Обращает на себя внимание удивительно пассивное поведение князей Мосальских: они и не перешли на сторону Ивана III, и не оказали серьезного сопротивления нападавшим. Однако если вспомнить, что эти княжата, как мы выяснили в предыдущей главе, к концу столетия совершенно измельчали и фактически утратили княжеские права, то такую их пассивность в описанных событиях легко объяснить: сильная зависимость от центральной власти (служба в качестве господарских дворян, урядников; получение земель в далеких от родового гнезда частях Великого княжества) удерживала их в литовских пределах, а для сопротивления они просто не располагали ни силами, ни возможностями.

Одновременно в августе — сентябре, нападению подверглись владения вяземских князей: отряд Василия Лапина и Андрея Истомы захватил г. Хлепень, принадлежавший кн. Михаилу Дмитриевичу Вяземскому[410]. Надо сказать, что и раньше, еще в конце 80-х гг., Михаил Дмитриевич и другие вяземские князья жаловались на грабежи и наезды с московской стороны[411]. Несмотря на постоянное давление, никто из вяземских князей до конца 1492 г. не перешел под власть Ивана III.

Важнейшее значение в развитии русско-литовского пограничного конфликта имел переход на сторону Ивана III кн. Семена Федоровича Воротынского, дотоле сохранявшего верность литовскому господарю. Воскресенская и Псковская 3-я (по Архивскому 2-му списку) летописи поместили его приезд к великому князю под 7000 г., т. е. до 1 сентября 1492 г.[412], но большинство летописей датируют это событие 7001 г., помещая его после ноябрьского известия о бегстве в Литву Юшки Елизарова[413]. При этом в Типографской летописи, своде 1497 г., Никоновской летописи «отъезд» С. Ф. Воротынского ошибочно соединен с «отъездом» его племянника Ивана Михайловича (в летописном своде 1518 г. этой ошибки нет): по посольской книге легко проверяется, что на протяжении 1487–1492 гг. Иван Михайлович Воротынский-Перемышльский постоянно упоминается в качестве «слуги» Ивана III, а в августе 1492 г., как уже говорилось, он участвовал в захвате Мосальска. Разрядная книга сообщает о «приезде» к великому князю в 7001 (1492/93) г. князей Семена Федоровича Воротынского, Михаила Романовича Мезецкого и Василия да Андрея Васильевичей Белевских «с вотчинами, з городами и с волостьми, с Мещецком (Мезецком. — М. К.) да с Серпейском»; далее говорится, что Иван III послал в Литву «об них с отказом Дмитрея Загряского»[414]. Вполне возможно, что эта запись связана по происхождению с посольской документацией: в посольской книге действительно зафиксирована отправка в Литву Дмитрия Загрязского (он выехал из Москвы 5 января 1493 г.) с известием о переходе на службу к Ивану III перечисленных выше князей, с прибавлением еще имени кн. Андрея Юрьевича Вяземского[415]. Сопоставляя летописные данные с датой отправки посольства в Литву, получаем промежуток времени, когда названные князья могли перейти на службу к Ивану III: ноябрь-декабрь 1492 г.

