330

и скрипкам цыганского оркестра. Важно указать, что он

знал и любил себя — силача, здоровяка. Никогда после

он так хорошо не умел смеяться и шутить, как в этот

период. Помню, играли мы втроем: он, я и Владимир

Пяст, пародируя названия книг и фамилии новых поэтов.

«Александр Клок» — предложил оп про себя и: «Отчаян­

ная гадость» («Нечаянная Радость») 16.

Летом этого года я написал в деревне центральные

стихи «Яри». Послал ему. Он один из первых и мудрее

многих сказал о них то, о чем через год все кричали.

Осенью начались «среды» Вячеслава Иванова 17, на

Таврической, над Государственной Думой. Я там не бы­

вал. Блок бережно меня от них отстранял. По-прежнему

мы встречались только у него. Подвел Пяст. В конце года

оп привел меня на «Башню», как назывались чердачные

чертоги Вячеслава. Ввиду того, что в период «Снежной

маски» «среды» сыграли для Блока большую роль, нужно

на них, немного забегая вперед, остановиться. Большая

мансарда с узким окном прямо в звезды. Свечи в канде­

лябрах. Лидия Дмитриевна Зиновьева-Аннибал в хитоне.

И вся литература, сгруппировавшаяся около «Нового пу­

ти», переходившего в «Вопросы жизни». Бывали: мисти­

ки — троица: Мережковский, Гиппиус, Философов; Бер­

дяев; профессура и доцентура: Зелинский, Ростовцев,

Евгений Аничков; Георгий Чулков, творивший тогда свой

«мистический анархизм» и «Факелы», Валерий Брюсов,

Блок, Андрей Белый, Бальмонт, Сологуб, Ремизов, Эр-

берг; критики только что нарождавшихся понедельничных

газет — Чуковский и Нильский; писатели из «Знания» —

Леонид Андреев, Семен Юшкевич; затем эстеты — Рафа-

лович, Осип Дымов, Сергей Маковский, Макс Волошин;

был представлен и марксизм — Столпнером и, кажется,

один раз Луначарским; художники — Сомов, Бакст, До­

бужинский, Бенуа и, наконец, молодежь: Кузмин, Пяст,

Рославлев, Яков Годин, Модест Гофман. Собирались позд­

но. После двенадцати Вячеслав, или Аничков, или еще

кто-нибудь делали сообщение на темы мистического анар­

хизма, соборного индивидуализма, страдающего бога эл­

линской религии, соборного театра, Христа и Антихриста

и т. д. Спорили бурно и долго. Блестящий подбор сил

гарантировал каждой теме многоцветное освещение — но

лучами все одного и того же волшебного фонаря мистики.

Маленький Столпнер возражал язвительно и умно, но

один в поле не воин. Надо отдать справедливость, что

331

много в этих «средах» было будоражащего мысль, захва­

тывающего и волнующего, но, к сожалению, в одном

только направлении. После диспута, к утру, начиналось

чтение стихов. Это проходило превосходно. Возбужден­

ность мозга, хотя своеобразный, но все же исключитель­

но высокий интеллект аудитории создавали нужное на­

строение. Много прекрасных вещей, вошедших в литера­

туру, прозвучали там впервые.

Оттуда пошла и «Незнакомка» Блока. В своем длин­

ном сюртуке, с изысканно-небрежно повязанным мягким

галстуком, в нимбе пепельно-золотых волос, он был ро­

мантически-прекрасен тогда, в шестом — седьмом году. Он

медленно выходил к столику со свечами, обводил всех

каменными глазами и сам окаменевал, пока тишина не

достигала беззвучия. И давал голос, мучительно-хорошо

держа строфу и чуть замедляя темп на рифмах. Он за­

вораживал своим чтением, и когда кончал стихотворение,

не меняя голоса, внезапно, всегда казалось, что слишком

рано кончилось наслаждение, и нужно было еще слышать.

Под настойчивыми требованиями он иногда повторял сти­

хи. Все были влюблены в него, но вместе с обожанием

точили яд разложения на него.

