В этот раз отъезжавшим солдатам и офицерам у трапа представитель американского Красного Креста выдавал по пакету, где были пижамы, полотенца, туалетные принадлежности и прочая мелочь. Нашлись ловкачи, которые решили получить такие подарки, но с корабля уйти. Однако французский караул проявил бдительность и задержал их. Возникла потасовка, о которой тут же стало известно Кутепову, и тот лично вместе с адъютантом поспешил в порт. О том, как дальше развивались события, рассказал один из очевидцев в журнале «Галлиполиец», подписавший свою статью: «Галлиполиец. Удостоверение № 69». Этот рассказ заслуживает того, чтобы привести его полностью.
«Увидев Кутепова, французский лейтенант вызвал свой караул, преградил им улицу и приказал взять "на изготовку". Адъютант командира корпуса крикнул ему по-французски: — Что вы делаете? Ведь это командир русского корпуса! А лейтенант, грубо размахивая руками, ответил: — Здесь нет ни корпусов, ни генералов! Я прикажу стрелять! — Генерал Кутепов спокойно и властно отчеканил: — Дежурную роту александровцев сюда бегом! Константиновцев в ружье!
Здание, занятое Александровским училищем, было всего в нескольких шагах. Там сами заметили происходящее, и юнкера, хватая винтовки, уже бежали к генералу!.. Кутепов их останавливал около себя. Неизвестно, что бы произошло дальше, но верхом прискакал подполковник Томассен, французское начальство в Галлиполи. Отдавая честь генералу, он уже приносил извинения, даже не разобрав, в чем дело, и приказывал "глупому лейтенанту" убрать его караул…
Между тем в 3—4 верстах оттуда начальник Константиновского училища, выслушав адъютанта, закричал: — Трубач! Тревогу! Юнкер-трубач выскочил на крыльцо, и по городку пронеслись режущие звуки "тревоги". Роты, бывшие на учебных занятиях, в несколько секунд разобрали винтовки и выстроились в своих подвалах (где жили и учились). Открылись ворота на внешний плац. И под звуки продолжавшей трубиться тревоги бегом, одна за другой, выбегали роты училища. Офицерский патруль для связи бегом исчез в сторону порта. Население сбегалось смотреть, что происходит; среди народа несколько солдат-негров и два французских офицера…
А картина продолжала разворачиваться. На высокое крыльцо юнкера-пулеметчики выкатили четыре пулемета и тащили ящики с пулеметными лентами. Появился врач училища при оружии и с повязкой Красного Креста. За ним ротные фельдшера-юнкера с такими же повязками и с санитарными сумками. Поспешно вышел офицер квартирмистр училища с ротными каптенармусами, тащившими мешки с патронами, которые тут же на глазах толпы, бегом раздавались по рядам каждому юнкеру.
Около часа простоял батальон "смирно", не шелохнувшись. Наконец появился опять адъютант Кутепова: — Французы принесли извинения. Училище может продолжать занятия»{165}.
Приведенная цитата дает понять, насколько высок был уровень боеготовности, слаженности и оперативности галлиполийских частей.
Французы продолжали линию на распыление армии Врангеля. В середине апреля в парижских газетах появилось сообщение под заголовком «Позиция генерала Врангеля». «Ввиду образа действия, принятого генералом Врангелем и его штабом, — говорилось в нем, — наши международные отношения заставляют нас вывести эвакуированных из Крыма людей из его подчинения, не одобряемого, впрочем, всеми серьезными и здравомыслящими людьми… Все русские, еще находящиеся в лагерях, должны знать, что армия Врангеля не существует, что их прежние командиры не могут более отдавать им приказаний, что решения их ни от кого не зависят и что их снабжение в лагерях более продолжаться не может»{166}.
