развивать эту мысль, постепенно одушевляясь. Я смо­

трел на него — и не верил ни глазам, ни ушам своим.

Лицо его приняло натуральное выражение, он был в эту

минуту самим собою... В словах его было столько исти­

ны, глубины и простоты! Я в первый раз видел настоя­

щего Лермонтова, каким я всегда желал его видеть. Он

перешел от Вальтер Скотта к Куперу и говорил о Купере

с жаром, доказывал, что в нем несравненно более

поэзии, чем в Вальтер Скотте, и доказывал это с тон­

костью, с умом и — что удивило меня — даже с увлече-

* стеснять (от фр.gêner).

309

нием. Боже мой! Сколько эстетического чутья в этом че­

ловеке! Какая нежная и тонкая поэтическая душа в нем!..

Недаром же меня так тянуло к нему. Мне наконец

удалось-таки его видеть в настоящем свете. А ведь чу­

дак! Он, я думаю, раскаивается, что допустил себя хотя

на минуту быть самим с о б о ю , — я уверен в этом...

В материалах для биографии, во второй части сочи­

нений Лермонтова, г. Дудышкин говорит:

«В 1840 году, когда Лермонтов сидел уже под аре­

стом за дуэль, он познакомился с Белинским. Белинский

навестил его, и с тех пор дружеские отношения их не

прерывались».

Это несправедливо. Белинский после возвращения

Лермонтова с Кавказа, зимою 1841 года, несколько раз

виделся с ним у г. Краевского и у Одоевского, но между

ними не только не было никаких дружеских отношений,

а и серьезный разговор уже не возобновлялся более...

Странные и забавные отзывы слышатся до сих пор

о Лермонтове. «Что касается его т а л а н т а , — рассуждают

т а к , — об этом и говорить нечего, но он был пустой че­

ловек и притом недоброго сердца».

И вслед за тем приводятся обыкновенно доказатель­

ства этого — различные анекдоты о нем во время

пребывания его в юнкерской школе и гусарском полку.

Как же соединить эти два понятия о Лермонтове-

человеке и о Лермонтове-писателе?

Как писатель он поражает прежде всего умом сме­

лым, тонким и пытливым: его миросозерцание уже

гораздо шире и глубже Пушкина — в этом почти все со­

гласны. Он дал нам такие произведения, которые обна­

руживали в нем громадные задатки для будущего. Он

не мог обмануть надежд, возбужденных им, и если бы

не смерть, так рано прекратившая его деятельность, он,

может быть, занял бы первое место в истории русской

литературы... Отчего же большинству своих знакомых

он казался пустым и чуть не дюжинным человеком,

да еще с злым сердцем? С первого раза это кажется

странным.

Но это большинство его знакомых состояло или из

людей светских, смотрящих на все с легкомысленной,

узкой и поверхностной точки зрения, или из тех мелко­

плавающих мудрецов-моралистов, которые схватывают

только одни внешние явления и по этим внешним явле­

ниям и поступкам произносят о человеке решительные

и окончательные приговоры.

310

Лермонтов был неизмеримо выше среды, окружав­

шей его, и не мог серьезно относиться к такого рода

людям. Ему, кажется, были особенно досадны послед­

ние — эти тупые мудрецы, важничающие своею дель-

ностию и рассудочностию и не видящие далее своего

носа. Есть какое-то наслаждение (это очень понятно)

казаться самым пустым человеком, даже мальчишкой

и школьником перед такими господами. И для Лермон­

това это было, кажется, действительным наслаждением.

Он не отыскивал людей равных себе по уму и по мысли

вне своего круга. Натура его была слишком горда для

этого, он был весь глубоко сосредоточен в самом себе

и не нуждался в посторонней опоре.

Конечно, отчасти предрассудки среды, в которой

Лермонтов взрос и воспитывался, отчасти увлечения

молодости и истекавшее отсюда его желание эффектно

драпироваться в байроновский плащ неприятно действо­

вали на многих действительно серьезных людей и при­

давали Лермонтову неприятный, неестественный коло­

рит. Но можно ли строго судить за это Лермонтова?..

