– Я же говорила – уедем, Аркаша, – сказала она. – А он говорит – они меня не тронут. Я им нужен. Чего им меня бояться?

– Именно сейчас они очень испугались, – сказал я. – И они могли предположить, что он мой связник. Тогда они завтра будут следить за мной – что же я сделаю, какие другие пути буду искать. А вдруг я здесь не один?

– Сложно, – сказала Рита, – сложно рассуждаешь.

– Ничего сложного. Они как бы перекрыли плотиной речку и смотрят – есть ли другое русло, куда повернет вода.

– А куда ты повернешь?

– Лучше я тебе не скажу об этом.

– Ты мне не доверяешь, что ли?

– Я за тебя боюсь, – ответил я. – Сейчас ты не знаешь, что я собираюсь делать, и ты в относительной безопасности. Если тебя даже будут допрашивать, ты все равно не ответишь.

– Глупости, – сказала Рита. – Главное, что мы должны их наказать!

– Мы с тобой ничего не можем доказать.

– Но мы знаем, что это – Порейко.

– Мы подозреваем его. Не более того. Почему не предположить, что Аркадий еще кому-то мешал?

– Кому же? Одуванчику? С ними он и не общался. Милиции?

– Не знаю, Рита, честное слово, не знаю.

– А я знаю. И они не уйдут от меня живыми.

– Рита, будь осторожна. Извини, если тебе покажется, что я говорю как по учебнику, но месть никогда не была хорошим советчиком.

– Иди ты знаешь куда!

Она кинулась в угол, там на стуле лежала смятая простыня. Рита развернула ее, и я увидел на простыне какие-то бурые пятна. Но Рита не думала об этом. Она накрыла простыней Аркадия с головой. И он сразу исчез – как будто ушел свидетель. Мы остались одни.

– Рита, – спросил я, – ты не знаешь, где у него был факс? – спросил я. – Мне сейчас очень нужен факс – я должен доложить о том, что произошло.

– Не знаю. Он тоже считал, что месть плохой советчик.

– Здесь часто проходят поезда? – спросил я.

– Зачем тебе?

– Чтобы доехать до Рыбинска или Ржева и к утру вернуться.

– Здесь редко ходят поезда. Ночью только один, и ты к утру не вернешься.

– Хорошо, – сказал я. – Тогда мне надо идти.

– И что ты придумал?

– Не знаю. Проводить тебя?

– Я останусь здесь, – сказала она.

Она наклонилась над ним, отогнула простыню, будто закрытый белой тканью с головой Аркадий раздражал ее, потом подвинула табурет, села возле Аркадия и стала смотреть на него.

– До свидания, Рита.

– Убирайся отсюда, пока живой, – сказала она. – Очень тебя прошу. И от имени Аркаши тоже.

– До свидания, – повторил я и ушел.

Я вышел на улицу. Еще недавно я бежал по ней к больнице. Больничный корпус тянулся в стороне от дороги. В одном только окошке на первом этаже еще горел свет. Кому-то там было плохо.

Я пошел к вокзалу. Я думал, что если поездов не будет, то по крайней мере рядом автобусная станция и может быть поздний автобус. На площади перед станцией бывают леваки, ждут запоздалых пассажиров.

Я проверил по карманам – денег было немного, меньше двухсот тысяч.

Правда, под пяткой у меня были спрятаны триста долларов на крайний случай.

Рита была слишком спокойна. Словно она уже решила, что будет делать. Одна она ничего не может, но помочь ей – означает выдать себя и провалить дело. А я всей шкурой чувствовал, что нахожусь на пороге открытия – то, что должно произойти, произойдет в ближайшие дни, именно в Меховске, и полковник должен быть предупрежден об этом.

Если он узнает обо всем завтра, может быть поздно.

Я быстро шел по улице, которая должна была привести меня к станции. Я мог бы и подняться, воспарить... но мой мозг подсказывал, что к скоростным перелетам я не готов и не знаю, научусь ли летать быстро. Так что лучше всего бежать. Но бежать я не хотел, чтобы не привлечь к себе постороннего внимания.

Сзади меня догоняла машина. Она ехала не очень быстро. Я подумал, что если водитель смилостивится или захочет заработать – пускай подбросит меня до станции. Все же километра два.

Шагая по улице, я теряю драгоценные минуты. Может, именно сейчас отбывает автобус до Кашина.

