- Милая.

   Передо мной возникает прутик со сладостью, и я благодарно улыбаюсь, принимая зефир от Кхана. Он пристально смотрит на меня и говорит севшим голосом:

   - Ты можешь соблазнить просто сидя перед камином, закутанная в плед по самую макушку, просто откусывая зефир.

   В его глазах клубится желание и я, поведя плечами, скидываю уютный плед, сама тянусь за поцелуем, мои ладони скользят по его груди, потом вниз, тянут пряжку ремня. Я нажимаю на его плечи, заставляю откинуться назад, вынуждая опереться на локти, снова улыбаюсь, медленно, соблазнительно, облизываю губы, тяну молнию вниз. Он стонет, низко, протяжно, его пальцы запутываются в моих волосах, задавая темп, потом он кончает и позволяет отодвинуться. Я улыбаюсь, слишком признательная за то, что позволил стать его собственностью.

   - Сани, - Кхан выглядит довольным и полностью расслабленным. - Шлюха из тебя вышла элитная, лучше у меня не было.

   Это похвала, наверное, нужно смутиться, я опускаю глаза, изображая смущение и, не успеваю заметить стремительный рывок, за то прекрасно чувствую удар и отлетаю назад, врезаюсь в стену. Переиграла, будут наказывать. Липкий страх вдоль спины скользит противной волной, я встаю на колени, смотрю прямо перед собой. Почему к страху не привыкают? Кхан наматывает ремень на руку, бьет в пол силы и только по спине, почти не больно. Я кусаю губы, не плачу, кричать нельзя.

   - Пожалуйста...

   Жалкое и ненужное, вырвалось против воли, я не хотела этого, мгновение и удар ногой, я кажется, доигралась. Проснулась ночью на холодном полу ванной комнаты, приняла душ, переоделась, доплелась до его постели. Долго смотрела на искусно задрапированный шелком полог. Интересно, когда шлюха надоедает, ее отпускают? Можно найти место горничной в другом доме, далеко от сюда, чтобы обо мне никто ничего не знал. Хотя мне и с Кханом почти замечательно, он дарит мне красивые платья, и заботиться обо мне. Он же любит меня, я люблю его, он столько делает для того, чтобы я была счастлива. Сон все не приходит, наступает утро, он двигается, просыпаясь, я прикрываю глаза, любимую будят поцелуем, необходимо соответствовать придуманной игре в прекрасную любовь. Слышу, как он встает, открывает дверь, принимает поднос от горничной, запах кофе наполняет комнату. Я не люблю кофе, ненавижу его горький вкус и все воспоминания, что с ним связаны. Когда он позволил мне выйти... оттуда и привел сюда, в свою спальню то гостеприимно предложил чашечку этого ароматного напитка. Он любил кофе, и я тоже пила его, разделяя его восторг и наслаждение. Звон тонкого фарфора, ожидаемый поцелуй, и я послушно открываю глаза. Его взгляд полон нежности, ласковый голос и легкие касания.

   - Прости, я вчера сорвался.

   - Я же все равно люблю тебя, я сама виновата, ты не должен...

   Он не дает продолжить, прижимает ладонь к моим губам, на его губах змеится усмешка.

   - Перестань извиняться, ты не искренна, звучит слишком фальшиво даже для тебя.

   Наверное, в моих глазах отражается ужас, потому что он внезапно напрягается и почти шипит.

   - Твое призвание быть шлюхой, Сани, у тебя несомненный талант трахаться без любви, я сделал тебе одолжение, научил всему, что пригодиться тебе в дальнейшем продвижении на этом поприще. Ты должна быть мне благодарна.

   Его настроение меняется, он передергивает плечами, скидывая халат.

   - Пошли в ванную, милая, покажешь, насколько ты благодарна за оказанные услуги.

   Я почти плетусь, еле переставляя ноги, страшно, очень, но захожу следом за ним, повинуясь движению его руки, снимаю шелковую маечку и коротенькие шортики. Он бьет, наотмашь, я падаю у его ног.

   - Ты должна улыбаться, шлюха.

   Я поспешно растягиваю губы в слабом подобии улыбки, сжимаю руки за спиной, они неудержимо трясутся, Кхан не любит мой страх, я должна быть только покорной.

   - Упрись в подоконник.

   Он встает сзади, нежно проводит кончиками пальцев по моим плечам, вниз по спине, заставляет прогнуться и тут же входит на всю длину. Это почти не больно, немного неприятно и за окном зима. Я вижу, как стоят припорошенные вчерашним снегопадом деревья, вижу тщательно очищенные от снега парковые дорожки, снег искрится и манит выйти, влететь с разбегу в самый большой сугроб. Я так делала в детстве и неизменно получала нагоняй от экономки, но это же настолько занимательно, падать в снег, любоваться хрупким узором снежинки, смотреть, как она тает на твоей ладони. Потом можно выпить теплого чаю и жмуриться от удовольствия, не отвлекаясь на злобные слова Ильди. Я умею отключаться, сосредоточиться на основном, том, что мне нравится на самом деле, на этом снеге и этом парке, на том, что очень красиво и заставляет любить даже холодную зиму из-за вот таких вот снежных дней без сильного мороза.

   - Прогнись сильней и расслабься.

