успеху, но не удивлялся ему, хотя на всякий случай и соблюдал осторожность в

назначении количества печатавшихся экземпляров.

Контингент читателей "Дневника писателя" составлялся главным образом

из интеллигентной части общества, а затем из любителей серьезного чтения всех

слоев русского общества. К концу первого года издания "Дневника" между

Федором Михайловичем и его читателями возникло, а во втором году достигло

больших размеров общение, беспримерное у нас на Руси: его засыпали письмами

и визитами с изъявлениями благодарности за доставление прекрасной моральной

пищи в виде "Дневника писателя". Некоторые говорили Федору Михайловичу, что они читают его "Дневник" с благоговением, как Священное писание; на него

смотрели одни как на духовного наставника, другие как на оракула и просили его

разрешать их сомнения насчет некоторых жгучих вопросов времени. И Федор

Михайлович любовно принимал этих своих клиентов и беседовал с ними, читал

их письма и отвечал на них... Особенною искренностью отличались в этом

отношении читатели провинциальные; многие из них, когда им случалось бывать

в Петербурге, считали своим долгом лично изъявить свое почтение уважаемому

писателю, а иные пользовались подобными случаями для того, чтобы посмотреть

на знаменитого писателя-"оракула" и послушать его... Только упорные русские

"западники" были недовольны "Дневником" Федора Михайловича и выражали

свое недовольство, между прочим, цитированием едкого изречения одного из

своих вожаков, гласившим, что "от Достоевского стало сильно деревянным

маслом пахнуть", - это значило, что он сделался святошею,

XII

Во время издания Ф. М. Достоевским "Дневника писателя" я вновь стал

бывать у Федора Михайловича, потому что опять начались у меня сношения с

ним... Сношения эти были не столь часты, как прежде, но зато более интимны, так

что я имел возможность, между прочим, присмотреться ближе к его образу

жизни.

Жил в то время Федор Михайлович на Греческом проспекте, в доме,

стоящем между греческою церковью и Прудками. Дом этот был такой же старый, как и тот, в котором он жил перед тем на Лиговке, на углу Гусева переулка.

Квартира его находилась в третьем этаже и очень походила расположением

приемных комнат на прежнюю; даже окнами эти комнаты выходили в одну и ту

же сторону, именно на восток... Замечу кстати, что и следующая квартира Федора

166

Михайловича была в старом же доме. Одно время меня занимал вопрос, отчего

это Федор Михайлович предпочитает старые дома новым, представляющим

гораздо более удобства и опрятности, и пришел к следующему заключению:

Федору Михайловичу нужна была настолько объемистая квартира, что наем

таковой в новом, комфортабельном доме не согласовался с его средствами... Он

жил чисто литературным трудом исключительно, а существовать на заработок от

такого труда, даже при таком колоссальном таланте и непомерном трудолюбии, каковыми отличался Федор Михайлович, у нас на Руси если иногда и можно, то

пока лишь довольно скромно.

Кроме обычных кухни и прихожей, число комнат в виденных мною

первых двух квартирах было не менее пяти, а именно: зала, служившая вместе и

гостиною, маленькая столовая, такой же маленький кабинет, детская, всегда по

возможности отдаленная от кабинета, и, наконец, комната Анны Григорьевны.

Обстановка всех комнат была очень скромная; мебель в зале-гостиной была

относительно новая, но так называемая рыночная; в остальных комнатах она была

еще проще и притом старее.

Особенною простотою отличался кабинет Федора Михайловича. В нем и

намека не было на современное шаблонное устройство кабинетов, глядя на

которые обыкновенно нельзя определить - человеку какой профессии

принадлежит данный кабинет...

Кабинет Федора Михайловича в описываемое мною время (1876 г.) была

просто его комната, студия, келия... В этой комнате он проводил большую часть

времени своего пребывания дома, принимал коротко знакомых ему людей,

работал и спал в ней. Площадь комнаты имела около трех квадратных сажен. В

ней стояли: небольшой турецкий диван, обтянутый клеенкою, служивший Федору

Михайловичу вместе и кроватью; два простых стола, какие можно видеть в

казенных присутственных местах, из коих один, поменьше, весь был занят

книгами, журналами и газетами, лежавшими в порядке по всему столу; на другом, большом, находились чернильница с пером, записная книжка, довольно толстая, в

формате четвертки писчей бумаги, в которую Федор Михайлович записывал

отдельные мысли и факты для своих будущих сочинений, пачка почтовой бумаги

малого формата, ящик с табаком да коробка с гильзами и ватою - более на этом

столе ничего не было, - все остальное необходимое для письма находилось в

столе, то есть в низеньком выдвижном ящике, помещавшемся, по старинному

обычаю, под верхнею доскою стола. На стене над этим столом висел

фотографический портрет Федора Михайловича; перед столом стояло кресло,

старое же, как и остальная мебель, без мягкого сиденья. В углу стоял небольшой

шкаф с книгами. На окнах висели простые гладкие сторы... Вот и все убранство

кабинета Федора Михайловича во время издания "Дневника писателя", кроме

небольшого количества книг, ничего в нем, как видите, не было такого, что

принято считать располагающим к кабинетным размышлениям и занятиям.

Не знаю кому как, но мне только что описанный мною кабинет Федора

Михайловича внушал большое уважение к себе, и я полагаю, что эта строгая, почти бедная, простота его обстановки отражала собою характер своего хозяина

вернее и лучше, нежели та, которая похожа на обстановки всех кабинетов вообще.

167

И я очень жалею, что не могу живописно воспроизвести этот характеристичный

кабинет знаменитого писателя.

XIII

Одно было безусловно необходимо Федору Михайловичу для писания его

произведений - это тишина. Поэтому он писал очень часто по ночам. Вследствие

этого он приобрел привычку поздно ложиться спать, а потому и поздно вставать.

Когда он писал ночью, то вставал затем обыкновенно во втором часу дня,

случалось и позже... Само собою разумеется, что такое неестественное

распределение сна и бодрствования, при вообще болезненном состоянии, не

могло не иметь вредных последствий на нервную систему Федора Михайловича.

Так оно и было на самом деле. Между тем жизнь семейства текла вполне

нормально: все вставали довольно рано, и много нужно было любящей

заботливости и такта Анне Григорьевне, чтобы, при двух малолетних детях и двух

прислугах женского пола, соблюсти в доме тишину, без которой Федор

Михайлович не мог ни работать, ни спать, - несмотря даже на утомление за

ночною работою, так был чуток, нервен сон его.

Нормально пробудившись от сна, Федор Михайлович тотчас же вставал,

умывался и одевался в просторный и длинный пиджак из черного сукна - свою

постоянную домашнюю одежду (халата и туфлей он не носил), и принимался за

ожидавший его чай. Чай Федор Михайлович пил крепкий и сладкий по нескольку

стаканов, сидя за своим письменным столом, ходя за каждым стаканом через залу

в столовую, где стоял самовар и чайный прибор, и наливая его себе сам. Сидя за

чаем, Федор Михайлович или пробегал газеты, или набивал себе папиросы-пушки

из желтой маисовой бумаги... Курил он Довольно много и тем, конечно, усиливал

и без того большую деятельность своей нервной системы. Затем он принимал