Еще год назад Дымова шокировала бы эта история. Однако за полгода работы в Госдуме он привык к подобным поворотам политики. И только один вопрос мучил его: рассказать ее Никите Петровичу, с которым, несмотря на разницу в политических убеждениях, они стали приятельствовать, или нет?

Валерий Георгиевич Красоткин, ответственный сотрудник представительства администрации президента в Государственной думе, решил написать диссертацию о российском парламентаризме. Знал он об этом много, поскольку последние девять лет его жизнь так или иначе была связана с законодательной властью.

В начале 90-х Красоткин на перестроечной волне попал в Верховный Совет РСФСР Себя он там никак не проявил, но в 1992 году сделал чудовищную ошибку, встав в противостоянии Ельцин — Хасбулатов на сторону спикера Верховного Совета. Радикалом Красоткин не был, поэтому в октябре 1993 года не пострадал. Глядя по телевизору на горящий Белый дом, он окончательно понял, где находится настоящая власть, а где — только ее иллюзия.

Работу бывшему члену Верховного Совета было найти непросто, поэтому он, не думая, согласился пойти в администрацию президента, в подразделение, отвечающее за взаимодействие с парламентом. Первое время хасбулатовское прошлое мешало карьере Красоткина. Однако со временем на Старой площади перестали придавать большое значение обстоятельствам войны с Верховным Советом. Да и возможностей проявить себя с лучшей стороны у Красоткина было немало.

Сам себя он называл «президентским лоббистом», человеком, отстаивающим интересы главы государства в Думе.

В 1999 году это было очень непросто.

В нижней палате парламента большинство составляли явные противники Бориса Ельцина. С этим еще как-то можно было бы управиться, если бы власть могла сама для себя сформулировать, что она собственно хочет. Однако меньше, чем за год до выборов в парламент, и чуть больше, чем за год до президентских выборов, Кремль находился то ли в апатии, то ли в предсмертной коме. Власть уплывала из рук ельцинской команды.

Красоткин понимал, что появление в Кремле нового хозяина может стоить ему работы. Надо было использовать все еще имеющиеся возможности для подготовки запасного аэродрома. И диссертация точно не была бы лишней.

У Красоткина были подчиненные: несколько молодых людей, которые с утра до вечера носились по Думе, собирая необходимую информацию. Именно на них и была возложена обязанность по сбору необходимого для диссертации материала. По красоткинской легенде, заказ исходил от нового главы кремлевской администрации, желавшего получить более полное представление о работе всех подразделений.

В назначенный час на рабочий стол Красоткина легли три объемные докладные записки.

Первая бумага касалась распорядка думской жизни. Ее Красоткин листал без особого интереса.

Понедельник — работа комитетов и комиссий.

Вторник 10.00 — заседание Совета Думы, 12.00–15–00 — собрания фракций и депутатских групп,

15–00 -18.00 — парламентские слушания.

Среда. 10.00–18.00 — пленарное заседание.

Четверг. 10.00 — заседание Совета Думы, 11.00–16.00 —работа комитетов и комиссий, 16.00–18.00 — собрания фракций и групп.

Пятница. 10.00–18.00 — пленарное заседание[52].

Тут Красоткин поставил на полях галочку. Описание пятничного заседания было не подробным, поскольку не упоминались ни час ратификаций, ни правительственный час, ни час для заявлений фракций и депутатских групп.

На самом-то деле Дума не слишком соблюдала установленный распорядок работы. Комитеты собирались не когда положено, а когда им было нужно.

На формирование повестки дня регламентом отводилось 20 минут. Меньше 40 минут эта процедура не занимала. Бывало и так, что депутаты затягивали «разминку» и на полтора часа, а однажды, в 1997 году, повестку дня обсуждали чуть ли не до обеда.

