устремления С. М. Соловьева шли вразрез со всем стилем

и тоном отношений, сложившихся между мной и А. А.

в Петербурге; с другой стороны, моя постоянная жизнь

в Москве, а летом в Дедове, с С. М. Соловьевым, стиль

наших отношений en deux ** был до конца не ясен и не­

понятен Блокам. Я видел двойное непонимание друг дру­

га двух лучших моих друзей. И в этом непонимании ду­

ша моя раскалывалась пополам. Я хотел сгладить, стуше­

вать острые углы в этом начавшемся расхождении между

С. М. Соловьевым и А. А., расхождении, которое стало

уже совершившимся фактом в те дни и которое продол­

жалось почти до кончины А. А.

Трудно и невозможно здесь вскрыть причины этого

расхождения. Это не было расхождение лишь идеологи-

* своего рода ( лат. ) .

** вдвоем ( фр. ) .

312

ч е с к о е , — о н е т , — а расхождение двух линий жизни,

вплотную подошедших друг к другу и вдруг увидевших,

что все, что прежде соединяло их, сплошное недоразуме­

ние: тут были и идеологические мотивы, и личные, и та

своего рода борьба, которая бывает лишь в столкнове­

ниях родственной крови. А. А. вдруг почувствовал в С. М.

линию «Коваленских», т. е. линию бабушки С. М., кото­

рую исконно не принимал в сознание А. А. Уже тот ир­

рациональный факт, что в С. М. есть нечто «Ковален-

ское», подменял сам образ С. М. и делал для А. А. из

его соловьевства лишь маску, под которой утаивалось не­

что иное, прямо противоположное. Нечто подобное одно

время в А. А. почувствовал и С. М. И вот — два друга

обернулись друг к другу новым аспектом, кажущимся

обоим химерой. Тут выявилась вся нетерпимость и, ска­

зал бы я, субъективность в отношении А. А. к своему

другу и родственнику. И я вынужден был присоединить­

ся во многом к С. М. Были, наконец, и причины, вовсе

не поддающиеся описанию, в этом мучительном для меня

расхождении 110.

Наконец, тут же выявилась впервые и линия нашего

расхождения с А. А. уже совсем в другой плоскости.

А. А. и меня увидел другим, не тем, каким я стоял перед.

ним прежде: линия нашего общения шла от зорь буду­

щего к самому конкретному братскому общению, в кото­

ром он брал меня человеком. Вдруг он увидел ясно во

мне ряд, мне самому еще не до конца ясных, «человече­

ских, чисто человеческих нот, и, не осуждая меня за

них, он просто хотел, чтобы и я поставил точку над «i»,

т. е. признался бы себе в том, в чем я не хотел признать­

ся, какою бы ценой это признание ни было куплено.

Я упирался, боролся и закрывался щитом «теократии»

С. М. Соловьева, отстаивая последнего в его теократиче­

ском фанатизме против А. А. Это не нравилось А. Л.,

и он с глубокой грустью и тревогой прозирал неминуе­

мые, чисто трагические минуты, которые отсюда возник­

нут. Я, с своей стороны, впервые увидел в А. А. размах

того трагического надрыва, который вел его неизбежно

к написанию «Балаганчика». То «черное небо», которое

в прошлом году выступило на миг над нами, теперь яв­

лялось для меня сплошным фоном его моральной жизни.

И потому ряд стихотворений, составляющих ядро его

«Нечаянной Радости» и прочтенных им нам в то время,

укрепило и С. М. и меня в мысли, что Блок перестал

313

быть Блоком. Словом, между всеми нами вдруг углуби­

лась линия р а з л и ч и я , — союз нас трех был безвозвратно

разорван. И этот разрыв уносил я как глубокий надрыв.

Подлинная причина «надрыва» лежит, конечно, еще глуб­

же, но о ней трудно писать.

Эта подлинная причина, все развиваясь и развиваясь

во мне, в С. М., в А. А., в каждом по-своему, привела

к горькому обмену письмами между А. А., с одной сто­

роны, С. М. и мной — с другой. Словом, я написал А. А.

