овладевать предметами прямо, сразу, не надрываясь в попытках, но тут критик

встретил уже решительный отпор. В доме же Белинского прочитан был новым

писателем и второй его рассказ: "Двойник"; {1} это - сенсационное изображение

лица, существование которого проходит между двумя мирами - реальным и

фантастическим, не оставляя ему возможности окончательно пристроиться ни к

93

одному из них. Белинскому нравился и этот рассказ по силе и полноте разработки

оригинально странной темы, но мне, присутствовавшему тоже на этом чтении, показалось, что критик имеет еще заднюю мысль, которую не считает нужным

высказать тотчас же. Он беспрестанно обращал внимание Достоевского на

необходимость набить руку, что называется, в литературном деле, приобрести

способность легкой передачи своих мыслей, освободиться от затруднений

изложения. Белинский, видимо, не мог освоиться с тогдашней, еще расплывчатой, манерой рассказчика, возвращавшегося поминутно на старые свои фразы,

повторявшего и изменявшего их до бесконечности, и относил эту манеру к

неопытности молодого писателя, еще не успевшего одолеть препятствий со

стороны языка и формы. Но Белинский ошибся: он встретил не новичка, а совсем

уже сформировавшегося автора, обладающего потому и закоренелыми

привычками работы, несмотря на то что он являлся, по-видимому, с первым

своим произведением. Достоевский выслушивал наставления критика

благосклонно и равнодушно. Внезапный успех, полученный его повестью, сразу

оплодотворил в нем те семена и зародыши высокого уважения к самому себе и

высокого понятия о себе, какие жили в его душе. Успех этот более чем освободил

его от сомнений и колебаний, которыми сопровождаются обыкновенно первые

шаги авторов: он еще принял его за вещий сон, пророчивший венцы и капитолии.

Так, решаясь отдать роман свой в готовившийся тогда альманах, автор его

совершенно спокойно и как условие, следующее ему по праву, потребовал, чтоб

его роман был отличен от всех других статей книги особенным типографским

знаком, например - каймой {2}.

Впоследствии из Достоевского вышел, как известно, изумительный

искатель редких, поражающих феноменов человеческого мышления и сознания, который одинаково прославился верностию, ценностию, интересом своих

психических открытий и количеством обманных образов и выводов, полученных

путем того же самого тончайшего, хирургически острого, так сказать,

психического анализа, какой помог ему создать и все наиболее яркие его типы. С

Белинским он вскоре разошелся - жизнь развела их в разные стороны, хотя

довольно долгое время взгляды и созерцание их были одинаковы.

А. Я. ПАНАЕВА

Авдотья Яковлевна Панаева (Головачева) (1819-1893) - талантливая

беллетристка 40-50-х годов, автор одного из самых ярких произведений русской

мемуарной литературы - "Воспоминаний", представляющих подробный рассказ о

людях, создававших "Современник", о Белинском, Некрасове, Чернышевском, Добролюбове, Тургеневе и т. д. Достоевский в ее воспоминаниях выступает как

писатель с преувеличенной верой в собственную гениальность, что и служило

предметом насмешек редакционного кружка.

ИЗ "ВОСПОМИНАНИИ"

94

Панаев в своих "Воспоминаниях" рассказывает об эффекте,

произведенном "Бедными людьми" Достоевского, и я об этом не буду

распространяться {1}. Достоевский пришел к нам в первый раз вечером {2} с

Некрасовым и Григоровичем, который только что вступал на литературное

поприще. С первого взгляда на Достоевского видно было, что это страшно

нервный и впечатлительный молодой человек. Он был худенький, маленький, белокурый, с болезненным цветом лица; небольшие серые глаза его как-то

тревожно переходили с предмета на предмет, а бледные губы нервно

передергивались.

Почти все присутствовавшие тогда у нас уже были ему знакомы, но он,

видимо, был сконфужен и не вмешивался в общий разговор. Все старались занять

его, чтобы уничтожить его застенчивость и показать ему, что он член кружка. С

этого вечера Достоевский часто приходил вечером к нам. Застенчивость его

прошла, он даже выказывал какую-то задорность, со всеми заводил споры, очевидно из одного упрямства противоречил другим. По молодости и нервности, он не умел владеть собой и слишком явно высказывал свое авторское самолюбие

и высокое мнение о своем писательском таланте. Ошеломленный неожиданным

блистательным первым своим шагом на литературном поприще и засыпанный

похвалами компетентных людей в литературе, он, как впечатлительный человек, не мог скрыть своей гордости перед другими молодыми литераторами, которые

скромно выступили на это поприще с своими произведениями. С появлением

молодых литераторов в кружке беда была попасть им на зубок, а Достоевский, как

нарочно, давал к этому повод своею раздражительностью и высокомерным тоном, что он несравненно выше их по своему таланту. И пошли перемывать ему

косточки, раздражать его самолюбие уколами в разговорах; особенно на это был

мастер Тургенев - он нарочно втягивал в спор Достоевского и доводил его до

высшей степени раздражения. Тот лез на стену и защищал с азартом иногда

нелепые взгляды на вещи, которые сболтнул в горячности, а Тургенев их

подхватывал и потешался.

У Достоевского явилась страшная подозрительность вследствие того, что

один приятель {3} передавал ему все, что говорилось в кружке лично о нем и о

его "Бедных людях". Приятель Достоевского, как говорят, из любви к искусству, передавал всем кто о ком что сказал. Достоевский заподозрил всех в зависти к его

таланту и почти в каждом слове, сказанном без всякого умысла, находил, что

желают умалить его произведение, нанести ему обиду.

Он приходил уже к нам с накипевшей злобой, придирался к словам, чтобы

излить на завистников всю желчь, душившую его. Вместо того чтобы

снисходительнее смотреть на больного, нервного человека, его еще сильнее

раздражали насмешками.

Достоевский претендовал на Белинского за то, что он играет в преферанс, а не говорит с ним о его "Бедных людях".

- Как можно умному человеку просидеть даже десять минут за таким

идиотским занятием, как карты!., а он сидит по два и по три часа! - говорил

95

Достоевский с каким-то озлоблением. - Право, ничем не отличишь общества

чиновников от литераторов: то же тупоумное препровождение времени!

Белинский избегал всяких серьезных разговоров, чтобы не волноваться.

Достоевский приписывал ЭТО охлаждению к нему Белинского, который иногда, слыша разгорячившегося Достоевского в споре с Тургеневым, потихоньку

говорил Некрасову, игравшему с ним в карты: "Что это с Достоевским! говорит

какую-то бессмыслицу, да еще с таким азартом". Когда Тургенев, по уходе

Достоевского, рассказывал Белинскому о резких и неправильных суждениях

Достоевского о каком-нибудь русском писателе, то Белинский ему замечал:

- Ну, да вы хороши, сцепились с больным человеком, подзадориваете его, точно не видите, что он в раздражении, сам не понимает, что говорит.

Когда Белинскому передавали, что Достоевский считает себя уже гением,

то он пожимал плечами и с грустью говорил:

- Что за несчастье, ведь несомненный у Достоевского талант, а если он, вместо того чтобы разработать его, вообразит уже себя гением, то ведь не пойдет

вперед. Ему непременно надо лечиться, все это происходит от страшного

раздражения нервов. Должно быть, потрепала его, бедного, жизнь! Тяжелое

настало время, надо иметь воловьи нервы, чтобы они выдержали все условия