Не всякому доступно паломничество в земли обетованные! Слишком опасно и дорого это путешествие. Недаром злые языки так говорят о хадже: «Богатые совершают паломничестве для удовольствия; купцы — для того, чтобы заниматься торговлей; читающие коран — из лицемерия, для того, чтобы о них слышали и их видели; бедные — чтобы совершать кражи».

Уже само по себе совершение хаджа возвышает мусульманина над массой правоверных и дает ему право на священное звание — хаджи. Но Махи ад-Дин ждет от путешествия не только этого. По его замыслу, оно расширит знания и углубит ученость Абд-аль-Кадира. Марабут намерен посетить не только святые места, но и древние центры арабской культуры: Александрию, Каир, Дамаск, Багдад. Паломничество призвано увенчать жизнь самого шейха и освятить начало самостоятельной жизни его преемника.

В октябре 1823 года после долгих приготовлений, совершив положенные молитвы, паломники отправились в путь. Весть о хадже марабута и его сыне разнеслась по всей Орании. Отовсюду к ним стекались толпы приверженцев шейха, чтобы проводить его и выразить тем свое сопричастие великому предприятию. На второй день путешествия пилигримов сопровождали уже сотни всадников, на третий день — тысячи, а когда еще через день марабут остановился на привал в долине реки Шелифа, его шатер окружало целое море палаток.

Здесь паломничество было прервано. Встревоженный бей послал погоню за марабутом. Памятуя о той роли, которую Махи ад-Дин сыграл в Оранском восстании, бей испугался, что шейх воспользуется огромным стечением вооруженных арабов для начала нового мятежа. Прискакавшие в лагерь янычары передали ему повеление бея: немедленно вернуться вместе с сыном в Оран. Толпа разгневанных арабов готова была разорвать на куски посланцев. Но шейх, не желавший подвергать опасности жизнь сына, смирил своих подданных и, повинуясь приказу, направился в Оран.

Два года паломники находились на положении почетных ленников оранского бея. Шейха и его сына не лишили свободы передвижения и занятий в пределах города, но повсюду, паже в мечети, их неотступно охраняла стража. Абд-аль-Кадир использовал вынужденный досуг для углубления своих познаний в науках и литературе. Здесь он начал собирать библиотеку, которая всю жизнь будет повсюду следовать за ним.

Наконец, в 1825 году оранский бей, уверившись в отсутствии у пленников дурных намерений, дал разрешение на продолжение хаджа. Чтобы избежать повторения шумных проводов, марабут решил не возвращаться в Гетну. Прямо из Орана он вместе с сыном отправился в Тунис, где они присоединились к одному из караванов паломников. В начале 1826 года они уже были в Аравии.

Паломничество продолжалось почти три года. Все задуманное было выполнено. В Мекке пилигримы целовали «черный камень» и совершали омовение водой из священного источника Земзем. В Медине они молились у могилы пророка Мухаммеда. В Багдаде поклонялись усыпальнице основатели своего братства, святого Абд-аль-Кадира.

Во всех городах, в которых побывали марабут и его сын, они встречались для ученых бесед со знаменитыми улемами, посещали библиотеки, мусульманские школы и университеты. Во время путешествия Абд-аль-Кадир основательно изучил арабские переводы трудов античных мыслителей, что очень помогло ему постепенно преодолевать религиозный догматизм, привитый ему ранее. Наблюдения, сделанные в период пребывания в Египте, содействовали оформлению его взглядов на социально-политическое устройство общества.

Египет в то время переживал эпоху глубоких преобразований, вызванных реформами его правителя Мухаммеда Али. К. Маркс называл этого деятеля «единственным человеком» в Османской империи, который стремился «…добиться того, чтобы «парадный тюрбан» заменила настоящая голова»[3]. Подобно Петру I, с которым он любил себя сравнивать, Али был реформатором, пытавшимся вырвать свою страну из средневекового оцепенения.