письмо, где извещаю его о разрыве наших отношений.

Этот разрыв был истинным горем моих осенних и зимних

месяцев 1905 года. Наконец я не выдержал и, не имея

возможности написать А. А. (это была эпоха почтово-

телеграфной забастовки), я нарочно поехал в Петербург,

чтобы иметь объяснение с А. А.

Объяснение состоялось. Мы нашли опять ритм, уже

новый, и провели несколько недель вместе. Это было в

ноябре — декабре 1905 года.

В 1906 году я опять не раз был в П е т е р б у р г е , — в

феврале — марте и в апреле — мае, где причина нашего

расхождения опять выявилась во всей своей неприемле­

мости, что повело нас к бурному обмену объяснений

(в августе и сентябре 1906 года в Москве и Петербурге),

после чего я уехал за границу, не понимая многого в

А. А. Мы и литературно оказались во враждебных лаге­

р я х , — он, как мне казалось, в лагере мистического анар­

хизма, который был для меня линией профанации симво­

лического течения.

Расхождение с А. А. привело меня к написанию ему

одного едкого, почти оскорбительного письма летом

1907 года 111.

В нашем трудном положении друг относительно друга

А. А. был гораздо объективнее меня и все время боролся

со мной, противополагая свое «нет» моему настойчивому

«да». В некоторых вопросах, стоящих между нами одно­

временно в другой плоскости, более глубокой, как бы об­

ращаясь к самому ядру человеческого сознания во мне,

говорил мне свое неизменное «да» и протягивал свою

братскую руку вопреки всем расхождениям. Но сфера,

куда скрылся для меня А. А., казалась мне именно сфе­

рой темной грусти, разлитой вокруг него.

Между тем это была сфера ночного бездонного неба.

Наши зори были изорваны. В лоскутья этих зорь облек­

лись персонажи из «Балаганчика», самое небо разорва-

314

лось, как папиросная бумага, изображающая небо в «Ба­

лаганчике». Но настоящая небесная бездна, а может

быть, мне не видная духовная бездна, переживаемая нами,

как рок, просвечивала во всех внутренних жестах А. А.,

оставшегося верным чему-то последнему, внеобразному и

в душевных движениях невыразимому. Сферу этого стро­

гого мрака, порога перед подлинным откровением духов­

ного мира, быть может, пытался основать и основывал

впоследствии А. А., что показывает стиль его отметок в

произведениях Антония Великого («Добротолюбие», т. I).

Эти отметки замечательны, и, быть может, этими отмет­

ками сигнализировал он бессознательно мне сквозь всю

бездну нашего с ним расхождения. Антоний говорит:

«Свободу, блаженство духа составляют настоящая чисто­

та и прозрение при временности» (2—18) — подчеркнуто

А. А . , — «знайте, что дух ничем так не погашается, как

суетными беседами» (тоже подчеркнуто). Он хотел со

мной быть в общении в той сфере, которая не наруша­

лась бы суетными беседами, объяснениями, и из какой-

то иной сферы протягивал мне руку без слов. Я, видя

полный хаос и замутненность в наших духовных отноше­

ниях, требовал как бы от него возврата к ясной духов­

ной атмосфере 1904—05 г., увы, уже невозвратной, а сам

духовно не мог приподняться над собственной душевной

смятенностью и потому-то руку общения, протянутую из

Духа, встречал, как черную, мне непонятную тень, пере­

резавшую сферу душевной мути. Эта «черная тень» вме­

сто «я» А. А., оставаясь непонятой, прочитывалась мной,

как действие злых сил на меня сквозь него, и потому-то

с такой страстной нетерпимостью я точно прицеливался

нарочно в эту мне непонятную сторону отношений ко мне

А. А., не прочитываемую мною как высшая объектив­

ность, а прочитываемую как слабость, дряблость и духов­

ный компромисс.

Весь облик А. А. исказился во мне. Я точно приди­

рался к поводу, чтобы оскорблять его в темной для меня