Эрику фон Клауснер приводило в восторг все, что она видела и слышала. Она пыталась запомнить виды, открывшиеся ее взору. Отъехав недалеко от джакартского порта, ее экипаж вынужден был сбавить скорость, чтобы преодолеть вброд мелкую речушку. Здесь она заметила несколько туземок с длинными, распущенными волосами. Они были по пояс обнажены, а талия их была обернута в яркую материю. Они стирали белье самым примитивным из известных способов — с помощью пары камней. А вокруг в огромном количестве были рассыпаны крошечные лачуги, по узким улочкам двигались толпы народа, среди которого сновали совершенно голые дети. Большинство же взрослых мужчин, поголовно вооруженных метательными ножами, довольствовались набедренной повязкой из хлопка. Все они были небольшого роста, коренасты и имели вид очень независимый.

Эрика полагала, что, поскольку Джакарта считалась душою и сердцем Голландской Ост-Индии, здесь должно бы быть много голландцев, но это, похоже, оказалось ошибкой. Только изредка попадались ей на глаза светлые волосы и бледная кожа.

Райнхардт Браун, который ехал в экипаже вместе с ней, пребывал в прекрасном настроении. Теперь он обратился в холеного немецкого дворянина — высокий, тугой воротничок, камзол и жилет. Вытянувшись в струнку, он жадно вглядывался в полуобнаженных женщин, которые постоянно встречались им по пути. Эрика испытывала стойкое презрение к этому человеку и не обращала на него внимания.

Вскоре они оказались посреди широкой, окаймленной пальмами аллеи, которую замыкало здание огромной усадьбы. Темнокожий человек с ножом за поясом прогуливался у его ворот. Величественное строение возвышалось посреди изумительно ухоженной зеленой лужайки, а по дорожкам, окруженные какофонией птичьих криков и гвалта, не спеша прогуливались удивительной красоты молодые женщины. В центре лужайки, в огромном плетеном кресле восседал человек самой необыкновенной наружности из всех, когда-либо виденных Эрикой. Он был совершенно лыс; седые, густые брови нависали над глазами. Необыкновенным же его делали объемы. Весил этот человек, по-видимому, как минимум вдвое больше, чем обычный мужчина, и хотя все его лицо было покрыто капельками пота, он, казалось, неплохо чувствовал себя в просторном шелковом костюме. Ворот рубашки был расстегнут, а на грудь свисала цепь с четырехгранным изумрудом. Такой же изумруд украшал кольцо на одном из его пухлых пальцев. Толстый Голландец прочитал рекомендательное письмо Джонатана Рейкхелла и протянул руку.

— Ну что ж, милости просим в Джакарту, — объявил он. — Хе-хе-хе. Для друзей Джонатана Рейкхелла и Чарльза Бойнтона двери этого дома всегда открыты.

Одна из очаровательных девушек-рабынь проводила Эрику в ее апартаменты, а другая, к восторгу Райнхардта Брауна, повела его в другой коттедж.

Девушки настолько были хороши собой, что в Эрике взыграл дух соперничества. Она долго прихорашивалась у зеркала на туалетном столике в спальной, но в конце концов решила, что может быть за себя спокойна, и с этой мыслью вернулась в тропический сад. Она знала, что необычайно хороша. Ее огненно-рыжие волосы контрастировали с черными косами туземных девушек. Платье из нежнейшего бледно-зеленого шелка подчеркивало все великолепие ее роскошной фигуры. Голландец, твердо сказала она себе, ни разу не взглянет на женщин своего гарема, пока она находится здесь.

Одна из рабынь подала ей странного вида густую смесь, как выяснилось, голландский джин, разбавленный фруктовыми соками и молоком кокосового ореха. Эрика решила немедленно приняться за Голландца, но, к ее удивлению, он сам заговорил о деле.

— Так, значит, вы из Гамбурга, — сказал он. — И вы обязательно должны быть знакомы с господином фон Боллигеном.

— Я хорошо его знаю. Он директор компании, с которой я сотрудничаю.

Он кивнул, и его круглое жирное лицо приняло умилительное выражение.

— Ну, а в таком случае, вы, конечно, знаете господина Шнайдера и господина Вайбольдта, — сказал он.

Она утвердительно кивнула, дивясь про себя его осведомленности и знакомству с директорами кораблестроительной корпорации, на которую она работала.

