Между тем, как уже говорилось выше, к осени 1538 г. в литовском плену, по данным официальной переписи, находилось 166 человек, из них чуть больше половины (84) провели там уже почти четверть века — со времени поражения русского воинства под Оршей в сентябре 1514 г.⁴⁵⁰; остальные попали в плен в ходе Стародубской войны. Как они жили в неволе и как сложилась их судьба после заключения перемирия в 1537 г. ?

По наблюдениям М. Сирутавичюса, условия содержания военнопленных в Великом княжестве Литовском в немалой степени зависели от их социального статуса: знатные лица — князья и воеводы могли рассчитывать на лучшее питание и обращение, чем простые пленники. Им разрешалось также писать своим родным в Москву с просьбой о вспомоществовании. Но, с другой стороны, их бдительнее охраняли, чем остальных узников⁴⁵¹.

Как явствует из составленного 20 октября 1538 г. реестра всех пленных в Великом княжестве⁴⁵², русские воеводы, захваченные литовцами в ходе только что закончившейся войны, содержались в различных замках: так, в Вильне находился князь Семен [Федорович] Сицкий: как сказано о нем в самом документе, «справца был над людьми в Стародубе» (см. Прил. II с. 116). Очевидно, он был захвачен в плен вместе с кн. Ф. В. Овчиной Оболенским при штурме этой крепости 29 августа 1535 г. Нужно добавить, что об участии кн. С. Ф. Сицкого в обороне Стародуба из других источников, помимо цитируемого списка пленных, ничего не известно.

Среди пленников, содержавшихся в 1538 г. в Тракайском замке («у Троцех»), обращают на себя внимание имена Петра и Григория Григорьевичей Колычевых (Прил. II с. 117). Из сохранившейся наказной памяти князю Михаилу Юрьевичу Оболенскому известно, что Г. Г. Колычев был товарищем этого воеводы в походе на Кричев⁴⁵³. Как нам уже известно, этот поход состоялся летом 1536 г. и окончился неудачей, а воеводы, командовавшие русской ратью, попали в плен. Судя по списку пленных 1538 г., Петр Колычев сопровождал брата Григория в том злополучном походе и разделил его участь. Что касается самого кн. М. Ю. Оболенского, то он упомянут среди пленников, заточенных в Мельницком замке (с пометой: «пойман под Крычовом» — Прил. II с. 120); там же находился и кн. Ф. В. Овчина Оболенский — стародубский наместник, мужественно руководивший обороной крепости в августе 1535 г.

О князе Федоре Васильевиче нужно сказать особо. Поначалу условия его содержания были вполне сносными, можно даже сказать — почетными: литовцы с уважением отнеслись к храброму воеводе, о котором к тому же было известно, что он приходится двоюродным братом могущественному временщику — фавориту регентши Елены Глинской князю Ивану Федоровичу Овчине Телепневу Оболенскому. Король поручил охранять знатного пленника самому гетману Юрию Радзивиллу⁴⁵⁴; при князе Федоре оставили его слуг: в документах гетманской канцелярии упоминаются «дьяка князя Овчинина Истомины листъки…»⁴⁵⁵ Очевидно, этот «дьяк» Истома был личным секретарем князя Федора Васильевича. Больше известно о другом его слуге — Андрее Горбатом: сохранилось пять писем, им написанных (см. Прил. III, № 2—6); два из них были адресованы сыну и племяннику его господина — соответственно, князьям Дмитрию Федоровичу и Василию Федоровичу Оболенским, а остальные — родственникам и знакомым Андрея. Он исполнял ответственные поручения кн. Ф. В. Оболенского: именно его князь Федор, с ведома гетмана, послал в сентябре 1535 г. в Москву, к двоюродному брату — кн. Ивану Федоровичу Овчине Оболенскому «о своих потребах, чтоб к нему что послати на его потребы»⁴⁵⁶. При этом литовская сторона преследовала свои цели: паны надеялись таким неофициальным путем добиться возобновления переговоров между виленским и московским дворами, прекратившихся в период военных действий. Этот расчет полностью оправдался: завязавшаяся осенью 1535 г. дипломатическая переписка между боярином кн. И. Ф. Овчиной Оболенским и гетманом Юрием Радзивиллом привела затем к обмену гонцами и посланниками и в конечном счете — к заключению перемирия в 1537 г. Но нас сейчас интересует судьба двоюродного брата временщика — князя Федора Оболенского, который продолжал томиться в литовском плену.

