он вам понравится.

Она пригубила свой коктейль.

— О да, конечно. Даже я сразу же почувствовала разницу.

— Этот гораздо лучше, правда? — спросила Нэнси.

— Да. Уэстону он тоже понравится, я знаю. Его любимый напиток — виски с содовой. Он почти не пьет коктейли, потому что они слишком сладкие. Это должно решить для него проблему коктейлей. Кстати об Уэстоне, думаю, подождем еще пять минут и, если он не появится, начнем без него. Обычно он очень пунктуален в том, что касается ужина, и наверняка очень старался приехать вовремя, так как знал, что здесь будете вы. Я терпеть не могу опаздывать в театр, поэтому дадим ему еще пять минут. Я очень рада, что вы не видели «Завтра и завтра». Герберт Маршалл такой обаятельный, вы не находите, миссис Фарли?

— Один из самых обаятельных мужчин, которых я знаю. Собственно, я не знаю его. Я не знакома с ним.

— Не представляю, как он ходит с протезом, — сказал Пол.

— Я даже не могу понять, какой ноги у него нет, хотя всякий раз присматриваюсь, — сказала Нэнси.

— Он потерял ее на войне, так ведь? — спросила Эмили.

— Как будто бы, — ответила Нэнси.

— Да. Он был в британской армии.

— А не в австрийской, дорогой? — уточнила Нэнси.

Все вежливо посмеялись.

— Собственно говоря, в австрийской, — сказал Пол. — Он был шпионом.

— Нет-нет. Он не был шпионом, — сказала Нэнси. — К тому же это не оригинально. Кто первый это сказал? Ты прочел об этом в «Нью-Йоркере».

— О чем именно? — спросила Эмили.

— О, вы, должно быть, это читали. По-моему, это было в колонке «Городская молва». Джордж С. Кауфман, знаете, он написал «Раз в жизни» и сотню других пьес.

— Да, знаю, — кивнула Эмили.

— Так вот, он и несколько индейцев-литераторов как-то проводили вечер вместе, среди них был незнакомец, который хвастался своими предками, в конце концов Кауфман, а он еврей, громко сказал: «У меня был предок-крестоносец». Незнакомец недоверчиво взглянул на него, и Кауфман продолжал: «Да, его звали сэр Реджинальд Кауфман. Он был шпионом».