— Мне приходилось частенько конкурировать с их компанией в европейском бизнесе, но, понятное дело, в этой части света они еще не появлялись.

— Но, может быть, — как бы нечаянно заметила она, — они хотели бы изменить такое положение.

— Да что вы говорите? — захихикал он, но потом замолчал и задумался. — Как же они собираются закрепиться здесь?

Она пригубила экзотического напитка и решила что было бы нелишне открыть ему некоторые карты. Он, по всей видимости, не из тех, что дают себя одурачить, и, понимая, что в такой дали от дома всецело зависит от его расположения, она решила попытаться сыграть в откровенность.

— Они рассчитывают, что я смогу помочь им заключить первые контракты, — сказала она. — Потом, я полагаю, они пошлют на Восток своих представителей, которые постараются извлечь пользу из тех результатов, которых я добьюсь.

Он удивленно приподнял бровь.

— У вас, судя по всему, редкие таланты. Я что-то не слышал об уважающей себя судостроительной фирме, которая предоставляет такие полномочия женщине.

— Уверена, вы ошибаетесь, — твердо возразила Эрика. — Вы, по всей видимости, забыли о женщине по имени Молинда, которая когда-то работала на вас, а сейчас, насколько я понимаю, руководит операциями «Рейкхелл и Бойнтон» в этой части света.

Он вновь захихикал и теперь стал рассматривать ее еще внимательней. Перед ним сидела женщина, чья красота была, возможно, излишне броской, но которая, несомненно, обладала живым умом. Она не пожалела усилий на то, чтобы кое-что узнать о том мире, в который решила окунуться.

— А ваш компаньон, Браун, — сказал он, — хе-хе-хе. Он-то что здесь делает?

— Он прибыл со мной в качестве телохранителя, — сказала Эрика. — Как мне кажется, в этой части света женщины нечасто решаются что-либо предпринять в одиночку.

— Ваши гамбургские покровители, очевидно, безгранично верят в вас, — сказал он.

— Думаю, это вполне оправдано, — спокойно ответила она. — Я считаю, что нам следовало бы ближе познакомиться, прежде чем начинать переговоры о деле, однако я уверена, что, когда мы все-таки приступим к этому, вы сочтете условия контракта и выгодными, и заманчивыми.

Она приступила к расстановке своих капканов.

Голландца она одновременно приводила в восторг и забавляла. Молоденькая рыжеволосая красавица из Гамбурга имела прекрасную выдержку и была на редкость самоуверенна. Последнее качество, безусловно, подогревалось ее красотой. Она была настолько хороша собой, что всюду могла чувствовать себя как дома.

Однако Голландцу было совершенно ясно, что, несмотря на свою готовность к штурму его цитадели, она была информирована гораздо хуже, чем самонадеянно полагала. Редко случалось, чтобы какой-нибудь женщине пришла идея заигрывать с ним столь открыто и даже вызывающе. В Джакарте всем было известно, что он импотент, а потому невосприимчив к женским чарам. Как много предстоит еще узнать Эрике фон Клауснер! И Голландец с трудом поборол желание расхохотаться.

Когда к ним присоединился Райнхардт Браун, они вместе перешли в просторную столовую, где немецких гостей угостили по их обычаю. Угощение называлось rijsttafel. Было подано множество разнообразных блюд — от приготовленных из съедобных моллюсков и крабов до местных овощей и фруктов. Многие кушанья были приправлены кэрри[23] и десятками других экзотических соусов, отражавших всю гамму местных приправ и пряностей. Несметное число вкусовых оттенков поражало Эрику.

Впрочем, ей вскоре стало ясно, что признаком хорошего тона считалось класть на свою тарелку лишь символическую порцию из каждого блюда и чуточку пригубить холодного вина перед очередным яством. Однако Браун, похоже, пребывал в таком восторге, что не обращал ни малейшего внимания на соблюдение местных ритуалов. Каждый раз до краев наполняя кушаньями свою тарелку, он нежно поглядывал на полунагих девушек, которые им прислуживали. Эрику ужасно раздражал ее компаньон, — она боялась, что он натворит бед и усложнит ей жизнь, но Голландца, казалось, мало беспокоили его манеры, и постепенно она успокоилась. Она полностью сосредоточилась на своем хозяине, не жалея своих дурманящих чар. Она знала, что нет на свете мужчин, которым дано устоять перед ними.