Из всех «отьезчиков» только Семен Воротынский послал со своим «человеком» отказную грамоту литовскому господарю (положено по статусу!); эта грамота сохранилась и представляет для нас большой интерес, ибо излагает мотивы «отъезда». Первый упрек кн. Семена великому князю Александру: у его отца, короля Казимира, был он «у крестном целованьи на том, што было отцу твоему, осподарю нашему, за отчину за нашу стояти и боронити от всякого: оно, господине, ведомо тебе, что отчина моя отстала…». Действительно, как мы помним, его родной брат Дмитрий Воротынский, «отъезжая» в конце 1489 г. к Ивану III, «прихватил» с собой и «дольницу» Семена. «… И отец твой, господине, государь наш за отчину за мою не стоял и не боронил, а мне, господине, против отчины городов и волостей мне не измыслил»[416]. Однако до смерти Казимира Семен Воротынский хранил ему вассальную верность (это чувствуется и в самом «отказном» листе: «служил есми… государю своему великому королю Казимиру», «был есми… у отца твоего, государя моего…»). Также и Федор Одоевский и Андрей Белевский еще в начале 1492 г. жаловались покойному королю на насилия от своей «братии», служившей Ивану III[417], но до смерти Казимира присяги не нарушали. Впоследствии Федор Иванович Одоевский, как уже говорилось, получил от Александра в держание Дорогобуж (видимо, в качестве компенсации за потерянную «дольницу» в Одоеве), а вот братья Андрей и Василий Васильевичи Белевские, не дождавшись возмещения утраченных владений, перешли в конце 1492 г. вместе с С. Ф. Воротынским на службу к Ивану III. Так и кн. Семен Воротынский рассчитывал, по его собственным словам, на получение от нового господаря возмещения за потерянную вотчину («городом бы есь, господине, мне обмыслил, против моей отчины»); кроме того, он собирался возобновить докончание, которое было у князя Семена с покойным королем, — со всеми этими целями он послал к великому князю своего боярина, но — «твоя милость, господине, мене не жаловал, города не дал и в докончанья не принял, а за отчину за мою не стоял, а боярина моего… не жаловал, не чтил, как отец твой наших бояр жаловал, чтил» — и поэтому «крестное целованье с мене со князя Семена Федоровича долов»[418].

С учетом этого важного свидетельства мы можем дополнить и обобщить сделанные выше наблюдения о причинах постепенного перехода новосильских княжат на московскую службу в 80–90-х гг. XV в. Начнем с того, что о каких-то религиозных мотивах «отъезда» в «отказной» грамоте кн. Семена Воротынского нет и намека — это вполне согласуется с проведенным в первой главе анализом конфессионального аспекта положения «украинных» князей в Великом княжестве. Нет оснований говорить и о каких-то особых симпатиях этих княжат к Москве. По-видимому, главная причина их перехода на московскую службу связана с процессом изживания удельной старины в Великом княжестве Литовском. Уделы новосильских княжат как раз и представляли собой осколки такой старины, уцелевшие до 80-х гг. XV в. Но с этого времени политика литовских великих князей по отношению к ним начинает меняться: после 1483 г. новые докончания с Воротынскими или Одоевскими уже не заключаются (а с Белевскими — уже после 1459 г.), со второй половины 1480-х гг. слышны неоднократные заявления господаря о неотступной наследственной службе новосильских князей Великому княжеству Литовскому[419]. При этом, однако, Казимир не мог ни защитить вотчины своих «слуг», ни возместить им их потери (о чем прямо заявил кн. Семен в своем «отказе»). В свою очередь, искусная политика московского государя, всячески демонстрировавшего свою заботу о сохранении порядков старины в верховских княжествах, давала как будто возможность удержать свою вотчину, свою удельную «самостоятельность» и княжеские права. И вот в 1487–1489 гг. один за другим новосильские княжата со своими «дольницами» (а то и прихватив чужие) начинают переходить к Ивану III.

Смерть сюзерена, по средневековым представлениям, означала и прекращение вассальных обязательств. И когда Александр, продолжая политику отца, отказался заново заключить докончание по старине и при этом опять-таки не дал ни защиты, ни возмещения утраченных вотчин, — остававшиеся еще на литовской службе новосильские князья (за исключением бездетного Федора Одоевского, доживавшего последние годы) перешли под власть московского государя.

Сказанное относится только к Новосильским: остальные пограничные князья, как мы старались показать, не были в полном смысле слова удельными князьями, приближаясь (в разной степени) к статусу крупных вотчинников. Связь их с Литвой была настолько сильной, что понадобилось много лет непрерывных наездов московских удельных и вассальных князей (в 80-х — начале 90-х гг.), а затем совместный массированный натиск московских полков и отрядов служивших Ивану III князей, чтобы «оторвать» от Великого княжества одного мезецкого (Михаила Романовича) и одного вяземского князя (Андрея Юрьевича). Есть, однако, основания полагать, что и их переход на московскую службу стал возможен только благодаря поддержке (или давлению) более могущественных новосильских князей.