Мухаммед Али уничтожил в Египте власть мамлюков — египетских янычар и отобрал у мусульманского духовенства земельные владения. Он создал по европейским образцам государственный аппарат, строил фабрики и заводы, основал первые в Египте светские школы и начал издавать первую газету. Сам он, кстати, до 45 лет оставался неграмотным. Мухаммед Али посылал в Европу молодых египтян для обучения светским наукам. Его регулярная армия, созданная по уставам Наполеона, была самой боеспособной на мусульманском Востоке. Один наполеоновский маршал писал о египетской артиллерии: «Эту превосходную артиллерию можно сравнить с артиллерией европейских армий. Смотря на нее, невольно дивишься могуществу власти, преобразовавшей феллахов в столь добрых солдат».

Ознакомление с нововведениями Мухаммеда Али поколебало веру Абд-аль-Кадира в незыблемость порядков, устоявшихся в мусульманских странах. В новом свете предстали для него и те возможности, которые открывал путь, предуготованный ему старым марабутом.

Посетив еще раз Мекку, паломники двинулись на родину. Изрядно поиздержавшиеся — более всего на покупку книг, они вынуждены были на обратной дороге перейти на содержание своих соотечественников, возвращавшихся из хаджа в жир. В начале 1828 года они прибыли в Гетну, которая встретила их всеобщим ликованием. Подданные уже давно с нетерпением дожидались марабута. За время его отсутствия в ней произошли события, которые предвещали алжирскому народу тяжелые испытания.

Это случилось в ясный весенний день 29 апреля 1827 года. Было жарко. В покоях алжирского дея кружили мухи. Хусейн-дей нервно отмахивался от них опахалом. Настроение у дея было неважное. А тут еще этот консул Деваль. О аллах! Что надо этому неверному? Разве он не видит, что дей не расположен сейчас заниматься государственными делами? И Хусейн-дей, словно отмахиваясь от назойливой мухи, бьет консула по лицу опахалом.

Какой позор! Какое оскорбление представителю великой Франции! И дей еще отказывается принести извинения! Война, только победоносная война может смыть это оскорбление! Франция не потерпит, чтобы пусть и сиятельный турок столь унизительно обращался с ее достойнейшими сыновьями. Вив ля Франс! Гренадеры, вперед! Преподайте своими штыками урок вежливости этим заморским варварам.

В таком примерно виде в течение почти полутора веков изображали французские учебники истории причины и начало колониального захвата Алжира. Жан Блотьер, автор книги об Алжире, изданной сравнительно недавно, в 1955 году, пишет: «В 1827 году Хусейн (дей Алжира) ударил ручкой опахала консула Деваля, которому было поручено объяснить причины опоздания в урегулировании вопроса о платежах по займу. Перед лицом такого серьезного оскорбления, нанесенного представителю Франции, Карл X потребовал удовлетворения и принесения извинений, в которых ему было отказано…»

В действительности все обстояло иначе.

Еще в эпоху Французской революции алжирский дей начал поставлять во Францию крупные партии зерна, пеньки и других товаров. Поставки продолжались и в период наполеоновских войн. Они совершались обычно в кредит, при посредничестве ливорнских коммерсантов. В 1819 году французское правительство произвольно сократило почти в три раза сумму задолженности Алжиру. Причем и оставшуюся часть выплатило не алжирскому дею, а купцам-посредникам.

Именно в это время в Алжире появляется консул Деваль, затеявший темные махинации вокруг французских долгов. Этот «сын Франции» был на деле беспринципным проходимцем, которого современники характеризовали как «сводника и мошенника». В 1826 году дей, обнаруживший очередной обман Деваля, потребовал, чтобы французское правительство отозвало консула. «Я не могу терпеть у себя этого интригана, — писал дей. — Если прибудет новый доброжелательный консул, ему будет оказано всевозможное почтение, так как Франция рассматривается как нация, наиболее тесно связанная с нами».

Это пожелание не было выполнено. А 29 апреля 1827 года Деваль, явившись на прием, нанес дею преднамеренное оскорбление. Хусейн предложил ему выйти. Деваль нагло отказался. Тут-то и случился инцидент с опахалом. Французское правительство, искавшее повода для вторжения в Алжир, расценило Удар как «покушение на честь Франции», хотя дей неоднократно уверял его, что пощечина предназначалась только лишь наглому дельцу.