Со своей стороны, Элизабет нашла, что ее прежняя знакомая по школе доброжелательная и благодарная слушательница, а потому прониклась к ней самым теплым чувством. Эрика оказалась единственным на свете человеком, которому она могла поведать о своих чувствах к Джонатану, не выслушав в ответ проповедь или лекцию.

Единственным членом семьи Бойнтонов, критично настроенным по отношению к Эрике, была Руфь. Приобретя опыт и трезвость ума за время своего замужества и пребывания в Лондоне, Руфь про себя отмечала, что молодая немка слишком щедро пользуется косметикой и одевается чересчур ярко. Если она и баронесса, говорила себе Руфь, то уж на леди она не похожа ни внешностью, ни поведением.

Сэр Рональд Уэйбрайт, без памяти влюбленный в Элизабет, появлялся ежедневно в доме Бойнтонов в Белгрейв-сквере, и Руфь успела заметить, что Эрика, притворно скучая, на самом деле тонко с ним заигрывала. Руфь же была уверена, что есть неписаное правило, согласно которому леди, гостящая в доме, не может заигрывать с молодым человеком, ухаживающим за ее хозяйкой.

Полной неожиданностью для всех явилось прибытие Чарльза и маленького Дэвида во главе флотилии клиперов, снизу доверху груженных мешками с черным перцем.

Руфь была в неописуемом восторге оттого, что снова видит пасынка, и Дэвид сразу же сообщил, что страшно скучал по ней все время разлуки. Он старался держаться на высоте, но когда она обнимала его, разразился потоком слез, и Руфь в тайне от всех поклялась себе, что не отпустит его до той поры, пока он не станет старше и легче будет переносить жизнь вдали от дома.

Чарльз был всецело поглощен делами компании и сразу после приезда уединился с отцом за закрытыми дверьми кабинета. За обеденным столом разговор по-прежнему шел о перце, и через некоторое время Чарльз, даже не дождавшись последней перемены блюд, умчался на судоверфи Бойнтонов в Саутуорке, на другом берегу Темзы.

И хотя Чарльз был занят исключительно подготовкой к торгам, Руфь жила предчувствием беды. Она знала, что Эрика фон Клауснер принадлежит к тому типу женщин, который никогда не мог оставить равнодушным ее мужа. Она была обворожительна, ее туалеты и манеры с вопиющей откровенностью дразнили мужчин, и Руфь чувствовала, что беда назревает.

К ее крайнему изумлению, ничего не произошло. Эрика вела себя безукоризненно, была строга и даже чуть чопорна в обществе ее мужа, ни разу не выказав предосудительного интереса к Чарльзу. Руфь никогда бы не догадалась о действительном положении вещей: при первой же встрече Эрика раскусила Чарльза, мгновенно распознав в нем человека, падкого на красивых женщин, и приняла решение держаться подальше от него. Не потому даже, что он был женат на даме с зорким, проницательным взором, которая при желании могла бы испортить ей всю игру, — он был кузеном Джонатана Рейкхелла, и это означало, что она должна всеми средствами избегать его.

Руфи пришлось столкнуться с очевидным фактом — ее прогноз не сбывался. Она спрашивала себя, не следует ли ей полностью пересмотреть свое отношение к Эрике. Возможно, ее суждениям недоставало гибкости, а стало быть, для восстановления справедливости необходимо дать юной немке возможность показать, кто она есть на самом деле.

Эрика же осталась вполне довольна успехами своей тактики. Руфь стала с ней чуть мягче и приветливее, но особенно радовало ее то, что Чарльз в эти дни был настолько завален делами, что ему было некогда обращать на нее внимание. Кто знает, возможно, она еще наверстает свое с Чарльзом, но необходимо было подождать, когда все остальное уладится.

Тем временем Чарльз все свое внимание посвятил операции с перцем, которым были заполнены трюмы и все свободные пространства клиперов «Рейкхелл и Бойнтон». Он умышленно предоставил событиям возможность идти своим чередом. Ни слова не сказав о грузе, который привез в Англию, он пустил молву о том, что в Джакарте, единственном источнике пополнения рынка, запрещен вывоз черного перца.

