— Вы не задали мне вопрос, Господин, — напомнила она через минуту. Владыка повернулся к ней:

— Ты всё ещё полагаешь, что твой туманный ответ будет полезен мне?

— Прежде я не ошибалась, Господин. Спросите меня… или прогоните.

Дэви отвернулся. Неподвижно глядя в ночь за окнами, он сумел спросить:

— Взять ли мне Дар Избранного сейчас… или подождать?

Он почувствовал, как в ожидании её ответа трепыхнулось сердце. Это было неприятное чувство. Недо-пустота. Недо-вечность. Недо-бессмертие… Уязвимость.

— Я узнаю тебя, Воланс, — тихо проговорила Кларисса, и он снова дрогнул… и вцепился пальцами в раму зеркала. А вампирша буднично, заученно сообщила. — Вы боитесь, Господин, и ваш страх оправдан. Избранный — слово из старой сказки, а сказке должно оставаться на страницах книги. Тот, кто приведёт сказку в наш мир, погубит и её, и себя. Избранный — не только наша легенда, и его Дар не зря называют опасной силой, ведь она может быть обращена и к тьме, и к свету. В Ордене верят, что посвящение Избранного в охотники позволит им уничтожить Бездну, мать вампиров. Вы и охотники раздерёте сказку на части, и она умрёт. Но прежде погубит нас всех! Не пытайтесь подчинить Дар себе! Сказка расскажет себя сама.

— Отпустить Дар? Исключено. Это подарок, от которого не отказываются. Я вижу волю Бездны в том, что имя Избранного стало известно нам. Впервые за два столетия!

— Вижу, мне не убедить тебя, Воланс. Что ж, тогда бери Дар сейчас. Пока эта старая игра не завлекла тебя в ловушку. И пока другие участники не вступили в неё…

Она ушла, больше ничего не промолвив, не попрощавшись — вполне в своём духе. А Дэви продолжал глядеть в хмурое небо и когда тонкая, ломкая тень его гостьи растворились в грязно-серых облаках. Владыка сердился.

Последним, перед самым рассветом, в галерее появился Адам Митто.

— Конор узнал о меторском происшествии, — доложил молодой carere morte. — Я сказал ему, что Фидес — Избранный, как вы хотели. Каковы будут ваши дальнейшие распоряжения, Владыка?

Не в первый раз Дэви почудилось ехидство в его голосе…

— Сейчас Фидес не готов присоединиться к бессмертным. Я не стану подавлять его волю. Мы подождём. Впереди вечность.

Ветер разыгрался не на шутку. Выл, хлестал стены, ударял в окна, заставляя стёкла жалобно дребезжать. Он взметал снежные тучи, стирая границы между небом и землёй, пряча мир в белой мути.

— Конор боится, что новый Избранный погубит наш мир, — заметил Адам.

— Мы во все времена этого боялись! — огрызнулся Дэви. — Низшие завладели столицей, не за горами очередное пришествие Макты. Нам нужна сила, нам нужен Великий! — почти крикнул он и вдруг успокоился: — Я ждал, что Леонард Претер придёт сегодня за обращением… Где он, Адам?

— Он… он ещё раздумывает, Господин.

— Ясно, — равнодушно сказал Дэви и сделал вампиру знак: "Уходи".

Владыка злился. Кто, как не он, высший из Высших, понимает, что новая битва с Орденом приведёт к нарушению хрупкого, с таким трудом установленного равновесия? Кому, как не ему, Владыке вампиров, известно, какую цену придётся заплатить за игры с неизвестной силой? Кого, как не его, бессмертного, в случае проигрыша осудит и обречёт на гибель Бездна? Кто, как не он, бог, приказывает своим адептам забыть о сомнениях и мечтах смертных?

Но он молчал. Он слушал молчание мира… Он простоял на галерее до рассвета, созерцая ночь и пробуя на вкус разные воспоминания. Когда Некто смыл с неба густую чёрную краску, возвратив ему дневную больную бледность, а о зеркала ударились первые лучи солнца, Дэви покинул галерею. Хлопнула дверь, ведущая в правую из двух главных башен замка. Ночной мир погружался в сон.

Селена и Алиса направились к особняку Ингенс, а Мира решила скоротать тревожный день у себя дома. Ведь здесь, в Карде, стоял и её дом, доставшийся по наследству от отца — белый особняк в западной Короне, близ пересечения Карнавальной улицы и древней дороги Виндекса, недалеко от домов Митто и Вальде.