Он умер еще так молод. Смерть прекратила его деятель­

ность в то время, когда в нем совершалась сильная

внутренняя борьба с самим собою, из которой он, веро­

ятно, вышел бы победителем и вынес бы простоту

в обращении с людьми, твердые и прочные убеждения...

Появление Лермонтова в первых книжках «Отече­

ственных записок», без сомнения, много способство­

вало успеху журнала...

А. А. КРАЕВСКИЙ

ВОСПОМИНАНИЯ

(В пересказе П. А. Висковатова)

В начале февраля, на масленой, Михаил Юрьевич

в последний раз приехал в Петербург. Бабушка, усилен­

но хлопотавшая о прощении внука, не успела в своем

предприятии и добилась только того, что поэту разре­

шили отпуск для свидания с нею. Круг друзей и теперь

встретил его весьма радушно. В нем заметили перемену.

Период брожения пришел к концу. Поэтический талант

креп, и сознательность суждений сказывалась все яснее.

Он нашел свой жизненный путь, понял назначение свое

и зачем призван в свет. Ему хотелось более чем когда-

либо выйти в отставку и совершенно предаться литера­

турной деятельности. Он мечтал об основании журнала

и часто говорил о нем с Краевским, не одобряя напра­

вления «Отечественных записок». «Мы должны жить

своею самостоятельною жизнью и внести свое самобыт­

ное в общечеловеческое. Зачем нам все тянуться за

Европою и за французским. Я многому научился у азиа­

тов, и мне бы хотелось проникнуть в таинства азиат­

ского миросозерцания, зачатки которого и для самих

азиатов, и для нас еще мало понятны. Но, поверь м н е , —

обращался он к К р а е в с к о м у , — там на Востоке тайник

богатых откровений!» 1 Хотя Лермонтов в это время

часто видался с Жуковским, но литературное направле­

ние и идеалы его не удовлетворяли юного поэта. «Мы

в своем ж у р н а л е , — говорил о н , — не будем предлагать

обществу ничего переводного, а свое собственное. Я бе­

русь к каждой книжке доставлять что-либо оригиналь­

ное, не так, как Жуковский, который все кормит пере­

водами, да еще не говорит, откуда берет их» 2 . <...>

312

— Как-то в е ч е р о м , — рассказывал А. А. Краев­

с к и й , — Лермонтов сидел у меня и, полный уверенно­

сти, что его наконец выпустят в отставку, делал планы

своих будущих сочинений. Мы расстались в самом весе­

лом и мирном настроении. На другое утро часу в деся­

том вбегает ко мне Лермонтов и, напевая какую-то

невозможную песню, бросается на диван. Он, в букваль­

ном смысле слова, катался по нем в сильном возбужде­

нии. Я сидел за письменным столом и работал. «Что

с тобою?» — спрашиваю Лермонтова. Он не отвечает

и продолжает петь свою песню, потом вскочил и выбе­

жал. Я только пожал плечами. У него таки бывали

странные выходки — любил школьничать! Раз он меня

потащил в маскарад, в дворянское собрание; взял

у кн. Одоевской ее маску и домино и накинул его сверх

гусарского мундира, спустил капюшон, нахлобучил

шляпу и помчался. На все мои представления Лермон­

тов отвечает хохотом. Приезжаем; он сбрасывает

шинель, надевает маску и идет в залы. Шалость эта

ему прошла безнаказанно. Зная за ним совершенно

необъяснимые шалости, я и на этот раз принял его

поведение за чудачество. Через полчаса Лермонтов

снова вбегает. Он рвет и мечет, снует по комнате, разбра­

сывает бумаги и вновь убегает. По прошествии извест­

ного времени он опять тут. Опять та же песня и катание

по широкому моему дивану. Я был занят; меня досада