В конце пятого года и в шестом «среды» Вячеслава

еще имели некоторую связь с революцией, с обществен­

ностью. Но выявление их и развитие шло в сторону ин­

теллигентского сектантства, мистической соборности, вы­

ставляемой против анархизма личности, тоже поощряемо­

го. Все более накипало гурманства в отношении к темам.

Ничего не решалось крепко и ясно. Процесс обсуждения

был важнее самого искомого суждения. Целью художни­

ку ставилось идти от земной реальности к реальности не­

бесной через какие-то промежуточные звенья сознания,

которые именно и должен был уловить поэт-символист

путем изображения «соответствий». В конце концов, всю

эту хитрую музыку каждый понимал по-своему, но она

постулировалась как всеми искомая единственная истина.

Возражали: будущие богоискатели, марксисты, реалисты,

но настроение давал Вячеслав. От идеи страдающего Ди­

ониса и, следовательно, поэта-жертвы он уже начинал

переходить к идее «совлечения», «нисхождения», приме­

няемой к исторической судьбе России. Достоевский назы­

вался «Федором Михайловичем», как сообщник и хоро­

ший знакомый. Чем больше разгоралась реакция, тем

более «среды» заинтересовывались идеями эротики. Прав-

332

да, здесь никогда не ставились «проблемы пола», и Вер­

бицкая была в презрении, но по существу-то разница

была только в марке. Из этой хитрой музыки выявлялись

самые разнообразные течения. Чулков спелся с Вячесла­

вом на теме «мистического анархизма» и ловил на «Фа­

келы» Андреева и Блока. Первый попался больше, чем

второй. Молодой студент Модест Гофман изобрел «собор­

ный индивидуализм». Но все было замкнуто в узком ми-

стико-эротическом, интеллигентски самодовольном кругу.

Запах тления воспринимался как божественный фимиам.

Сладко-дурманящая, убаюкивающая идейными наркозами

атмосфера стояла на «Башне», построенной «высоко над

мороком жизни» 18. Дурман все сгущался. Эстетика

«сред» все гуще проникалась истонченной эротикой. Куз­

мин пел свои пастушески-сладострастные «Александрий­

ские песни», Сомов и Бакст были законодателями вкуса

в живописи, пряно-чувственного — у первого через приз­

му помещичьей жизни, у второго через античность. «Бур­

но ринулась Мэнада, словно лань, словно л а н ь » , — без

конца читал Вячеслав свое любимое всеми стихотворение.

Все были жрецами Диониса. На этом Парнасе бесноватых

Блок держался как «бог в лупанаре» (название стихотво­

рения Вячеслава, обращенного к Блоку). Но душа его

была уже в театре, что означало победу в нем лирики

над эпосом, ночи — над солнцем, мистики — над револю­

цией.

Из трех его «лирических драм» только в отдельных

местах «Короля на площади» и в сатирических сценах

буржуазной гостиной «Незнакомки» чувствуется Блок,

несший красное знамя с рабочими Пятого года. «Бала­

ганчик» же, за исключением сцены заседания мистиков,

целиком мистико-эротический дурман, рожденный реак­

цией. Именно он стал любимой пьесой в театре Коммис­

саржевской — Мейерхольда. Театр сильно увлек Блока.

Первому представлению «Балаганчика» — 31 декабря

1906 г. — предшествовал целый ряд чтений пьесы у Блока

и Вячеслава. Пьеса заколдовывала внимание. Это, пожа­

луй, единственная пьеса русской романтики со всеми ее

непременными чертами: ироническим реализмом и мисти­

ческой мечтой. Тема арлекинады целиком вышла из пре­

дыдущих стихов Блока. Арлекинада — любимый лейтмо­

тив Блока («Двенадцать» — тоже арлекинада). Вокруг

«Балаганчика» сразу создалась борьба защитников и воз­

ражателей. Последние много нападали на структуру

333

пьесы, построенной как лирическое стихотворение. Театр

Мейерхольда как нельзя лучше осуществил трудные за­

дания автора. Музыка Кузмина, особенно вальс, затяги­

вала в сладкий омут. Декорации Сапунова отлично пере­

давали мистически-чувственный колорит пьесы. Мейер­