Депутатская разминка была одним из любимых развлечений думских телевизионщиков, поскольку самые острые (но совершенно бессмысленные, с точки зрения Красоткина) заявления делались именно в эти минуты. Валерий Георгиевич точно знал, что как только Василий Шандыбин предложит внести в повестку дня вопрос об ответственности администрации президента за кризис в стране, а телеканал НТВ покажет колоритного депутата во всей красе, ему, Красоткину, позвонят из Кремля и потребуют объяснить, что там такое происходит. Он много раз объяснял, что болтовня в начале заседания не может повлечь за собой реальных решений. Однажды Красоткин даже попросил начальство провести работу с руководством телеканалов, чтобы оно не увлекалось трансляциями думских разминок Все было впустую.

Зачастую дебаты по повестке дня затягивались вовсе не потому, что депутатам захотелось поболтать на общие темы. Для знающего человека — а Красоткин себя относил именно к таковым — обсуждение повестки дня пленарного заседания подчас было сродни остросюжетному детективу.

Вот группа депутатов явно затягивает дискуссию, каждый из них выступает не по одному разу, иногда даже они бранятся между собой, втягивая в ссору других коллег. Красоткин чувствует, что здесь что-то не так и отправляет своего помощника Пашу узнать, в чем собственно дело. Через 20 минут ситуация проясняется — на 16.30 назначено первое чтение законопроекта, в принятии которого в нынешнем виде совершенно не заинтересованы несколько мощных ФПГ. Можно провалить его, однако гораздо проще затянуть обсуждение других вопросов, чтобы до законопроекта не дошла очередь.

А вот депутат, склонив голову почти к столу, по слогам читает обращение рабочих расположенного в его округе завода. Труженики возмущены тем, что новые собственники уволили старого директора. Красоткин же знал, что тот поддерживал депутата во время предвыборной кампании. Теперь думец помогает своему покровителю. Письмо же писали в PR-агентстве, в котором подрабатывают и мелкие клерки из администрации президента.

Валерий Георгиевич не имел бы ничего против подобных игр, если бы они не сбивали ему рабочий график. Красоткин отвечал за явку в Думу представителей исполнительной власти, которые должны были представлять внесенные правительством законопроекты. Замминистра, рассчитывавший, что закон будет обсуждаться, как это было записано в повестке дня, в 11.15, с изумлением понимал, что раньше 16.00 до него дело не дойдет. Вернувшись к четырем, заместитель министра узнавал, что сегодня рассчитывать вовсе не на что. Виноват всегда был Красоткин.

Случалось и по-другому. Чиновник закладывал на разминку час, а депутаты укладывались в 30 минут. Тогда снова все планы летели к чертям, график рушился, и Красоткину приходилось вертеться ужом, чтобы восстановить благопристойный бюрократический порядок.

Со временем Красоткин просто стал договариваться с Геннадием Селезневым или его первым заместителем Владимиром Рыжковым о том, что какие-то законы будут обсуждаться в определенное время. Эти договоренности не всегда соблюдались, поскольку ни у спикера, ни у первого вице-спикера не было никакой возможности остановить обсуждение повестки дня на двадцатой минуте.

Однако в целом стало поспокойнее, и всякий раз, когда Красоткин слышал призыв Селезнева к депутатам прекратить пустую говорильню, потому что в правительственной ложе сидит и ждет занятой человек, он испытывал некоторое чувство гордости за проделанную работу.

Красоткин отложил первую бумагу и взял в руки записку, посвященную законодательной работе. Ее Валерий Георгиевич читал особенно внимательно, поскольку считал себя знатоком этой стороны думской жизни.

В целом, с точки зрения Красоткина, организован законодательный процесс был из рук вон плохо и делалось все совершенно не так как надо.

Неправильно было уже то, что почти половина законопроектов, принимаемых к рассмотрению нижней палатой, вносилась депутатами. Президентский чиновник считал, что, наоборот, львиная доля законодательных инициатив должна исходить от президента и правительства. Это было бы логично: у исполнительной власти гораздо больше возможностей подготовить более качественный законодательный продукт, к тому же именно президент и правительство должны определять вектор развития страны. Думское дело — принимать эти законы, по возможности улучшая некоторые их положения. Но депутаты были с этим решительно не согласны.