В точном соответствии с его расчетами, сообщение переполошило финансовые рынки Лондона со скоростью лесного пожарища. Спустя двадцать четыре часа, выверяя каждое свое движение с точностью завзятого дуэлянта, хладнокровно наметившего мгновение для смертельного броска, он по-прежнему выжидал. Наконец весь Лондон был охвачен паникой, поскольку перец для рынка оказался потерян. Тогда, и только тогда, в случайной беседе он обмолвился, что ничего страшного не случилось, ведь он привез с собой значительную партию приправы.

Ему нелегко было скрыть ликование, когда вскоре на него посыпались предложения о покупке. Некоторые взбудораженные покупатели решили, не откладывая, явиться в его офис в Саутуорке и предъявляли ему банковские чеки на внушительные суммы. Он, однако, отказался принять эти платежи, чем поверг отца в ужас.

— Ты сошел с ума! Ты устроил настоящую головоломку, чтобы наконец все покупатели узнали о том, что ты — единственный продавец перца на планете, а теперь ты отказываешься принять крупные деньги.

Чарльз усмехнулся.

— Я уверен, папа, что скоро ты убедишься, насколько больше мы выиграем, если будем придерживаться моего плана. Я собираюсь сегодня сообщить, что вскоре состоится аукцион, где товар будет продан по самой высокой цене, что мне предложат. Я объявлю одну гинею за фунт, а все, кто не захочет начинать торги с этого показателя, могут не беспокоиться и оставаться дома.

Сэр Алан невольно присвистнул.

— Никогда перец не продавался по таким запредельным ценам.

Чарльз весело махнул головой.

— А мир никогда не был целиком лишен того, что мы сейчас держим под надежным замком в пакгаузе. Это уникальная ситуация, и я рассчитываю сполна ее использовать.

— Ты уверен, что у тебя получится? — спросил подозрительно отец. — Не боишься, что потенциальные покупатели взбунтуются и попросту откажутся платить такие деньги?

Чарльз сделал протестующий жест.

— В наше время человечество уже привыкло к вкусу перца. Я осмелюсь предположить, что если ты обойдешь все дома на площади Белгрейв-сквер, то на каждом столе обнаружишь перечницу. Я уверен, что если обследовать все рестораны и пансионы Лондона, выяснится то же самое. И это только в одном городе. Перец стал предметом первой необходимости, частью образа жизни западного общества, и голландцы успели разбогатеть именно потому, что вовремя поняли это. Теперь и нам пришла пора подзаработать.

Некоторое время сэр Алан не сводил с сына глаз. Затем пожал плечами.

— Я не стану с тобой спорить, потому что я действительно не могу понять этой тактики, Чарльз. Я заранее готов признать себя старомодным человеком, которому не угнаться за временем, а потому я отойду в сторону и посмотрю, как ты проводишь операцию.

Чарльз с удовольствием принял вызов. Проведение аукциона было назначено через два дня в здании «Рейкхелл и Бойнтон». То, что успех обеспечен, Чарльз понял, когда все пожелавшие участвовать в торгах переполнили залу и аукцион был перенесен в более просторное помещение.

Примкнув к друг другу плечами, мужчины в высоких шляпах из шелка и бобра соседствовали здесь с рвущимися в бой оптовыми торговцами бакалеей. Рядом сгрудились представители банков, рассчитывающие сыграть на спекулятивном спросе. Все собрание разом издало возглас изумления, когда Чарльз объявил об объемах выставляемого на торги товара.

— На первый взгляд, джентльмены, — сказал он, — это может показаться небывалым количеством. Увы, на самом деле это сущие пустяки. Здесь все запасы перца, которые можно купить сегодня в мире.

С этими словами он извлек документ, содержащий постановление об эмбарго, а клерк передал его присутствующим.

Господин в коротком плаще и с тростью с золотым набалдашником попросил слова:

— Могу я узнать, мистер Бойнтон, через какое время голландцы на Яве собираются снять эмбарго и вновь разрешить продажу перца?

Чарльзу нужно было отвечать осторожно. Эмбарго продержится до тех пор, пока Толстый Голландец не получит его извещения о завершении аукциона. До этого оно будет сохранять силу.