кий инцидент, теперь мне многое объясняющий. На од­

ном из студенческих вечеров я проводила время со сту­

дентом-технологом из моей «провинциальной» компании.

Нам было приятно и весело, он не отходил от меня ни

на шаг и отвез домой. Я его пригласила прийти к нам

как-нибудь. В один из ближайших дней он зашел; я при­

нимала его в нашей большой гостиной, как всех «визи­

теров». Я помню, он сидел словно в воду опущенный,

быстро ушел, и больше я его не видала. Тогда я ничего

не подумала и не заинтересовалась причиной исчезнове­

ния. Теперь думаю: наше положение в обществе казалось

гораздо более пышным, благодаря казенной квартире,

красивой, устроенной мамой обстановке со многими кар­

тинами хороших передвижников в золотых рамах по сте­

н а м , — более пышным, чем оно казалось нам самим. Мы­

то жили очень просто и часто были стеснены в деньгах.

Знакомств с молодежью у меня было мало. Среди лю­

дей нашего круга было мало семей со взрослыми моло­

дыми людьми, разве — гимназисты. А многочисленных

своих троюродных братьев я как-то всерьез не принима­

ла: милые, умные, но какие-то все бородатые «старые

студенты».

153

Правда, мамины знакомства подымались очень высо­

ко. Мне смешно, когда я в «Войне и мире» читаю: «1а

comtesse Apraxine...» * как неизбежный атрибут свет­

ской б о л т о в н и , — и у нас в детстве, в разговорах мамы

с нашей mademoiselle вечно слышалось: «la comtesse

Apraxine...» (мамина подруга детства). Среди маминых

«визитеров» было несколько блестящих молодых людей.

Но тут у меня опять общая черта с Блоком: тех, кого

он называл впоследствии «подонками» (пародирующее

название <того>, что принято было называть, напротив

того, «сливки общества»), я не принимала всерьез. В те

годы за светскими манерами я была неспособна видеть

человека; мне казалось, что передо мной — манекен. Так

что эти блестящие молодые люди оставались вне моих

интересов; это были «мамины гости», я почти никогда и

не появлялась в гостиной во время их приходов. До за­

мужества я так и не натолкнулась на круг людей, кото­

рый был бы мне близок и интересен. Мои студенческие

знакомства были, действительно, несколько упрощенного

типа. <...>

<4>

И вот пришло «мистическое лето» 30. Встречи наши

с Блоком сложились так. Он бывал у нас раза два в не­

делю. Я всегда угадывала день, когда он приедет; это

теперь — верхом на белом коне и в белом студенческом

кителе. После обеда в два часа я садилась с книгой на

нижней тенистой террасе, всегда с цветком красной вер­

бены в руках, тонкий запах которой особенно любила в

то лето. Одевалась я теперь уже не в блузы с юбкой,

а в легкие батистовые платья, часто розовые. Одно было

любимое — желтовато-розовое, с легким белым узором.

Вскоре звякала рысь подков по камням, Блок отдавал

своего Мальчика около ворот и быстро вбегал на тер­

расу. Так как мы встречались «случайно», я не обязана

была никуда уходить, и мы подолгу, часами, разговари­

вали, пока кто-нибудь не придет.

Блок был переполнен своим знакомством с «ними»,

как мы называли в этих разговорах всех новых, получив­

ших название «символистов». Знакомство пока еще лишь

из книг. Он без конца рассказывал, цитировал так легко

запоминаемые им стихи, привозил мне книги, даже

* «Графиня Апраксина» ( фр. ) .

154

первый сборник «Северных цветов», который был чуть ли

не заветнейшей книгой. Я читала по его указанию пер­

вые два романа Мережковского 31, «Вечных спутников»;

привозил он мне Тютчева, Соловьева, Фета.