Не понимаю, как я мог настолько потерять осторожность.

Только последний идиот мог остановиться на обочине и поднять руку, голосуя.

Машина послушно тормознула. Я шагнул к ней.

Ну что бы мне притвориться кем-то другим!

Я склонился к открытому окошку.

И тогда сообразил, что меня догнал знакомый милицейский «газик». Тот самый милиционер сказал, глядя на меня с ухмылкой:

– Садись назад. Тебе куда?

Я колебался – бежать или подчиниться. Но, как назло, справа от меня тянулся высокий забор. Пока буду перелезать, наверняка пристрелят.

– Спасибо, – сказал я.

Задняя дверца открылась, приглашая меня внутрь.

Внутри сидел Одноглазый Джо. Но я узнал его, только когда он заговорил, как всегда, со смешком:

– Куда собрался? На вокзал или автобусную станцию?

Не оборачиваясь, милиционер предупредил меня:

– Только ничего не придумывай. Я хорошо стреляю.

Я решил – говорить как можно ближе к правде. Не объяснять же, что я дышал свежим воздухом!

– Я хотел уехать, – сказал я. – Немедленно. К чертовой матери от вас всех подальше. Мне еще не хватало уголовки. Ведь на меня повесите.

– С чего ты такой умный? – спросил Одноглазый Джо.

– А я самый удобный клиент. Я даже думаю, что те, кто Аркашку убил, на меня и рассчитывали. Приехал какой-то братан, неизвестно зачем, лучший кандидат в убийцы.

– Зачем же тебе Аркашку убивать? – спросил милиционер. – Мы тебя и не подозревали сначала. Отпустили же?

– А ты с Риткой в морг побежал. Зачем вы с Риткой в морг побежали? – спросил Джо.

– Она же увидеть Аркашку хотела! – воскликнул я. – Разве не понятно?

– Мы бы тебя отвезли на автобусную станцию, – сказал второй милиционер, – но последний автобус уже ушел. Христом богом клянусь, что ушел. Так что неизвестно, куда тебя доставить. В отделение, что ли?

– Не надо обижать Юрика, – сказал Одноглазый Джо. – Не надо его подозревать. Он у товарища Порейко работает шофером, может, вы слыхали, сержант?

– Кажется, слыхал, – сказал милиционер. – Но нам он кажется подозрительным.

– А ты почему в милицейской машине ночью разъезжаешь? – спросил я Одноглазого.

– Смотри, какой любопытный. Неужели не догадался, что мы тебя ищем, волнуемся, переживаем? Мало ли что может случиться с мальчиком в незнакомом городе? У нас здесь мальчиков иногда насилуют.

Одноглазый Джо принялся смеяться. Если милиционеры и смеялись, то беззвучно.

– Конечно, можно отправить тебя в милицию, – продолжал Джо, – но я нашей родной рабоче-крестьянской не доверяю. Вроде бы все повязаны, а интересы у них свои. Вдруг кому-то захочется другую карьеру сделать или кто на Мельника работает? Разве не так, Петров?

– Все может быть, – равнодушно откликнулся милиционер.

– Так что закиньте его к нам, наш шеф с ним поговорить хочет.

«Газик» остановился возле дома Порейки. У подъезда нас ждал Жора.

Дело мое было плохо. И, как назло, я за день устал настолько, что моя попытка на лестнице убедить моих конвоиров, что я вовсе не Юра, а их собственный начальник Порейко, с грохотом провалилась.

– Что-то у меня в глазах рябит, – сообщил Жора Одноглазому Джо, который в силу простого своего устройства вообще не был подвластен гипнозу или какому-нибудь умственному воздействию.

Провели они меня не в квартиру, на что я надеялся – из любого окна, даже с сотого этажа, я уйду без труда, – а в подвал. В котельной у них было место для сведения счетов.

Подвал двухэтажного каменного дома был переоборудован под котельную. Но там оставалось и место для камеры из фильма ужасов – за бурой железной дверью, открывшейся с отвратительным скрипом, была длинная комната, по дальней стене которой тянулись кабели и трубы, посреди стоял ученический стол, за ним – стул.

Напротив стола ближе к двери стояла табуретка, такая же, как в морге, но не белая, а грязно-голубая. Мое обоняние сразу определило комплекс свежих и застарелых запахов – перегара, страха, крови, тупой жестокости...