Не одно это первое путешествие в деревню, но и все последующие туда поездки

приводили меня всегда в какое-то восторженное состояние! <...>

О впечатлениях своих во время неоднократных детских поездок из

Москвы в деревню и обратно я этим и закончу.

Теперь, прежде чем мы водворимся в деревню, я сообщу кое-что, что знаю

и помню об этом хорошеньком местечке, очень памятном мне по летним в нем

пребываниям в течение шести лет, а именно в 1832, 1833, 1834, 1835, 1836 и 1838

годах.

Название деревеньки, которую приобрели наши родители, было сельцо

Даровое, куплено оно было, как выше упомянуто, у помещика Ивана Петровича

Хотяинцева. Это сельцо Даровое составляло одну малую частичку целого гнезда

селений, принадлежащих родоначальнику, вероятно весьма богатому человеку, Хотяинцевых. Так в двух верстах в одну сторону от сельца Дарового находилось

село Моногарово, принадлежащее, кажется, старшему в роде Хотяинцевых,

отставному майору Павлу Петровичу Хотяинцеву; а в полутора верстах в другую

сторону от сельца Дарового находилась деревня Черемошня, принадлежащая NN.

Хотяинцеву {8}. Эта последняя деревня Черемошня продавалась, об чем не знали

наши родители, покупая сельцо Даровое.

К несчастию, случилось так, что вскоре по водворении нашем в деревне

маменька принуждена была начать судебный иск об выселении из нашего сельца

двух-трех крестьянских дворов, принадлежащих селу Моногарову, то есть Павлу

Петровичу Хотяинцеву. Конечно, судебный иск со стороны маменьки возымел

только тогда место, когда все личные словесные заявления маменьки были

отвергнуты Хотяинцевым. Иск маменьки взбесил окончательно Хотяинцева, и он

начал похваляться, что купит имение двоюродного брата, деревню Черемошню, и

тогда будет держать в тисках Достоевских. Эти похвальбы, конечно, дошли до

45

сведения моих родителей и очень встревожили их, потому что действительно

угроза Хотяинцева могла осуществиться, так как все земли соседних имений не

были размежеваны, а все были так называемые чересполосные. Покамест П. П.

Хотяинцев собирался, папенька успел достать нужную сумму денег, заложив

Даровое и прихватив у частных лиц, и ему удалось купить деревню Черемошню

не далее как в этот же год, то есть 1832. Не знаю, сколько заплачено было за

деревню Черемошню, но знаю по документам, что обе деревни, то есть сельцо

Даровое и деревня Черемошня, стоили родителям сорока двух тысяч рублей

ассигнациями, или двенадцати тысяч серебром. В обоих этих имениях числилось

сто душ крестьян (по восьмой ревизии, бывшей в 1833 году) и свыше пятисот

десятин земли. Таким образом, угрозы П. П. Хотяинцева потеряли свою силу, и

он сделался хорошим соседом нашим, не уведя, впрочем, принадлежавших ему

крестьянских дворов из нашего имения вплоть до пожара, случившегося в 1833

году.

Это путешествие наше, равно как и все последующие, длилось каждый раз

двое суток с лишком. Каждые тридцать - тридцать пять верст мы останавливались

на отдых и кормежку лошадей, а проехавши две станции, останавливались на

ночлег. Вспоминаю станции: Люберцы, Чулково, Бронницы, Ульянино, Коломна, Злобино и Зарайск. От Зарайска наше имение находилось только в десяти верстах.

Впрочем, Семен Широкий останавливался на кормежку лошадей не во всех

поименованных станциях, а строго наблюдал, чтобы всякий переезд был не менее

тридцати или тридцати пяти верст. Проехав Коломну, мы переезжали реку Оку на

пароме; в разлив она бывала довольно широка. Переправы этой мы всегда

боялись и пригоняли так, чтобы совершать ее в утреннее время, а никак не

вечером. Но вот наконец на третий день мы приближались к нашей деревне. За

Зарайском мы едва-едва сидели на местах, беспрестанно выглядывая из кибитки и

спрашивая у Семена Широкова, скоро ли приедем. Наконец мы своротили с

большой дороги и поехали по проселку и через несколько минут были в своем

Даровом.

