Дежурные патриоты найдутся в любой стране. Немало их и во Франции, но мне ни разу не приходилось слышать разглагольствований по поводу «французской идеи». Возникает ощущение, что самая «французская» витающая в воздухе идея — это само существование легиона — интернационала добровольцев-иностранцев, которые вот уже почти две сотни лет воюют за идеалы этой страны.

Словом «легион» войско называли еще в Древнем Риме, несколько тысяч лет назад. Согласно словарю Брокгауза и Ефрона римский легион — это «часть войска, состоявшая из неопределенного числа воинов; со времен Мария заключала 5000 чел. и делилась на 10 когорт, 30 манипулов и 60 центурий, находилась под начальством 6 очередных трибунов; во времена империи одного легата, начальника над трибунами; до времен империи легион состоял исключительно из римских граждан; знаменем его был орел на древке. До Мария и во времена империи к легиону присоединялась и конница».

Каждому времени свойственны свои словесные пристрастия. С конца XVIII века стало модным слово «легион». Возникало великое множество «легионов»: в 1799 году — Итальянский легион, в 1801-м — Польский легион Домбровского и все позднее сформированные польские отряды, во время Наполеоновских войн — Немецкий легион, в 1865 году — Восточный легион, в 1916-м — Русский легион, в 1920-м — Испанский Иностранный легион, в 1921-м в Трансиордании — Арабский легион, в 1936-м в нацистской Германии — Легион «Кондор», в 1941-м в оккупированной Франции — Легион французских добровольцев-нацистов. Но из всех легионов, где действительно служат представители самых разных наций, до наших дней «дожил» один — Французский Иностранный легион.

История Французского легиона — это человеческая драма в пяти действиях. Ее сценой на срок двести лет становится большая часть планеты. Первые роли в этом спектакле отданы королям, императорам и президентам. Легиону, как в античной трагедии, когда развитие сюжета заходит в тупик, выпадает роль неожиданно появляющейся силы «deus ex machina». И тогда наступает развязка…

Привлечение во французскую армию иностранцев-наемников имеет давнюю традицию. На протяжении трех веков, от Карла VII до Людовика XVI, труд наемников во французской армии использовали даже больше, чем во всех прочих европейских вооруженных формированиях. На службе у французских королей состояли шотландские стрелки, швейцарские пехотинцы, немецкие ландскнехты, ирландские католики, фламандские и корсиканские добровольцы, хорватские кавалеристы, польские повстанцы и венгерские гусары. При Людовике XIV из шестидесяти полков французской армии — двенадцать были сформированы из иностранных наемников. Использовать профессиональных иностранных военных оказалось гораздо выгоднее, чем отлавливать по деревням своих рекрутов и обучать их, потом, при первых же залпах, они все равно начинали разбегаться. Во время Семилетней войны королевская армия насчитывала сорок пехотных и одиннадцать кавалерийских полков иностранцев, среди которых — тринадцать швейцарских, двенадцать немецких, пять ирландских, один корсиканский и один итальянский.

Во время революций солдаты-иностранцы ведут себя по-разному: одни продолжают сражаться за своего работодателя-короля, а другие переходят на сторону восставшего народа. Длительное пребывание во Франции меняет убеждения и политические пристрастия наемников, их увлекает вихрь событий: в 1790 году швейцарцы участвуют в расправе с бунтовщиками в Нанси, а спустя два года — отказываются защищать Тюильри. В 1812-м, в походе Наполеона на Россию, участвуют представители двадцати наций: иностранцы составляют более половины «Великой армии». После свержения Бонапарта в 1815 году иностранные полки распускают. Вместо них немедленно возникает так называемый Королевский легион, который в 1821 году становится полком Хоэнлоэ (Гогенлоэ). Основа полка — немцы-эмигранты из маленького баварского городка с тем же названием. Июльская монархия 1830 года продолжает эту традицию и через год своего пребывания у власти формирует Иностранный легион, служа в котором французами становятся не по рождению, а «по пролитой крови».

Революции во Франции и России сходны в том, что свершаются они в столице, а затем медленно расползаются по всей стране. В июле 1830 года в Париже вспыхивает восстание — парижане строят баррикады, и часть войск переходит с оружием руках на сторону бунтовщиков. Карл X — последний из надоевших Бурбонов — настолько перестарался в своем желании вернуть Францию в «дореволюционное» состояние, в котором страна пребывала при его казненном предке Людовике XVI, что императору осталось только бежать вон. Его место на престоле занял герцог Луи Филипп — отпрыск Орлеанского дома. «Король бежал — да здравствует король!» — пусть и «король», зато теперь «наш король», радуются «спонсоры» переворота.

«Король торгашей» Луи Филипп правит, как умеет. Его правая рука, один из зачинщиков переворота, журналист и издатель газеты «Насиональ» («National») Луи Адольф Тьер в одночасье и на многие годы становится ведущим французским политиком. Старая и мгновенно появляющаяся «новая» буржуазия, дорвавшись с помощью общественного мнения до власти (как и в России, спустя 161 год), быстро забывает обо всем, включая приличия. Всего-то на ближайшие 18 лет — до следующей революции.

А тем временем Париж наводнен «сбитыми летчиками» — проигравшими повстанцами из Польши, Бельгии, Германии и Италии. С парижским народом, пребывающим в эйфории от легкой победы над ненавистными Бурбонами, у новой власти проблем пока нет, задумываться об этом она начнет только лет через десять… А вот с иностранцами трудности уже есть. В желудках у них пусто, а в головах — бунтарские идеи. К тому же из-за своего поражения они злы на весь мир. А в первую очередь на тех, кто дал им приют, но не хочет помочь деньгами для дальнейших сражений…

И тогда, как гласит предание, военный министр маршал Никола Жан де Дьё Сульт восклицает: «Они хотят драться? Мы дадим им возможность истечь кровью и месить горы песка в Северной Африке!» (Именем Сульта назван теперь один из парижских бульваров, а вот на долю Тьера хватило лишь названия переулка вблизи площади Бастилии, ведущего в тупик. — В. Ж.)

Двадцать шестого февраля 1831 года военное министерство приказывает организовать в городке Лангр вербовочный лагерь для «беглецов и дезертиров-иностранцев». Начальником этого «штрафбата» назначают майора Сикко, воевавшего еще в наполеоновской армии в России. В новых рекрутах недостатка нет, но не хватает ни офицеров, ни унтер-офицеров. У майора Сикко большие проблемы: он как старый вояка понимает, что правительству от его шпаны с богатым боевым опытом нужно только одно — поскорее сплавить ее за пределы страны. Похоже, никто и не собирается заниматься подготовкой нового полка и выделять на его содержание ощутимые средства.

Первым начальником Французского легиона — этой банды иностранцев-голодранцев — назначают швейцарца, барона Кристофа Антуана Жака Штоффеля. После первого же смотра он в июле 1831 года в ужасе пишет донесение: «Из 26 офицеров свои обязанности могут выполнять только восемь человек. Остальные — отставники. Все они — иностранцы. Или те, кто никогда не служил в пехоте. Самое важное сейчас — получить в полк кадровых офицеров, которые говорят по-немецки». Еще хуже дела обстояли с унтер-офицерами — их просто нет! За неимением лучшего «унтерами» назначают беглых немецких студентов, которых в Лангре из-за бесплатной еды скопилось великое множество.