Поярков, всегда случайный И. А. Кистяковский с женой,

тоже случайный И. А. Каблуков, А. С. Петровский,

А. В. Часовникова (урожденная Танеева), К. П. Христо-

форова, Сильверсван, несколько поэтов из «Грифа»

и «Скорпиона», кто — не помню. Кажется, не было Брю­

сова, с которым в то время тянулись у нас нелады,

вследствие нашего отхождения в сторону «Грифа»,

а может быть, Брюсов был — не знаю точно 63. Преоб­

ладали «аргонавты», которые окружили А. А. манифеста-

ционным пылом и желанием усадить А. А. поскорее на

«Арго», чтобы плыть на поиски «золотого руна». Было,

помнится, хаотично, нестройно, оттого ли, что именно в

это воскресенье появились у нас несколько случайных

людей и случайно не было нескольких неслучайных, или

мне, которому хотелось бы больше ритма и интимности,

было так тесно в этом шуме и гуле, что порой начинало

казаться: «Все кричали у круглых столов, беспокойно

меняя место...» 64

С А. А. я мало был в тот вечер, потому что он был

занят разговорами и ознакомлением с новыми для него

московскими поклонниками. Помнится, мы зачитали

стихи: Бальмонт, он, я и еще кто-то. Бальмонт, с непо­

бедимым видом, вынул свою книжечку (он всегда ходил

с записною книжкой, куда набрасывал новые стихи) и

стал выбрасывать свои строчки, как перчатки. После

читал А. А. Блок; меня поразила манера его чтения и

даже сперва не понравилась: мне показалось, что он чи­

тает немузыкально, роняя певучую музыку собственного

а н а п е с т а , — все тем же трезвым и деловым тоном, с ка­

ким он произносил свои внешние, слишком грамматично

построенные фразы («я пришел, чтобы купить» — вмес­

то: «я пришел купить»). Читал А. А. несколько в нос,

253

медленно, просто, громко, но придушенным голосом,

иногда глотая окончания рифм. Думаю, что характер

некоторых из его рифм, например — «границ — царицу»,

обусловлен тем, что в их произношении А. А. не отчет­

ливо слышалась разница между «ц» и «цу», «ый» и «ы»,

и разница в окончании слов «обманом» и «туманные»

сошла бы за рифму в произношении А. А. В чтении А. А.

не чувствовалось повышения и понижения голоса, не

чувствовалось разницы пауз: точно кто-то, медленно,

глухо, весь закованный в латы, начинал тяжело ступать

по полу. Лицо его делалось при чтении соответствующим

голосу: оно окаменевало и становилось строже, худее,

очерченное тенями. Лишь потом я оценил своеобразную

прелесть этого чтения, где ритм стиха, окованный мет­

ром голоса, получает особую, сдержанную, аполлиниче-

скую упругость 65. Бальмонт, читая стихи, как бы при­

говаривает при этом: «Вот же вам, вот же в а м , — берите,

ругайте или боготворите, — мне все равно, разумеется,

вы боготворите, но я к этому привык». Брюсов чтением

как бы подает каждую строчку на стол, как отлично

сервированное жестом интонации блюдо. Читал в те годы

он клокочущим голосом, хрипло-гортанным, переходя­

щим в странное воркование с выговором, не различа­

ющим «т» от «к» (например — математити, вместо —

математики). Я в те годы непроизвольно пел свои сти­

хи, сбиваясь на цыганский романс, с длительными пау­

зами, повышениями и понижениями голоса. А. А. шел

по строчкам поступью командора, как бы приговаривая:

«Да, да, да... все это есть, есть, есть... что написано, то

написано, а я не знаю, что это». Помню, как удивило

меня его чтение. К концу вечера мы разбились: часть

гостей, посолиднее, осталась в столовой, где К. Д. Баль­

монт читал еще ряд своих стихотворений, а мы, моло­

дежь, ушли в мой кабинет, где выражали свою любовь

и восхищение перед стихами А. А. Это восхищение было

неподдельное. Некоторые из собравшихся два года уже

знали и ценили его поэзию в ее доисторическую эпоху.

