Видимо, в конце того же года перешел на сторону Ивана III и кн. Иван Васильевич Белевский: в тексте посольства к Казимиру, с которым выехал из Москвы 1 января 1488 г. Михаил Яропкин, Иван III называет Ивана Белевского «наш слуга»[373]. Затем на несколько лет переходы прекратились, а в декабре 1489 г. из Москвы к королю отправилось посольство с известием, что кн. Дмитрий Федорович Воротынский «нынечя нам (Ивану III. — М. К.) бил челом служити», однако Казимир ответил, что «тот князь Дмитрия нам и великому князьству Литовскому присягнул и записался и докончяние вчинил, про то мы с тое присяги его не выпускаем»[374]. Переход под власть Ивана III Дмитрия Воротынского имел важное значение для судьбы верховских княжеств и для развития русско-литовских отношений. Не случайно в ряде московских летописей под декабрем 1489 г. помещена специальная статья о приезде «на Москву» кн. Д. Ф. Воротынского «с своею отчиною», а следом говорится о переходе «того же лета» на службу к Ивану III кн. Ивана Михайловича Перемышльского (Воротынского) и Ивана Васильевича Белевского «в своею братиею»[375], — хотя, как мы уже знаем, оба князя Ивана, Воротынский и Белевский, перешли на московскую службу на пару лет раньше, а братья последнего попали под власть Москвы позднее, в начале 90-х гг. По-видимому, при последующем переосмыслении этих событий все княжеские «отъезды» той поры были приурочены к дате наиболее значительного из них — «отъезда» Дмитрия Воротынского[376].

В 1483 г. братья Дмитрий и Семен Федоровичи заключили с королем докончание, о котором не раз уже говорилось выше. Оба брата, совместно владея Воротынском[377], до конца 1489 г. верно служили Казимиру, совершая опустошительные набеги на соседние московские территории. Они несомненно обладали значительными военными силами: так, в нападении на Медынские волости участвовал их отряд (его можно назвать полком) «с знамяны и с трубами» (конец 1488 года)[378], а весной следующего года князья Дмитрий и Семен выдержали в своем Воротынске серьезную осаду и приступ одиннадцати московских воевод, хотя и понесли немалые потери: был сожжен посад, «люди» Ивана III «бояр и боярынь много поймали и всих головами семь тысячь (!) повели»[379].

К тому же кн. Дмитрий Воротынский 12 марта 1488 г. получил от короля в держание г. Козельск, по случаю чего князь дал присяжную запись о верности Казимиру и Великому княжеству Литовскому[380]. Вероятно, эта запись повторяла присягу его отца кн. Федора Львовича, который также в феврале 1448 г. получил этот город в наместничество от литовского господаря[381]. И вот теперь, в конце 1489 г., Дмитрий Федорович Воротынский бил челом Ивану III «в службу со всею своею отчиною» и с захваченной им «долницею» своего брата Семена, «и казну всю князя Семенову собе взял, и бояр всих и слуг княжих Семеновых поймал и к присязе их сильно привел, велел им собе служити»[382]. Кроме того, кн. Дмитрий захватил ряд городов и волостей у подданных короля и посадил там своих наместников: городки Серенск и Бышковичи, волости Лычино и Недоходов[383]; г. Козельск также оказался под властью Ивана III[384]. Брат же кн. Дмитрия, Семен Федорович Воротынский, сохранял верность Казимиру до смерти короля.

Наконец, в начале 1492 г. кн. Иван Васильевич Белевский, служивший Ивану III, неожиданно напал на вотчину своих братьев, оставшихся верными королю, «и брата его князя Василия поймав, и крестному целованию сильно привел… а князя Андрееву Васильевичя отчину… за себе взял и бояр его и слуг и чорных людей поймал и крестному целованью привел»[385]. Так шла эта, по выражению А. А. Зимина, «странная война»[386], во время которой Иван III, формально не расторгая мира с королем и почти не прибегая к собственной военной силе, с помощью самих «украинных» князей распространил свою власть на многие порубежные территории. Чем же была вызвана серия «отъездов» верховских князей к московскому государю в конце 80-х гг. — «отъездов», радикально изменивших ситуацию на русско-литовской границе?

Несомненно, здесь сказался рост могущества Москвы, ее влияния в Восточной Европе после окончательного присоединения Великого Новгорода и Твери, победы над Ахматом. Спор с Литвой из-за порубежных территорий был решен теперь в пользу Московского государства: в частности, в 80-х гг. король уже не получал дани со Ржевских волостей, а его наместники были изгнаны оттуда[387]. Международная обстановка также благоприятствовала Москве: с юга владениям Казимира угрожали турки; Ивану III удалось создать антиягеллонскую коалицию из Венгрии, Молдавии, Крыма[388]; 1 сентября 1482 г. союзник Ивана III крымский хан Менгли-Гирей сжег Киев[389]. В этой связи переход части «украинных» княжат к более могущественному государю выглядит вполне естественным, тем более что до 1494 г. в отношениях между Москвой и Литвой не существовало запрета принимать к себе служилых князей.

Нельзя, однако, сводить все дело к возросшему давлению Москвы на пограничные с Литвой земли, как это делают некоторые историки[390]. Многое зависело от самих «украинных» князей. Так, кн. Семен Одоевский перешел на московскую службу еще в начале 70-х гг. (если не раньше), когда Москва не обладала еще перевесом на границе с Литвой. И в 80-х гг. эти переходы оставались добровольными; несмотря на постоянные нападения московских «слуг», часть князей продолжала служить Литве, в то время как их братья уже служили Ивану III.

Если присмотреться к составу князей, «отъехавших» к московскому государю до 1492 г. (когда началась открытая русско-литовская война), можно заметить, что все они (без исключения!) принадлежали к разным ветвям одного и того же княжеского рода — Новосильских. Едва ли это случайное совпадение: в первой главе было показано, что именно Новосильские (Одоевские, Воротынские, Белевские) имели наиболее высокий статус среди верховских князей и пользовались значительной внутри- и внешнеполитической самостоятельностью. Напрасно некоторые исследователи называли «отъезды» Ивана и Дмитрия Воротынских «изменой»[391] — на ошибочность такой оценки их поведения указал уже С. Кучиньский: поскольку названные князья служили господарю на основе докончаний, в случае нарушения последним своих обязательств они могли «отъехать» от великого князя, не совершая при этом измены[392]. Действительно, хотя Казимир протестовал против приема Иваном III Ивана Белевского, Ивана и Дмитрия Воротынских (примечательно, что о детях Семена Одоевского здесь нет речи: возможно, как мы предположили выше, потому, что с их отцом у короля не было договора), обвинял их в нарушении докончаний, но при этом ни разу не назвал этих «отъезчиков» изменниками[393]. Между тем, как мы увидим, по отношению к более мелким княжатам (Мезецким, Вяземским и др.) литовский господарь в подобных случаях охотно использовал эпитет «зрадца» (изменник).