убеждений Жуковского, уже в конце 1840-х годов писал ему: "Я всегда почитал

вас как нравственно чистейшего человека. <...> Высокая чистота вашего

характера должна была найти равновесие в непреклонности, твёрдости вашего

убеждения, для меня выгодного и с истиною согласного, одна соответствовала

другой" {Ланский Л. Из эпистолярного наследия декабристов: Письма Н. И.

Тургенева к В. А. Жуковскому // Вопр. лит. 1975. No 11. С. 221.}. И, по существу,

об этом же говорят в своих записках, письмах многие современники Жуковского.

Бытовавшее долгое время представление о Жуковском-реакционере,

монархисте сегодня отвергнуто многочисленными фактами, документальными

источниками. Но воспоминания современников, пожалуй, едва ли не самое

сильное свидетельство в пользу общественной прогрессивности поэта. Он

разделял идеи просвещенной монархии, был истовым христианином,

воспитателем наследника, но это не мешало, а помогало ему бороться за

достоинство каждой личности. Когда А. И. Тургенев прочитал письмо

Жуковского к Бенкендорфу о причинах гибели Пушкина, он заметил в своем

дневнике: "Критическое расследование действия жандармства. И он закатал

Бенкендорфу..." То же самое можно сказать о письмах Николаю I и Бенкендорфу

по поводу запрещения журнала "Европеец", "Записке о Н. И. Тургеневе" и письме

об амнистии декабристов.

В воспоминаниях современников нет далеко идущих выводов, но

материал для размышлений об общественной позиции Жуковского они,

безусловно, дают. Сама идея действенного гуманизма, которую не просто

проповедовал Жуковский, а которой он истово служил, определила его место в

истории русской общественной мысли.

Итак, совпал ли портрет, рожденный коллективным творчеством

современников Жуковского, с его подлинным обликом? Вероятно, все-таки нет.

Да это и невозможно. Но современники сделали свое дело: в своих

воспоминаниях они запечатлели то, что уже впоследствии восстановить

невозможно, -- непосредственную реакцию на события, взгляд очевидца. Они

знали Жуковского, говорили с ним, видели его в поступках, ощущали его

влияние. И как смогли -- описали это.

И если Пушкин пророчески предсказал, что "его стихов пленительная

сладость пройдет веков завистливую даль", то хочется надеяться, что и

воспоминания современников о Жуковском донесли до нас сквозь время живой

облик великого русского поэта, очень доброго человека, "рыцаря на поле

словесности и нравственности".

В.А. ЖУКОВСКИЙ В ВОСПОМИНАНИЯХ СОВРЕМЕННИКОВ

К. К. Зейдлиц

Из книги

"Жизнь и поэзия В. А. Жуковского.

По неизданным источникам

и личным воспоминаниям"

<...> Биограф Василия Андреевича Жуковского не может начать ни

исчислением его знаменитых предков, ни объяснением его герба: лишь

впоследствии времени и сам он узнал, кто был его отец, а на перстне у него

обыкновенно вырезывались или лучезарный фонарь, или пчелиный улей, или,

наконец, турецкая надпись как символ его личности. <...>

Село Мишенское, одно из многих поместий, принадлежавших Афанасию

Ивановичу Бунину, находится в Тульской губернии, в 3-х верстах от уездного

города Белева. Благодаря живописным окрестностям этого имения и близости его

к городу, владелец избрал его постоянным местопребыванием для своего

семейства и, по тогдашним обычаям, обстроил и украсил его роскошно.

Огромный дом с флигелями, оранжереями, теплицами, прудами, садками, парком

и садом придавал особенную прелесть этой усадьбе, а обстановка -- дубовая роща,

ручеек в долине, виды на отдаленные пышные луга и нивы, на близкое село с

церковью -- настраивали чувства обывателей к мирному наслаждению красотой

природы. Растительность в этой стороне отличается чем-то могучим, сочным,

свежим, чего недостает южным черноземным полосам России. Весна,

разрешающая природу от суровой зимы, оживляет ее скоро и радует сердце

человека. Даже самая осень своими богатыми урожаями хлебов и плодов

приносит такие удовольствия, которые не могут быть испытываемы в более

северном, холодном климате. Если же мы к этому припомним старинные, до

некоторой степени патриархальные, отношения помещиков между собою и с

крестьянами, то понятно, что люди, проведшие вместе юность в селе Мишенском,

могли еще в глубокой старости восхищаться воспоминаниями о минувшем житье-

бытье. <...>

Все семейство имело обыкновение ездить на зиму в Москву с целою

толпой лакеев, поваров, домашнею утварью и припасами. Возвращались в

деревню обыкновенно по последнему зимнему пути. Но так как Афанасий

Иванович определился на какую-то должность в Туле, то он принужден был

совсем переселиться, вместе с семейством, в город. <...>

Васенька поступил полным пансионером в учебное заведение Роде, а по

субботам привозили его домой. Так как семейство весной опять переезжало в

деревню и оставалось там до осени, то легко можно представить себе, что

обучение ребенка не имело настоящей связи и последовательности. Зато все

внучки Марьи Григорьевны, три дочери Вельяминовых, четыре дочери Юшковых

и девочки из соседства составляли детский кружок, в котором среди игр или

прогулок по лугам и рощам умственные и душевные способности развивались не

хуже, чем в школьных занятиях. Васенька был единственным мальчиком среди

этого женского общества; его любили и взрослые, и дети; ему охотно

повиновалась вся женская фаланга; рано начало у него разыгрываться

воображение для изобретения игр и шалостей. Он даже ставил своих подруг во

фронт, заставлял их маршировать и защищать укрепления, а при случае наказывал

непокорных линейкой и сажал под арест между креслами. На зиму весь караван

тянулся опять в Тулу, и это повторялось еще года два, пока Марья Григорьевна не

отдала Васеньку и Анну Петровну для более постоянных занятий науками в Тулу

-- к Варваре Афанасьевне Юшковой. <...>

В доме Юшковых собирались все обыватели города и окрестностей,

имевшие притязание на высшую образованность. Варвара Афанасьевна была

женщина по природе очень изящная, с необыкновенным дарованием к музыке.

Она устроила у себя литературные вечера, где новейшие произведения школы

Карамзина и Дмитриева, тотчас же после появления своего в свет, делались

предметом чтений и суждений. Романами русская словесность не могла в то

время похвалиться. Потребность в произведениях этого рода удовлетворялась

лишь сочинениями французскими. Романсы Нелединского повторялись с

восторгом. Музыкальные вечера у Юшковых превратились в концерты; Варвара

Афанасьевна занималась даже управлением тульского театра. Тут-то, собственно,

литературное настроение и привилось к Жуковскому, а также и к Юшковым,

Анне и Авдотье Петровнам. Первая (впоследствии Зонтаг) сделалась известна

изложением Священной истории и рассказами для детей; последняя (позже

Елагина) под именем Петерсон напечатала несколько переводных статей в

журналах. Василий Андреевич еще на 12-м году от рождения отважился на

составление и постановку первой своей трагедии. <...> Анна Петровна на 70-м

году жизни с восхищением рассказывала о всех подробностях приготовлений к

спектаклю и о самом представлении1. Общий восторг так польстил Жуковскому,

что он немедленно принялся за новую пьесу: "Павел и Виргиния". Но

ожидавшееся трогательное впечатление на зрителей не сбылось, артисты не

поняли своих ролей, и вторая трагедия молодого сочинителя потерпела fiasco! Не

знающему отличительных черт поэтического гения в Жуковском может