типографию озабочивала его чрезвычайно. К тому, в этих случаях он бывал

лишен возможности столь необходимых ему личных переговоров с метранпажем, то есть со мною. Приготовив оригинал, Федор Михайлович рассчитывал по

особому, употреблявшемуся им, способу - по количеству не букв, как

рассчитывают обыкновенно оригинал в типографии, а слов - сколько из

отсылаемого оригинала выйдет печатных строк и затем страниц; но так как, судя

по-прежнему, расчеты эти никогда не бывали точны, а только приблизительны, то

он оставался в сомнении до получения корректур. Приготовив таким образом

оригинал к отсылке, Федор Михайлович писал ко мне письмо, в котором

обстоятельно излагал свои соображения относительно посылаемого оригинала и

некоторые инструкции мне. Затем то и другое посылалось страховою

корреспонденциею в Петербург, в типографию, на мое имя. Так делалось раза три

или четыре в течение одного выпуска "Дневника писателя".

XV {21}

<...> Дня за три до выхода выпуска "Дневника" в свет он приезжал в

Петербург и поселялся на эти дни одиноко в своей городской квартире,

довольствуясь малыми услугами жены дворника, так как прислуги при квартире

не оставлялось. Само собою разумеется, как все это страшно беспокоило Федора

Михайловича, а его болезненность, в особенности его падучая болезнь, неизбежно

должна была внушать его близким очень серьезные опасения за его жизнь в таком

одиночестве.

Но, выпустив номер своего "Дневника", Федор Михайлович несколько

дней отдыхал душою и телом, ободрялся, наслаждаясь успехом его, который <...> был так значителен, что действительно мог ободрять дух своего автора, заставляя

его на время забывать мучительную для него трудность литературной работы к

сроку. Затем он принимался за составление и писание нового номера... Так дело

шло месяц за месяцем, с осени до лета, когда Старая Русса или Эмс должны были, при непрерывающейся почти работе писателя, восстановлять его расшатанное

здоровье, с тем чтоб оно потом расстроилось опять за месяцы осени, зимы и

весны, вследствие той же непрерывности труда, как у большинства тружеников, из-за насущных нужд своей семьи.

XVI

Со времени возобновления отношений Федора Михайловича ко мне по

случаю возникновения "Дневника писателя" отношения эти все время оставались

неизмен" но хорошими, полными взаимного уважения и доверия, и все еще

171

продолжали улучшаться... Когда я бывал у него не в критические дни рождения

номеров или выпусков "Дневника писателя", а в более свободное время, к нашим

разговорам присоединялась Анна Григорьевна, и вот при ее-то участии они уже

оба стали интересоваться моими личными делами и моим семейным положением: расспрашивали меня о семействе моем вообще и о детях в особенности. Когда они

узнали, что моей старшей дочери уже восемь лет и что она уже учится в

Рождественской прогимназии (теперешней гимназии того же имени), то стали

просить меня, чтобы я познакомил мою Маню с Лилечкою, - их тоже старшею

дочкою, на год с небольшим, моложе моей; я, разумеется, с удовольствием

изъявил свою готовность исполнить их желание и в ближайшее воскресенье свел

свою дочку с нянею к ним. Федор Михайлович сам занялся сближением детей, и

они очень скоро, под его руководством, подружились. После этого разговор о

детях не раз возобновлялся. В разговорах этих мы касались воспитания и

образования детей, причем Федор Михайлович высказал свой взгляд на то и

другое. - Он говорил, что лучшее воспитание есть воспитание домашнее, а

гимназическое образование он считал самым нормальным для девицы и своей

дочери намерен был дать образование именно в женской гимназии. Иногда

говорили о детских нравах, причем однажды Федор Михайлович рассказал, как он

иногда забавляет свою маленькую дочь чтением библейских рассказов и русских

былин и как она хорошо понимает их; читал он детям иногда отрывки из своих

произведений и при этом замечал подтверждение своих догадок, что в его

сочинениях есть такие места, доступные даже детскому пониманию... Это

обстоятельство надоумило его заняться когда-нибудь, на досуге, выборкою таких

отрывков и издать их отдельною книжкою; но мысль эту он не успел привести в

исполнение; особым изданием эти выдержки явились после его смерти, под

редакциею Ореста Федоровича Миллера, и потом, другое издание, под редакциею

В. Я. Стоюнина {22}. Читал Федор Михайлович мастерски даже чужие

произведения, и потому не мудрено, что он увлекал своим чтением даже детей, о

чем с удовольствием и рассказывал сам.

Нередко мы беседовали и на литературно-критические темы, причем мне

доводилось слышать оригинальные суждения Федора Михайловича о некоторых

из наших литературных знаменитостей и об их, а также и о некоторых своих

произведениях.

Насколько верны были эти суждения маститого писателя, я мог отчасти

заключить из того, что еще в то время, когда беллетристическая деятельность

известного в то время К.В.М. {23} была в своем зените, так что некоторые

романы его в самое короткое время выдерживали по два и даже по три издания, Федор Михайлович предсказывал давно уже сбывшуюся недолговечность этого

успеха.

На мой вопрос, почему так будет - Федор Михайлович объяснил, что так

будет потому, что К.В.М. пишет свои романы с маху, то есть не обработывая

идейную и не отделывая литературно-техническую сторону их.

- Так писать нельзя, - заключил Федор Михайлович. - Теперь он пока в

моде", потому и держится... Продержится еще лет пять, шесть, а там и забудут

его... А жаль будет, потому что у этого был несомненный талант.

172

О другом современном литераторе, писавшем уже чрезвычайно

литературно - и прозою и стихами {24}, - не знаю почему, Федор Михайлович

составил себе пренебрежительное мнение, которого неизменно держался

постоянно...

Еще во время редактирования "Гражданина", когда этому литератору

симпатизировал издатель "Гражданина", радушно открывший еще в первый год

издания страницы этого журнала его произведениям (что, к слову сказать, не

помешало помянутому литератору впоследствии инсинуировать его), составляя

однажды с издателем номер журнала, Федор Михайлович, по поводу

продолжения довольно объемистого произведения помянутого изящного

литератора, начатого печатанием еще до его редакторства, высказался за изгнание

его со страниц журнала совсем или, по крайней мере, до более свободного места.

- Но ведь это такая милая, такая литературная вещь, - возразил издатель.

- Не понимаю, что вы находите хорошего в литературном произведении,

где только и речи, что: были мы там-то, потом поехали туда-то, там пробыли

столько-то времени и видели то-то и прочее в таком роде, без идеи, даже без

мысли, - проговорил Федор Михайлович с оттенком легкой досады и заходил по

кабинету издателя, где этот разговор происходил.

Издатель едва заметно пожал плечами, улыбнулся и более не возражал.

Так начатое произведение изящного литератора и осталось

недоконченным в "Гражданине"... После оно было напечатано целиком в журнале

диаметрально противоположного "Гражданину" направления, а затем оно вышло

в свет особым изданием. Впоследствии литератор этот стяжал себе довольно

значительную и относительно прочную известность, благодаря которой в 1877

году он получил от одной большой петербургской газеты предложение

отправиться на театр войны в качестве ее специального корреспондента, но Федор