Генерал Шарпи приказал своим комендантам расклеить это сообщение во всех лагерях. Совсем прекратить выдачу пайка не решился, но приказал еще больше сократить его. Выждав некоторое время, французское командование 23 мая 1921 г. решает направить в Галлиполи пароход за очередной партией беженцев для перевозки в Болгарию. Врангель и сам планировал отправку туда своих частей, но не как беженцев, а как армию во главе с командным составом и при оружии. Поэтому он запретил отправку кадрового состава под видом беженцев. Тем не менее свыше 1000 человек самостоятельно приняли такое решение. «Их отъезд, — пишет В.Х. Даватц, — пробил большую брешь в теле первого корпуса. Это было массовое нарушение дисциплины. Надо было принять решительные меры»{167}. На следующий день, 24 мая, генерал Кутепов издает приказ № 323.
«В полном сознании своей ответственности перед Родиной, — говорилось в нем, — я не могу допустить развала вверенного мне корпуса. Приказываю:
1) Всех, кто пожелает исполнить предложение французского командования и тем прикрывает свои личные шкурные интересы в тяжелые дни армии, — перевести на беженское положение и предоставить им свободу отъезда.
2) Всех слабых духом, вносящих в ряды войск рознь, сеющих нелепые слухи, — перевести на беженское положение…
3) Если после произведенной записи будут находиться желающие ехать самовольно, то таковых распоряжением начальников частей предавать военно-полевому суду, ибо они остались в рядах армии, не руководствуясь долгом и любовью к Родине, а в целях разложения войск…»{168}
Обстановку в войсках после того как им зачитали этот приказ, описывает в своих воспоминаниях бывший представитель Всероссийского земского союза при штабе Кутепова С. Резниченко.
«Люди, измученные семимесячным голоданием, два месяца уже не получавшие денежного довольствия (1 лира в месяц на солдата и 2 на офицера), распродавшие все, лишенные не только хлеба, но и табака и клочка бумаги, не осведомленные о возможных перспективах в будущем, метались, как горячеченые больные, принимая на веру без малейшей критики самые невероятные слухи»{169}.
Об этом же говорит и бывший начальник штаба корпуса генерал Б. Штейфон: «Три дня потом Галлиполи бурлило, как гигантский котел. Некоторые начальники прибегали в штаб и докладывали: "Все уйдут". Но этого не случилось, — заканчивает Штейфон. — С 27 мая 1921 года и дальше корпус уже оставался единым военным организмом». Ушло из войск в эти дни около двух тысяч солдат и офицеров{170}.
Кутепов информировал Врангеля обо всех этих событиях, однако тот хотел лично побывать в войсках и все увидеть своими глазами. Но французское командование, твердо следуя указаниям из Парижа, не пускало Врангеля никуда. Поэтому он решает послать в Галлиполи человека, которому он мог бы доверять как самому себе, с тем чтобы получить самые достоверные сведения о Галлиполийцах, а главное об их настроениях.
В итоге Врангель решает послать в Галлиполи свою жену. Она прибыла туда в конце июля и пробыла в армии почти неделю. В сопровождении Кутепова баронесса объехала на автомобиле все части, приняла участие в панихиде на галлиполийском кладбище. Может быть, ее поездка в какой-то мере помогла Врангелю разрешить его проблему, однако в среде галлиполийцев положительного результата не принесла. Все началось с того, что многих шокировал наряд высокой гостьи. Он никак не соответствовал ни духу времени, ни ситуации. Баронесса оделась в сильно обтягивающее фигуру ярко-желтое платье с короткой юбкой. Между расположенными рядом частями она передвигалась только на автомобиле, палатки обходила быстро, не вникая в положение дел. Зато особое внимание уделила гвардейцам, чем окончательно восстановила против себя окопников, среди которых гвардейцы прочно удерживали славу бездельников, пользовавшихся даже в лагере незаслуженными льготами при распределении нарядов, работ и т. д. Все это не прибавило авторитета баронессе, и такое посещение породило множество нелицеприятных высказываний в ее адрес{171}.