Говорил Блок в то время очень трудно, в долгих пе­

реплетах фраз ища еще не пойманную мысль. Я следи­

ла с напряжением, но уже вошла в этот уклон мысли,

уже ощущала, чем «они» берут и меня. Раз как-то я в

разгаре разговора спросила: «Но ведь вы же, наверно,

пишете? Вы пишете стихи?» Блок сейчас же подтвердил

это, но читать свои стихи не согласился, а в следующий

раз привез мне переписанные на четырех страницах

листка почтовой бумаги: « », «Servus-Regi-

nae», «Новый блеск излило небо...», «Тихо вечерние те­

ни...» Первые стихи Блока, которые я узнала. Читала их

уже одна.

Первое было мне очень понятно и близко: «кос­

мизм» — это одна из моих основ. Еще в предыдущее лето,

или раньше, я помню что-то вроде космического экстаза,

когда, вот именно, «тяжелый огнь окутал мирозданье...»

После грозы на закате поднялся сплошной белый туман

и над далью и над садом. Он был пронизан огненными

лучами заката — словно все горело: «Тяжелый огнь окутал

мирозданье» 32. Я увидела этот первозданный хаос, это

«мирозданье» в окно своей комнаты, упала перед окном,

впиваясь глазами, впиваясь руками в подоконник в состо­

янии потрясенности, вероятно, очень близком к религиоз­

ному экстазу, но без всякой религиозности, даже без бо­

га, лицом к лицу с открывшейся вселенной...

От второго («Порой — слуга, порою — милый...») ще­

ки загорелись пожаром. Что же — он говорит? Или еще

не говорит? Должна я понять или не понять?..

Но последние два — это образец моих мучений следу­

ющих месяцев: меня тут нет. Во всяком случае, в таких

и подобных стихах я себя не узнавала, не находила, и

злая «ревность женщины к искусству», которую принято

так порицать, закрадывалась в душу. Но стихи мне пе­

лись и быстро запоминались.

Понемногу я вошла в этот мир, где не то я, не то не

я, но где все певуче, все недосказано, где эти прекрасные

стихи так или иначе все же идут от меня. Это обиняка­

ми, недосказанностями, окольными путями Блок дал мне

понять. Я отдалась странной прелести наших отношений.

Как будто и любовь, но в сущности — одни литературные

155

разговоры, стихи, уход от жизни в другую жизнь, в тре­

пет идей, в запевающие образы. Часто, что было в раз­

говорах, в словах, сказанных мне, я находила потом в

стихах. И все же порою с горькой усмешкой бросала я

мою красную вербену, увядшую, пролившую свой тонкий

аромат так же напрасно, как и этот благоуханный летний

день. Никогда не попросил он у меня мою вербену, и ни­

когда не заблудились мы в цветущих кустах...

И вот в июле пришел самый значительный день этого

лета. Все наши, все Смирновы собрались ехать пикником

в далекий казенный сосновый бор за белыми грибами.

Никого не будет, даже и прислуги, останется только папа.

Останусь и я, я решила. И заставлю Блока приехать,

хотя еще и рано по ритму его посещений. И должен быть,

наконец, разговор. На меня дулись, что я не еду, я от­

говаривалась вздорными предлогами. Улучила минуту

одиночества и, помню, в столовой около часов всеми си­

лами души перенеслась за те семь верст, которые нас

разделяли, и сказала ему, чтобы он приехал. В обычный

час села на свой стул на террасе, с книгой и вербеной.

И он приехал. Я не удивилась. Это было неизбежно.

Мы стали ходить взад и вперед по липовой аллее на­

шей первой встречи. И разговор был другой. Блок мне

начал говорить о том, что его приглашают ехать в Си­

бирь, к тетке 33, он не знает, ехать ли ему, и просит меня

сказать, что делать; как я скажу, так он и сделает. Это

было уже много, я могла уже думать о серьезном жела­

нии его дать мне понять об его отношении ко мне. Я от­

вечала, что сама очень люблю путешествия, люблю узна­