Лиггетт задался вопросом: задумывался ли Уокер когда-нибудь над этим — и если да, приятно ли было об этом думать? Возможно, он задумывался об этом слишком часто. Для одного человека это каторжная работа. Лиггетт решил, что когда увидит Уокера, посоветует ему устроить отдых (хотя Уокер только что вернулся с отдыха). Было все еще светло и по часам Лиггетта слишком рано искать Глорию.

Чертежи. Знает ли средний человек, сколько нужно хранить в шкафу чертежей, к примеру, угольного подъемника, мимо одного из которых они проплывали? Существовали чертежи всех вертикальных проекций самого здания, горизонтальных проекций и так далее. А сколькими синьками приходится пользоваться инженеру-проектировщику? Средний человек, взглянув на распределительный щит, даже не будет знать, что существовала синька самого щита, а еще синьки для электропроводки и изоляции, синьки для генератора, отдельная синька для различных частей вроде подшипника. Господи! Изобрести бы материал для синек, который был бы гораздо лучше существующего, ходкий, но продающийся чуть дешевле, чем все прочие! Это принесло бы целое состояние. Хотя Лиггетт видел множество чертежей, он понятия не имел о том, как производится бумага. Ну и ладно. Это не его род деятельности, но все равно думать об этом было приятно. Чертежей тысячи. Да что там, на одном только заводе, таком, как завод Эдисона…

Глиссер, принадлежавший человеку, которого Лиггетт знал, обслуживать который помогали пятеро знакомых Лиггетта, поравнялся с «Сити оф Эссекс» и стремительно пронесся мимо. С двумя подводными валами, с мощными двигателями, глиссер задирал нос и мчался так, словно за ним гнались черти. Зачем люди идут на такой риск в Ист-Ривер, ведь при такой скорости плавающая сигарная коробка пробьет корпус и натворит черт-те что, возможно, убьет всех пассажиров и немногочисленную команду. «Господи, какие есть идиоты», — произнес Лиггетт. Если это способ пощекотать себе нервы, ладно; но как способ добираться домой никуда не годится. Хотя железная дорога на Лонг-Айленде не идеальна, все же лучше пользоваться ею, чем гибнуть на таком суденышке. Быстрее и безопаснее был бы самолет, его можно посадить возле яхт-клуба, где у глиссера стоянка. Да и пользоваться самолетом было бы не дороже. Какие же некоторые люди идиоты! Каждый из них женат, имеет по крайней мере одного ребенка, и по крайней мере один из них не в состоянии выплатить свою долю громадой стоимости этого глиссера. Зачем только делают такие посудины, и вообще, зачем носиться так быстро?

Однако Лиггетт думал так только по инерции, после напоминания себе, что эти люди женаты. Думал недолго, потому что вид глиссера, на котором мужья неслись домой, не улучшил его настроения. Когда он появится дома, там возникнет напряжение даже между ним и девочками. Между ним и Эмили само собой. Но оно передастся девочкам — если Эмили не сказала им, что их отец больше не будет жить дома. Рут. То чувство, которое заставило его поцеловать ей руку в микроавтобусе. То, как она стала распоряжаться на семейном обеде. О, что он собирался сделать для нее, что собирался делать вместе с ней. Лиггетт понял, что в последние два года предвкушал тот день, когда сможет повести ее на ужин, в театр, в ночной клуб, на лодочные гонки и футбольные матчи. Возможно, таких случаев оказалось бы немного; Рут была красивым ребенком. «Господи, при виде ее иногда захватывает дыхание», — подумал Лиггетт. Красивым не в общепринятом смысле. Красоты было больше в ее глазах, в манере держать голову, когда она спокойно сидела на крыльце или в углу, не зная, что за ней наблюдают. Он понимал, что не испытывает никаких новых чувств отца к дочери. Но ему казалось, что ни один отец не может испытывать их так глубоко, хотя он не особенно выказывал. С Рут их особенно не выкажешь. Он поцеловал ей руку в то воскресенье — у него возникло такое желание, он это сделал и знал, что ей понравилось. Это хорошо. То, что ей понравилось. Рут его любит больше, чем мать. Впрочем, не больше, но по-другому. Он очень любил ее, когда она была маленькой. Она подрастала, и его любовь росла. Она стала более совершенной девушкой, личностью, и его любовь стала более совершенной. Лиггетту хотелось постоянно быть рядом с ней, когда она будет беременна, когда будет рожать первого ребенка от превосходного молодого человека, за которого выйдет замуж. Не за старшего, который много поездил, спал со многими девушками, пять или десять лет назад окончил колледж, а за ровесника. Как эти двое в одном из романов Голсуорси, только они были двоюродными братом и сестрой, так ведь? И им приходилось беречься, чтобы не иметь детей. Рут. Красивая, дорогая Рут, которую отец может любить.