14 ноября 1535 г. Андрей Горбатый поехал обратно в Литву; князь Иван Овчина Оболенский послал с ним ответную грамоту брату Федору: «Слышев про твое здоровье, сердечно есмя порадовались, — писал князь Иван, — дал бы Бог и вперед еси здоров был, а яз бы твое здоровье слышел, аж даст Бог — и видел (обнадеживающий намек на возможность в будущем освобождения князя Федора из плена. — М. К.). А здесе, господине, семиа твоя и сын твой, дал Бог, поздорову…»⁴⁵⁷ Далее боярин извещал своего родственника о выполнении его просьбы: по ходатайству кн. И. Ф. Овчины Оболенского правительница велела взять под защиту семью и владения пленного воеводы: «И мы, господине, от тобя государю великому князю Ивану Васильевичю всеа Русии и государыне великой княгине Елене били челом; и государь князь великий и государыня великая княгини Елена пожаловали, семью твою и сына твоего устроили и беречи приказали, и подворие и села приказали беречи, как им Бог положит на сердце»⁴⁵⁸.

Андрей Горбатый вез с собой из Москвы не только грамоту: 1 января 1536 г. Николай Нипшиц писал из Вильны своему постоянному корреспонденту, князю Альбрехту, что через несколько дней в литовскую столицу должно вернуться посольство, которое пленный князь Овчина посылал к своему правительству в Москву; «посольство», по сведениям Нипшица, сопровождало 10 телег и 40 лошадей⁴⁵⁹. 10 января Нипшиц сообщал тому же адресату, что прибывшее к пленному московиту «посольство» из Москвы привезло ему золото, соболей, одежду, красивых собак, а также большого сокола, подобного которому не видывали в здешних странах⁴⁶⁰. Очевидно, для доставки всего этого добра и понадобилось десять возов и сорок лошадей! Часть привезенных богатств пошла «на потребы» знатного пленника, а другая часть была использована для подарков литовским вельможам⁴⁶¹.

Благодаря щедрости московской родни князь Федор, надо полагать, не испытывал материальной нужды, а начавшиеся переговоры между сановниками Литвы и России вселяли надежду на скорое освобождение пленных. Обращение с ним не было излишне суровым: один из виленских корреспондентов князя Альбрехта Прусского, Николай Вольский, упоминает в письме от 1 марта 1536 г., что князя «Овчину» не держат в оковах, но бдительно его охраняют⁴⁶². Из более позднего письма Николая Нипшица выясняется, что пленник «свободно содержался в замке»⁴⁶³, то есть, как можно понять, пользовался свободой передвижения внутри Виленского замка. В таких условиях князь Ф. В. Оболенский прожил в литовской столице до августа 1536 г.

Между тем его слуга Андрей Горбатый уже в феврале 1536 г. снова появился в Москве: он прибыл туда вместе с гонцом Юрия Радзивилла Гайком, доставившим послание гетмана боярину кн. И. Ф. Овчине Оболенскому⁴⁶⁴. Естественно предположить, что Андрей также привез грамоту своего господина, князя Федора, адресованную могущественному временщику. Возможно, именно она дошла до нас среди недатированных писем русских пленников, сохранившихся вместе с другими материалами бывшего Радзивилловского архива (см. ниже Прил. III, № 1). В этом письме Федор Васильевич благодарит своего «господина» и брата, князя Ивана Федоровича, за присланные дары и заботу о его семье: «Да на великом, господине, на твоем жалованьи, на поминках, что, господине, меня жалуеш, не позабывает(ь) своим великим жалованьем, свои великии ко мне поминки посылаеш(ь), ино то тобе, моему господину, Бог исполнит твое великое жалованье. Да что еси, господине, пожаловал, сына моего Дмитрея да и людей моих, да и сел моих всих велел беречи, как тобе, моему господину, Бог положит на серцы» (там же.). Письмо заканчивается новой просьбой — собрать розданные ранее князем Федором взаймы деньги («деньги правити по кобалам»), выплатить его долги, а что останется — снова «дати в люди взаймы» (там же).