Ситуация, сложившаяся на русско-литовском пограничье в 80-х — начале 90-х гг., усилила раскол в среде новосильских князей. В предыдущей главе мы выяснили, что разные линии этого княжеского рода обособились уже в первой половине XV в. и заключали докончания с великим князем раздельно. Теперь же раскол произошел внутри каждой из ветвей рода Новосильских: одни из братьев Белевских, Одоевских, Воротынских служили московскому государю, другие — литовскому. Вопрос, кому служить, стал проблемой личного выбора. Разобщенность новосильских князей проявилась и в том, что переходы на московскую службу происходили не группами, а по одному, с интервалами в несколько лет. Поэтому видеть в этих князьях какую-то «партию» (например, промосковскую) нет никаких оснований.

Конкретные мотивы, которыми руководствовался тот или иной князь в выборе между Москвой и Вильно, нам в большинстве случаев неизвестны. Можно, однако, сделать ряд наблюдений, относящихся ко всей указанной категории князей. Анализируя докончания новосильских князей с литовскими великими князьями, мы отметили их явный консерватизм: содержание договора 1483 г. копировало условия предыдущих докончаний со времен Витовта. Вряд ли поэтому мы погрешим против истины, если предположим, что и в конце столетия новосильские князья стремились сохранить свои права и владения (а при случае — и расширить их). Только одни из них продолжали считать, что это им гарантирует литовский господарь, а другие решили попытать счастья на службе государю московскому. Чем же Иван III мог их привлечь к себе?

К. В. Базилевичу принадлежит важное наблюдение: «Иван III, — пишет он, — последовательно уничтожавший остатки феодально-удельной системы в своей стране, горячо поддерживал ее в пограничной литовской территории…»[394]. Действительно, Иван III — горячий приверженец идеи единодержавия — советовал в 1496 г. своей дочери Елене, великой княгине литовской, не давать брату Александра, королевичу Сигизмунду, Киева или иных городов («в удел»); «слыхал яз, — писал великий князь, — каково было нестроенье в Литовской земле, коли было государей много; айв нашей земле слыхала еси, каково было нестроенье при моем отце, а опосле отца моего каковы были дела и мне с братьею, надеюся, слыхала еси…»[395]. Однако в отношении «украинных» уделов великий князь проявлял удивительную щепетильность. Вот, например, «отъехал» к московскому государю кн. Дмитрий Воротынский — тут же Иван III отправляет к Казимиру специального гонца с известием об этом, причем гонцу дается специальная инструкция: «как будет блиско того места, где король… наперед себя отпустити княжа Дмитреева человека Воротынского, который с ним поехал от князя от Дмитрея целованье сложите королю»[396]. Как видим, Иван III всячески старался подчеркнуть (особенно перед литовской стороной) самостоятельность, «суверенность» новосильских княжат. Если Казимир настаивал на том, что эти князья по докончаниям должны пожизненно служить ему, то московский государь ссылкой на службу предков этих князей «на обе стороны» обосновывал их, так сказать, межгосударственный статус, их право самим выбирать себе место службы[397]. Весьма ловко Иван III вмешивался в конфликты между самими верховскими князьями. Так, когда служившие ему Семеновичи Одоевские заспорили о «большом княженье» со своим двоюродным братом Федором Ивановичем Одоевским («слугой» короля), Иван III предложил Казимиру, чтобы тот велел кн. Федору «смолву» со своими братьями «учинить» — кому быть «на болшом княженье», «а которому на уделе»; а если сами князья не договорятся, то выслать московского и литовского представителя для решения спора в качестве арбитров[398].

Таким образом, не только и, может быть, не столько военно-политическим давлением, сколько такой подчеркнутой заботой о сохранении княжеских прав, «самостоятельности» новосильских княжат московский государь привлекал их на свою сторону. По крайней мере части из них могло показаться, что Иван III защищает их интересы — в результате он получил новых «слуг», а учитывая доминирующие позиции новосильских князей в верховьях Оки, — и преобладание в этом регионе.

Не зря Иван III «обхаживал» новосильских князей: с их помощью, не отвлекая собственных ратных сил с других направлений (в 1487 г. — Казань, в 1489 г. — Вятка[399]), московский государь сумел к лету 1492 г. взять под свой контроль значительную часть Воротынского и Белевского уделов, по существу весь Одоев, а также города Перемышль, Козельск, Серенск и множество волостей. Помимо расширения территории, переход таких князей, как Воротынские, обладавших значительными воинскими отрядами, усиливал московскую сторону и в военном отношении. Новые московские «слуги» приняли активное участие в пограничной войне: так, дети Семена Одоевского и Иван Михайлович Воротынский постоянно нападали на владения кн. Мезецких, служивших Казимиру[400]; кн. Федор Бельский, получивший от Ивана III пограничные с Литвой волости Демон и Мореву[401], то и дело беспокоил соседние торопецкие волости[402]; кн. Дмитрий Воротынский участвовал в разорении четырех брянских волостей[403]. Кроме того, как уже говорилось, Семеновичи Одоевские, Иван Белевский, Дмитрий Воротынский отбирали вотчины и «дельницы» у своей братии, остававшейся еще на литовской службе.

После смерти Казимира (7 июня 1492 г.) необъявленная война на русско-литовском пограничье вступила в новую стадию. Теперь, когда Польша и Литва вновь разделились и можно было не опасаться их совместного выступления против Московского государства, Иван III начал крупномасштабные военные операции на западной границе. В августе 1492 г. кн. Федор Телепень Оболенский был послан с ратью на Мценск; города Мценск и Любутск были взяты и сожжены, уведен большой полон[404]. Тогда же, в августе, служилые князья по приказу Ивана III отправились в поход на г. Мосальск. Согласно летописям и записи в разрядах (вероятно, летописного происхождения), в походе на Мосальск участвовали кн. Дмитрий и Семен Воротынские («послал князь велики Воротынскых князей, князя Дмитреа да князя Семена…»)[405], но посольство нового великого князя литовского Александра, отправленное в конце сентября 1492 г., жаловалось на нападение на Мосальск кн. Ивана Михайловича Перемышльского (Воротынского) и детей кн. Семена Одоевского[406]. В литературе до сих пор не было обращено внимание на это расхождение в источниках. А. А. Зимин объединил два противоречащих друг другу известия в одно, и у него получилось, что Мосальск сожгли кн. Семен Федорович Воротынский (перешедший под покровительство Ивана III) и его племянник Иван Михайлович[407]. Такой способ устранения противоречий в источниках нельзя признать удачным. Выше мы уже сталкивались с тем обстоятельством, что хронология княжеских «отъездов» в летописях сбивчива и ненадежна. В описываемое время (август — сентябрь 1492 г.) кн. Семен Воротынский еще находился на литовской службе (в противном случае об этом обязательно бы упомянуло указанное выше литовское посольство); его переход на службу к Ивану III произошел, как мы увидим далее, лишь в конце 1492 г. Таким образом, следует предпочесть более надежную версию посольской книги: кн. Иван Михайлович Воротынский-Перемышльский и Семеновичи Одоевские сожгли г. Мосальск, «и самих князей наших Масальских, — жаловался Александр, — и з их княгинями и з детми их и со многими людми в полон повели…»[408]. Но хотя имена нападавших в летописях указаны неверно, ценным является сообщение о том, что князья были посланы великим князем. Поэтому мы не можем поверить в искренность Ивана III, который в ответ на приведенную выше жалобу отговорился неведением[409].