Потом они некоторое время молчали. Они понимали друг друга, понимали, как Джуна поступит в данной ситуации. Несмотря на запреты, она бы все равно пошла в этот страшный институт. И потому Байбакову пришлось заручиться поддержкой первого человека в государстве, но одновременно, будто в ходе особой интеллектуальной игры, помочь Брежневу свыкнуться с мыслью, что Джуна должна пойти.

А Джуна ощущала свой поход в институт как именно поход за правое дело. Она должна одолеть противников, которые несут людям зло.

Ночь прошла без сна. Джуна думала, вспоминала, мысленно прощаясь с сыном, подводя итог прожитой жизни.

Утром ее ожидала машина. И близкие, и сын чувствовали что-то и по ее настроению, и по тому, как страстно и нежно целует она их, обнимает, словно прощаясь навсегда. Брату она успела шепнуть: «Если меня задержат в институте более чем на два дня, ты должен вскрыть конверт, где лежит бумага со всеми необходимыми распоряжениями».

Когда Джуна садилась в машину, она уже ничего не боялась.

В проходной у нее отобрали сумочку и паспорт. Сопровождали ее два крепких молодых человека, облаченных в штатское платье. Пояснили — так надо, хоть и тюремный, но все-таки сумасшедший дом.

Везде расставлены часовые. В коридоре неживой, слепящий свет.

Ожидали ее десятка два людей. Белые халаты надеты и плотно запахнуты. Кое-кого из присутствующих Джуна знала в лицо или понаслышке. Все мрачны. Только один молодой светловолосый человек улыбается. По фигуре, по тому, как сидит на нем халат, ясно, что он не медик. Джуна подумала: вдруг это человек, который должен сыграть роль ее ангела-хранителя?

Но мысль эта сразу же была оттеснена другими.

Эксперименты, эксперименты. Когда выдается маленький перерыв, Джуна курит, пытаясь осознать сделанное, проанализировать, не было ли какого сбоя. А опыты носили самый разный характер. Например, ей предложили изменить характер кардиограммы человека. Джуна начала работу. Прибор подтвердил — кардиограмма изменилась.

И снова из помещения в помещение. В одной из комнат ей показали на лежащую на кушетке женщину. И приказ — установить диагноз.

Джуна принимает на расстоянии сигналы, выбирает из них нужную информацию и ставит диагноз — рана в левой затылочной части. Собеседник пытается ее сбить, переспрашивает, уточняет. И вдруг в разговор вступает присутствующая здесь же дама, облаченная в белый халат: «Каким предметом нанесено ранение?» Джуна взорвалась: «Я не на следствии, на такие вопросы отвечать не буду».

А затем ее проводили в темную комнату, закрыли тяжелую свинцовую дверь. И оставили в одиночестве.

Время летит или течет? Сколько она вообще здесь просидела, до тех пор пока дверь не открыли и она не услышала слово «все»?

В кабинете директора института Снежневский, особого рода светило судебной психиатрии, страшный и злой человек, светловолосый парень, которого Джуна заметила еще раньше, и сам хозяин.

Директор говорит такое, что Джуна не может поверить собственным ушам, она и не думала, что дело обстоит столь серьезно.

Проводились исследования, в ходе которых пытались определить, нормальна она или нет. Оказалось — к огорчению кое-каких недоброжелателей, — она психически здорова.

Сказав это, директор института начинает рассыпаться в комплиментах. Ничего подобного он никогда не видел. Ее феномен следует изучать при помощи превосходной аппаратуры, которой оборудован его институт.

Но вдруг раздаются слова Снежневского, безобидный вид которых не может скрыть страшного смысла, в них вложенного. «Согласны вести совместные исследования?» — спрашивает он.

И, услышав ответ, без всякой обиды, голосом, лишенным интонаций, добавляет: «Я сразу понял, что вы догадались, зачем вас сюда позвали. Когда вы Сказали, что не подследственная».

Домой, скорее домой.

Светловолосый молодой человек предлагает отвезти ее на машине. «Проведите меня мимо часовых, — просит Джуна. — Дальше я сама...»