   Я изгибаюсь, не отводя зачарованного взгляда от белоснежной картины за окном. Кхан не тратится на подготовку, проникает одним толчком, снег скрывается за завесой слез, перестает завлекать своим блеском. На самом деле мне не больно, только неприятно и заставляет кусать губы, главное не закричать. Темп толчков становиться жестче, его ладони давят на плечи, сжимают, низкий стон и я чувствую его судорогу. Игривый поцелуй в основание шеи, Кхан буквально выдыхает мне в волосы, с нежной ласковостью в голосе, но не в жестоких словах.

   - Твоя обязанность стонать и изгибаться подо мной со всевозможным пылом и страстью, будешь нарушать приказы, отправишься снова вниз.

   Он отстраняется, я медленно поворачиваюсь с примерзшей к губам улыбкой, пытаюсь оправдываться перед ним:

   - Я... мне... наслаждение...

   Он сжимает подбородок, запрокидывает мне голову, не позволяет отвести взгляд.

   - Твое отражение в стекле в красках поведало мне о получаемом тобою удовольствии, милая.

   Он разжимает руку, отталкивая меня от себя, открывает душ, и я испуганно проскальзываю внутрь под теплые водяные струи, искательно ласкаюсь к нему, преданно заглядываю в глаза. Он снисходительно усмехается, высокомерно глядя на ничтожные попытки заслужить его прощение, потом презрительно цедит:

   - Жалкая шлюха, в этом твое истинное призвание, трахаться с тем, кто прикажет.

   Я улыбаюсь, слишком испуганная, чтобы думать о чем то, кроме возможного возвращения в подвал. Там неподдельный страх и ужас, там крики застывают, достигнув стен, и жуткий скрип двери, и мягкая поступь Кхана. Меня трясет от жуткого обещания, но я тянусь к нему, пытаюсь что - то сказать, коснуться, доставить удовольствие. Он заразительно смеется, и, отсмеявшись, иронически спрашивает:

   - Ко мне друзья приезжают, поможешь расслабиться, ляжешь с каждым в постель?

   Я счастлива, счастлива, слышать его смех, видеть его улыбку, согласно киваю и... падаю у его ног, судорожно хватая воздух ртом. Он больше не бьет коленом, пинает, хватает за волосы, выворачивает шею и неожиданно ласково произносит:

   - Я слишком собственник, чтобы делиться своими игрушками, Сани, тебе повезло с любовником.

   Этот день длится и длится, поздний завтрак, потом обед, меня отводят в спальню, я почти не понимаю, что именно от меня требуют, мне очень плохо, и я хочу спать, я так устала, что засыпаю прямо на коленях, уткнувшись в атласное покрывало, едва ощущая проникновение его члена и мерные, накачивающие толчки. Кхан не груб, я устала, просыпаюсь внезапно от истошного визга, не сразу понимая, что кричу я и кричу от боли, падаю на пол, пытаюсь спрятаться, но он везде и он бьет плетью. Я бы ни за что не увлеклась конным спортом, даже будь у меня талант и возможность. Унижать такое прекрасное животное ударами плети, гонять по кругу, пугать щелчками хлыста, увольте, они слишком красивы, чтобы заслуживать подобное обращение. В поместье был небольшой конезавод, несколько раз я видела, как объезжали лошадей, делая их покладистыми и послушными. Животных нельзя бить, это ломает их волю, уничтожает, они меняются, их красота из буйной и необузданной, становится прилизанно - гладкой, совершенно искусственной. Потом Кхан ушел, вышел из спальни, захлопнув за собой дверь с такой силой, что жалобно зазвенели стеклянные подвески люстры. Я медленно выползаю из угла, плетусь в ванную, принимаю душ, осторожно вытираюсь, заклеиваю особенно глубокие следы от ударов, натягиваю белье и платье, опускаюсь на стул возле окна. Мне хочется спать, глаза почти закрываются, но я боюсь, боюсь, что Кхан вернется, страх сильнее желания сна. За окном смеркается, меня приглашают на ужин. Я спускаюсь в столовую, он уже за столом, я улыбаюсь, что - то произношу, какая - то избитая шутка от избитой шлюхи. Занятно. Мы ужинаем, потом переходим в малую гостиную, Кхан курит, равнодушно глядя на ревущее в камине пламя, я пью кофе и улыбаюсь. Мужчины полигамны, они меняют женщин, им надоедают постоянные отношения, когда он выставит меня из своей постели, я больше не буду улыбаться, я не буду пить кофе, я где - нибудь спрячусь, чтобы больше не бояться. Сигарета летит в камин, звук расстегнутой молнии его брюк, я отставляю чашку на столик между нашими креслами, подхожу, привычно опускаюсь перед ним на колени. Длинный день, он тянется и тянется, и я хочу спать, представляю, как ложусь в мягкую постель, закутываюсь в одеяло, закрываю глаза... он кончает и я отстраняюсь, облизываю губы и снова улыбаюсь. Не то, чтобы день был длинный, вся неделя несколько затянулась, я почти не спала, наверное, я устала от страха, но теперь бы я точно уснула, только бы мне позволили. Утомление накатывает волнами, иногда я почти отключаюсь и словно со стороны наблюдаю за тем, как смутно знакомую девушку раскладывают на полу перед камином, пользуют во всех положениях и всеми возможными способами, потом он относит меня наверх, включает душ, закутывает в халат, укладывает в постель, заботливо укутывает в одеяло. Кхан любит меня, я люблю его, иногда это заставляет чувствовать истинное счастье.