Она зашла поглубже в сад, чтобы преобразиться и улететь незаметно для окружающих, но вспомнила о запрете Владыки. Одна жертва в месяц означала: никаких дополнительных прогулок в небе. Недавней игрой с охотниками Мира израсходовала лимит превращений на неделю вперёд. Уже забыв, какой великой удачей было признание Владыкой маленькой уличной дикарки, разозлившаяся вампирша топнула ногой и призвала на голову Дэви громы и молнии… И всё-таки пошла пешком.

Она шла, размышляя, и мысли её были невесёлыми. Она представляла грядущую жизнь — с постоянным чувством голода и утомительными подсчётами каждой потраченной капли силы — и тяжело вздыхала, сквозь зубы поругивая упрямого Владыку и глупую себя, променявшую свободную жизнь на золотую клетку.

Ещё полгода назад Мира расхохоталась бы в лицо тому, кто предложил ей службу у Владыки. Она не променяла бы улицы ночной столицы и весёлую компанию старых друзей на все сокровища мира. Всё изменилось после успешного нападения на охотников. Вампирша почувствовала свою силу, и узкие рамки мира дикарей стали ей тесны. Она выросла из него, как из детского костюма. Друзей — сейчас с горечью отмечала она, та ночь убийства трёх служителей Ордена изменила также. Ника совсем стихла и отдалилась, Эрик загорелся местью и объявил охотникам вечную вендетту. А вскоре после того Мира познакомилась с Клеменсом Грата, и эта встреча стала последним толчком. Этот carere morte владел истинными силой, знанием, красотой и отличался от её друзей-дикарей, как бог отличается от зверя. Бессмертный, он обладал бесстрашием стихии, и скоро тщеславие вампирши победило: ей нравилось красоваться. Мира возмечтала также заслужить право называться Бессмертной и стала ждать и жаждать случая показать себя.

Поэтому она продолжала подсчёты. Но примириться с положением, несмотря на все старания, у вампирши не получалось. Полуголодное существование, предстоящее ей, вызывало у неё всё больше опасений.

Вечная юность, физическая сила втрое больше человеческой и вдесятеро больше — в крылатом обличье, великолепное владение телом, детальная память о каждом оставленном позади дне — всё это звучит прекрасно, но всё это — лишь за счёт чужой жизни. Чужая кровь в полном смысле является жизнью для вампиров, только благодаря ей они сохраняют подобие разумного и чувствующего существа. Голодающий больше недели зимой и более суток летом вампир превращается в уродливого зверя, не помнящего вчера, не знающего завтра, ведомого голодом. Пугающие, а не чарующие своей внешностью, неспособные к простейшим логическим действиям, такие carere morte становились лёгкой добычей Ордена… Счастье, что Мира не помнила себя в голодные летние дни!

Она прошла квартал вверх и свернула на улицу, шедшую параллельно той, на которой стоял дом Вальде. Сейчас улица была пуста, словно дочиста вылизана — ни людей, ни экипажей. Чёрные тени залегли в глубоких четырёхугольных глазницах домов. Один ветер шалил, подкидывал вверх крупу снежинок и вновь бросал на мостовую.

Каблучки быстро, глухо постукивали. Девушка шла легко, скоро, гордо вскинув голову, не страшась темноты и не прислушиваясь к шорохам ночи. Но, когда набравший силу ветер швырнул снегом в жестяную вывеску лавки, Мира испугалась. Ей почудились охотники у себя за спиной, и столбики цифр — подсчётов мгновенно стёрлись из памяти. Девушка метнулась в проулок. Она глубоко вдохнула, выдохнула — и ночная тень заклубилась вокруг неё, скрывая фигуру. Соткавшаяся из чёрного тумана чудовищная тварь расправила крылья летучей мыши. Преображение заняло мгновение — привычка, навязанная жизнью в столице, где от скорости вампирши часто зависела её жизнь.

Печалиться о нарушенном обете "не превращаться" было поздно. Вампирша взмыла вверх и скрылась в серых тучах.

Она поймала поток воздуха и поплыла на нём над городом. Вся Карда лежала как на ладони: белело полукружье Короны, жмущейся к горам; по левую руку покрытые тёмным лесом холмы Сальтуса, по правую — Пустошь, и где-то там, за горизонтом — развалины старого города. Загадочно блестела под луной река Несс, пересекаемая двумя чёрточками — Верхним и Нижним мостами. Город не спал, как не спал ни в одну из ночей декабрьской недели нежити: тревожно ждал окончания праздника бессмертных.