Местность в нашей деревне была очень приятная и живописная.

Маленький плетневый, связанный глиною на манер южных построек, флигелек

для нашего приезда состоял из трех небольших комнаток и был расположен в

липовой роще, довольно большой и тенистой. Роща эта через небольшое поле

примыкала к березовому леску, очень густому и с довольно мрачною и дикою

местностию, изрытою оврагами. Лесок этот назывался Брыково { Название это не

раз встречается в многочисленных произведениях брата Федора Михайловича.

Так, например, в "Бесах" местность поединка Ставрогина и Гаганова названа

именем Брыково. (Прим. А. М. Достоевского.)}. С другой стороны помянутого

поля был расположен большой фруктовый сад десятинах на пяти. Вход в этот сад

был тоже из липовой рощи. Сад был кругом огорожен глубоким рвом, по насыпям

которого густо были рассажены кусты крыжовника. Задняя часть этого сада

примыкала тоже к березовому лесочку Брыково. Эти три местности: липовая

роща, сад и Брыково были самыми ближайшими местами к нашему домику, а

потому составляли место нашего постоянного пребывания и гулянья. Около

помянутого выше нашего домика, который был крыт соломою, были

46

расположены два кургана, или две небольшие насыпи, на которых росло по

четыре столетних липы, так что курганы эти, защищенные каждый четырьмя

вековыми липами, были лучше всяких беседок и служили нам во все лето

столовыми, где мы постоянно обедали и пили утренний и вечерний чай. Лесок

Брыково с самого начала очень полюбился брату Феде, так что впоследствии в

семействе нашем он назывался Фединою рощею. Впрочем, маменька неохотно

дозволяла нам гулять в этом леску, так как ходили слухи, что в тамошних оврагах

попадаются змеи и забегают часто волки. Позади фруктового сада и лесочка

Брыково находилась громадная ложбина, простирающаяся вдоль на несколько

верст. Эта ложбина представляла собою как будто ложе бывшей когда-то здесь

реки. В ложбине этой находились и ключи. Это обстоятельство подало повод

вырыть в этой ложбине пруд, которого в деревне не имелось. В первое же лето

маменька распорядилась вырытием довольно большого пруда и запрудить его

близ проезжей усадебкой улицы. В конце же лета образовался пруд довольно

глубокий, с очень хорошею водою. Крестьяне были очень довольны этим, потому

что прежний затруднительный водопой скота очень этим упростился. В ту же

осень папенька прислал из Москвы бочонок с живыми маленькими карасиками, и

карасики эти были пущены в новый пруд. Чтобы не было преждевременной ловли

и истребления вновь насаженных карасей в пруде, староста Савин Макаров

посоветовал маменьке "заказать" пруд. Это значило обойти пруд крестным ходом

с духовенством, хоругвями и образами, что и было исполнено. В последующие

годы в пруде этом была устроена купальня, и мы летом ежедневно по три, по

четыре раза купывались. Одним словом, летние пребывания наши в деревне были

очень гигиеничны для нас, детей; мы, как дети природы, жили все время на

воздухе и в воде. На этом же пруду в последующие годы мы часто лавливали

удочкою рыбу, но все попадались небольшие карасики и гольцы; откуда взялись

последние - решительно недоумеваю! Но года через два от большого паводка

немного прорвало и повредило плотину нашего пруда, и мы увидели, что в воде, переброшенной через плотину, было много золотистых карасей громадного

размера. Это подало повод маменьке распорядиться закидыванием невода

(который был уже давно изготовлен). И можно себе представить нашу радость, когда в неводе вытащили громадную массу карасей, и все золотистых. Маменька

велела отобрать несколько рыб для себя. Сотню или более велела распределить