На глазах Лиггетта навернулись слезы, одна повисла на нижнем веке, и он понял, что не сразу заметил это, потому что наступили сумерки и близилась темнота. Дневной свет исчез. На иллюминаторах маленьких яхт, мимо которых проплывал «Сити оф Эссекс», видны были шторы. Лиггетт проголодался. Чистое чувство, возникшее от любви к Рут, длилось недолго. Он вспомнил, что должен сделать на этом пароходе.

Глория тоже проголодалась. Еще одно неприятное чувство. Первое заключалось в том, что с тех пор, как поднялась на борт «Сити оф Эссекс», ей хотелось пойти в туалет, но она боялась. Она привыкла к туалетам в барах, где вдыхать воздух представлялось довольно рискованным. Но в барах существовало что-то свойское. Никто из тех, кто ходит в один и тот же бар, как и ты, не будет настолько подлым, чтобы заразить тебя чем-то. Примерно так она относилась к туалетам в барах; однако всегда принимала тщательные предосторожности. Но на этом старом пароходе все было очень старым. Женский туалет (в отличие от дамской комнаты в баре, уборной в школе, комнаты маленьких девочек на вечеринке в квартире и ватерклозета в поезде) был довольно чистым, старая негритянка продавала там английские булавки. Глория осмотрелась, вошла в одну из кабинок и тут же вышла. Старая негритянка, видимо, сочла ее помешанной, но Глорию не заботило, что думают старые или молодые негритянки. В конце концов, отчаявшись «не думать об этом», она сдалась, сходила в туалет и вышла оттуда готовой к сражениям, шалостям и небольшому бифштексу.

Когда она ела бифштекс, с ней заговорила какая-то женщина. Глория сидела одна за столиком для двоих, та женщина за столом для четверых.

— В проливе Лонг-Айленд всегда приятный ветерок, правда же? — сказала женщина.

— Да, правда же? — ответила Глория.

— Я впервые на таком пароходе, хотя, ха-ха, несколько раз была в Европе. Но захотела проплыть на нем, посмотреть, что это такое.

— Да, — нехотя произнесла Глория.

— Примерно то, что я и ожидала. Интересно, где мы сейчас, как вы думаете? Как по-вашему, мы уже проплыли мимо Нью-Хейвена? У меня там есть подруги. Я сама из… держу пари, вам не пришлось добираться до этого парохода так далеко, как мне. Вы из Нью-Йорка, могу это сразу сказать, так ведь?

«Говорите кому угодно», — хотелось ответить Глории.

— Да, из Нью-Йорка, — сказала она.

— Хотите пересесть за мой стол? Здесь больше никто не сидит, и я заметила, мы единственные леди, путешествующие в одиночестве.

— Не возражаете, если я сперва доем бифштекс? Переходить сейчас будет очень неудобно. Но спасибо. За десертом, с вашего позволения, присоединюсь к вам.

Глория пожалела, что не может, как некоторые девушки, избавляться от зануд, вместо того чтобы нервозно разговаривать, не думая, что говоришь. Ей не хотелось есть десерт с этой школьной учительницей или кто там она.

— Тогда я перейду за ваш столик. Я уже поела, но хочу выкурить сигарету, только очень не люблю курить, когда сижу одна. Это выглядит странно. Понимаете? Когда женщина, сидя в одиночестве, курит в ресторане. Откуда вы? Ах да, вы мне сказали. Из Нью-Йорка. Я хочу приехать в Нью-Йорк, пожить там какое-то время. Всегда хожу куда-нибудь, когда приезжаю в Нью-Йорк по пути в Европу или возвращаясь из Европы. Ой, я обожгла вас? — Кусочек горячей серы отлетел от спички женщины и обжег Глории запястье. — Дайте взглянуть… Нет, ничего. Может пожечь слегка. На вашем месте я бы что-нибудь туда приложила. Спички делают отвратительные. Эти, наверное, делал Айвен, как там его фамилия. Спичечный король из Дании. Нет, из Швеции. Видите там мужчину с сигарой? Вот почему я захотела сидеть с кем-нибудь. Он пьяный.