Помнится, А. А. в этот вечер ближе сошелся с

А. С. Петровским, В. В. Владимировым и Эллисом, к ко­

торому скоро он стал относиться двойственно, с некото­

рой опаской, инстинктивно чувствуя в нем совершенно

иной стиль и такое же отношение к себе, что впослед­

ствии и обнаружилось. С К. Д. Бальмонтом, насколько

помню, у А. А. ничего не вышло: они прошли мимо

254

друг друга в ту пору, К. Д. Бальмонт с ему свойствен­

ным надменством испанского гранда, А. А. с холодной

независимостью. Кажется, А. А. не понравился Бальмон­

ту в этот вечер 66.

В эти числа мы все собрались в годовщину смерти

супругов Соловьевых в Новодевичьем монастыре и от­

стояли обедню в розовом монастырском соборе *. Пел

хор молодых монахинь. Я невольно вспоминал и свои чая­

ния девятьсот первого года, и те настроения от монасты­

ря, которые отразились в моей «Симфонии», и Влад. Со­

ловьева, могилу которого мы посетили в этот день, и

«Предчувствую Т е б я . . . » , — то, что для А. А. было шах-

матовскими зорями, для меня было зарей за монастырем.

И вот, быть с А. А. в «моем» месте было для меня выс­

шей радостью: мы встречались тут в «моем», как в ско­

ром времени встретились в «мире зорь» А. А., в Шахма­

тове. Эти минуты в монастыре с А. А. запомнились мне

(как посвящение мной А. А. в мое заревое прошлое).

Был, если память мне не изменяет, мягкий, матовый

январский денек. Снежило. После мы с А. А., Л. Д.

и Эллисом почему-то попали на квартиру В. С. Поповой

(урожд. Соловьевой) и пили вино. Разговор перешел

от прошлого к настоящему, от настоящего к будущему.

Эллис, исступленный и бледный, с лицом, налезающим

на А. А., с кровавыми губами и нестерпимо блестящими

зеленоватыми глазками, одной рукой схватывал его за

сюртук, а другой размахивал и крутил свои усики и бо­

родку, обдавая А. А. потоком своих мыслей об «Арго»,

о Брюсове, Бодлере и, кажется, Данте.

Сухость и страстность, неутоленный блеск мыслей и

вместе с тем фанатическая стремительность всех эллисов-

ских парадоксов, всегда красивых, но каких-то средневе­

ковых... Эллис желал спаять Данте, Бодлера, Савонаролу.

Весь он двоился в двух линиях культуры: католичество,

чуть ли не иезуитизм — одна линия его тогдашней мыс­

ли; кошмары в духе Брегеля, Босха, переплетаемые

с химерами Notre-Dame, Эдгара По и Бодлера — другая

его линия. В пересечении, в схватке этих, одинаково

А. А. чуждых, линий был весь Эллис. Его символизм

* Впоследствии этот собор неудачно перекрасили в белый

цвет, но для меня он остается тем же, розовым. Золотые закаты

мая девятьсот первого года и розовый этот собор сливаются в

моем представлении в розово-золотую атмосферу наших чаяний.

( Примеч. А. Белого. )

255

начинался отсюда, а Золотое руно было лишь далекой

утопией, для которой и был построен Эллисом «Арго».

Все это выступало особенно неуместно, настойчиво в раз­

говоре с А. А., и хотя все это было прикрыто пафосом

и форсированным боевым оптимизмом, но все это было

А. А. одинаково чуждо: и взвинченная манифестация

символа, и скрытая иод ним бескровная черствость, схо­

ластика католического монаха (Эллис принял впослед­

ствии монашество), и чувственность казней и пыток,

которыми угрожал Эллис того времени врагам «аргонавти-

ческого движения», т. е. главным образом Брюсову, кото­

рого верным Ричардом он стал через три года. Мне

запомнились в этой квартире у В. С. Поповой почему-то

А. А. и Эллис: лихорадочно-холодный Эллис со своими

красными губами и зеленовато-мертвенным лицом и жиз­

ненный, медленный, корректный А. А. с загаром луче­