Сумочка, паспорт. Она на воле. И вдруг провал. Как сомнамбула бродила она по Садовому кольцу, и, когда прикуривала сигарету, шарф на ней неожиданно вспыхнул. Два иракца, оказавшихся поблизости, еле смогли сбить пламя. Потом один из них отвез ее домой. Они стали друзьями.

Джуна увидела стоящих рядом с ее постелью плачущих родственников. Что такое? Оказывается, она спит беспробудно вот уже третьи сутки.

Неужели все это лишь страшный сон? Нет, не сон. О том, что это действительность, которая бывает страшнее сна, напомнили события, происшедшие много позже.

Кто учил врачевать Авиценну?

И все-таки странная, не вполне поддающаяся логическому анализу запредельная связь Джуны с кинематографом, вернее, с искусствами, манипулирующими тенями, вызывающими их на экран и навсегда приковывающими к кинопленке, существует.

Есть она и на приземленном, бытовом, прагматическом уровне. Например, сейчас, когда значение необыкновенных способностей Джуны оценено по достоинству, когда у нее есть широ-кая лечебная практика, ни один проведенный ею лечебный сеанс, ни одна манипуляция, даже малейшее движение, не обходится без того, чтобы его не зафиксировали на видеопленке. И потом, когда приходит время или у самой Джуны возникают разного рода вопросы и сомнения, видеокассета снимается с полки и на телевизионном экране движение за движением, жест за жестом, секунда за секундой повторяется прошлое, которое не ушло, а задержано. Теперь навсегда. Для будущего. И для настоящего.

Джуна критически смотрит пробегающие кадры, просит прокрутить пленку чуть-чуть вперед, возвращает запись назад. А иногда и вообще просматривает по десять раз один-единственный заинтересовавший ее эпизод. Но тут присутствует производственная необходимость. Это — работа, какой бы странной она ни казалась на первый взгляд непосвященному.

Но существует связь иного рода. Будто предчувствия Джуны исполнились. Она и впрямь снималась в кино, исполняла несколько интересных и сложных ролей. И зависимость между искусством вызывания теней, присущим магам, и кинематографом в очередной раз подтвердилась. Атмосфера кинематографа, съемок порождала неожиданные чудеса. Джуна испытывала прозрения, она видела скрытое и предсказывала судьбы.

Так было, например, на съемках фильма «Юность гения». Фильм посвящен знаменитому ученому Авиценне и рассказывает о первых его шагах в науке. Кто бы мог сыграть наставника врачевателя? Лучшего претендента не найти. Узбекский кинорежиссер Эльер Ишмухамедов пригласил Джуну попробовать себя в качестве актрисы. Она должна была играть ассирийку Юну, искушенную в искусстве врачевания (созвучие с именем актрисы вовсе не случайно).

В сценарии был такой эпизод: Юна демонстрирует Авиценне приемы диагностики и лечения при помощи рук. Умелые и оборотистые киношники использовали для съемок древнюю мечеть Даг-Бид, расположенную недалеко от Самарканда. В мечети построили необходимые декорации и она превратилась в лечебницу. В массовых сценах участвовали обитатели местного дома инвалидов.

Для того чтобы эпизод на экране производил как можно более сильное впечатление, режиссер собирался подыскать самый колоритный типаж. Но у Джуны было иное мнение. Она попросила самой выбрать партнера для этого эпизода. И пусть это будет человек, страдающий реальным недугом, не слишком сильным, но действительным. Как-то еще будет с фильмом, а человеку можно помочь прямо сейчас. И Джуна повернулась в сторону массовки.

Рука ее тут же уловила нужный сигнал. Джуна спросила у присутствующих:

— Этот человек глух?

Присутствующие были уд ивлены, однако подтвердили: «Этот восьмидесятилетний старик давно почти ничего не слышит. Оглох лет двадцать назад».

«Предупредите его, пусть он не слишком удивляется. Я его попробую вылечить», — сказала Джуна.

Изумленные доброхоты закричали на все голоса прямо в тугие уши старику. Тот, вероятно, все же что-то расслышал из этого страшного ора и теперь не ведал, насмехаются над ним или говорят правду.