Норма Джин не только волнуется, но и противится решению своего мужа. Так сильно, что бедняга Джим не знает что и делать. Наверняка оба прекрасно понимают, что ничего уже не поправить. Сцена, которую она ему устроила, уничтожила обоих. Джим чувствует себя обобранным, у него больше нет сил сопротивляться, он охотно дал бы деру. Она же чувствует, что ее засасывает страх самой себя и той незнакомки, которая заставляет ее поневоле разрушать то, чего она страстно желала. Она вновь превратилась в ребенка, плачущего над игрушкой, о которой он мечтал, а потом сам же и сломал в припадке неукротимого бешенства. Она понимает, что порой действует себе в ущерб, словно хочет причинить себе боль, наказать за что-то. Возможно, за право на счастье. Она понимает, что отталкивает Джима от себя — Джима, свою «каменную стену», свою семью, тогда как больше всего на свете желает жить рядом с ним в маленьком домике в Ван-Нейсе. Но неужели Норма Джин только этого и хочет?

Неужели девушка, которая поняла, что свитер в обтяжку заставляет всех на улице оборачиваться на ее грудь, и которая ловко умеет показать свой роскошный зад, стиснутый в узких юбках или тесных брюках, действительно намерена провести всю свою жизнь в небольшом домике в пригороде Лос-Анджелеса, занимаясь хозяйством и готовя еду для своего мужа-рабочего? Неужели она не помнит об обещании, данном матери и тете Грейс, что однажды она станет великой киноактрисой? Что все мужчины без исключения будут от нее без ума? Или она предпочитает забыть о бреднях двух бывших монтажеров с «РКО Пикчерз», вспоминая о них лишь мимоходом, когда мужчины свистят при виде ее ног и делают вид, будто падают к ним? Наверное, Норма Джин тоже разрывается между двумя противоположностями. Наверное, большую часть времени она искренне стремится стать для Джима хорошей женой, исполняя супружеский долг без всякой фантазии и больше из любопытства, чем из удовольствия. Вот только в ней притаилась та, другая, ворчащая, мстительная, честолюбивая реваншистка, готовая выйти на свет в любой момент. Ей так скучно в этой ограниченной и монотонной жизни. Так трудно ее усмирить.

Джим Дагерти забрал свое заявление из пожарной части и вернулся делать бомбардировщики.

Передышка была недолгой. Весной 1943 года, меньше чем через год после свадьбы, молодой человек набрался храбрости и непререкаемым голосом объявил, что поступает в торговый флот. На сей раз это было форменным бегством, «спасайся-кто-может». Норма Джин знает, что она проиграла. Она кричит и в истерике катается по земле, цепляется за мужа точно так же, как цеплялась за Грейс Годдард в тот день, когда та отвезла ее в детдом.

«Если ты уходишь, то сделай мне ребенка. Оставь мне хоть что-нибудь от тебя. Если с тобой случится несчастье, мне хотя бы останется частичка тебя. Она будет моей, только моей. Умоляю тебя, подари мне ребенка! Папочка, подари мне ребенка!»

В уме Нормы Джин все перепуталось. Она смешала торговый флот с военным и решила, что Джим уезжает на войну, о которой она, кстати, ничего не знает — кто с кем воюет и за что. Она плачет и бормочет, осыпает Джима исступленными поцелуями. Но тот не поддается. И речи быть не может о том, чтобы снова пойти на попятный. Потребность переменить обстановку и вырваться из тисков, в которые загнала его жена, пересиливает. Однако нельзя, чтобы она оставалась дома одна. Не только потому, что Норма Джин неспособна о себе позаботиться, но и потому, что это было бы чистым безумием: девушка слишком наивна, слишком рассеянна, слишком доверчива, слишком привлекательна, слишком красива. Даже чувствуя, что рано или поздно она ускользнет от него, Джим все еще смутно ревнует и считает, что у него есть обязанности в отношении жены. Возможно, он все-таки надеется однажды вернуть ее себе, когда оба повзрослеют. Они так молоды. Он доверил молодую супругу своей матери Этель, которая приютила ее у себя. Что касается ребенка, то об этом не может быть и речи. Норма Джин сама еще ребенок, не говоря уж о ее наследственности. Джим Дагерти не уступил и устоял перед искушением, перед буйным желанием Нормы Джин привязать его к себе.

В августе он собрал вещи и отправился на базу Авалон на острове Каталина в Калифорнии. Норма Джин прорыдала всю ночь — тщетно. Она снова одна. Решительно никому она не нужна.

Месяц спустя Джим решился на последнюю попытку спасти свой брак. В сентябре он предложил Норме Джин приехать к нему в Авалон, где у него есть небольшая приятная квартирка и твердое расписание. По правде говоря, Джим тоже немного простоват, если не сказать глуповат. Новая обстановка, морской воздух и новая (для него) деятельность, более увлекательная, чем работа на заводе (он стал преподавателем физкультуры), заставляют его верить в то, что еще есть надежда, что они с Нормой Джин наконец-то сумеют жить вместе, в союзе, взаимопонимании, счастье. То, что население острова Каталина состоит почти исключительно из мужчин, военнослужащих и обреченных на воздержание, что редкие женщины там либо дурнушки, либо старушки, а его жена, хоть и ребенок еще, сложена как богиня, не слишком его беспокоит. Странно. Простодушная слепота или бессознательная подрывная работа? Неужели Джим Дагерти не понимает, что бросает Норму Джин в пасть волкам? Без ума от радости, она тотчас приехала — веселенькая, в облегающих платьицах, выставив напоказ свои груди и соблазнительный зад. Результат не заставил себя ждать: в мгновение ока весь Авалон охватило волнение, близкое к панике. Моряки толпились вокруг Нормы Джин Дагерти, начавшей понимать, как исключительно велика сила соблазна. Во взгляде других людей, особенно мужчин, она существует. По крайней мере, существует женщина в ней, ужасно привлекательная и властная. Желание, которое к ней испытывают, делает ее личностью, залечивает рану от детдомовского номера. Ее хотят — значит, признают. Это своего рода крестины.

Для Джима это чересчур. В декабре он на год ушел в море. Его призвал торговый флот, как он объяснил Норме Джин. На самом деле (но она никогда об этом не узнает) он сам напросился в рейс.

Мистер Дагерти откланялся.

1943 год, скоро Рождество. Прошло всего полтора года со дня их свадьбы, а Джим ее бросил. Норма Джин не может этого понять, допустить. И говорит в ней не гордость (она не считает себя очень гордой), а возмущение, глухое возмущение. И обида. Она знает, что ей с Джимом больше не встретиться, что его отъезд на год — это отъезд навсегда. По крайней мере для нее. Возможно, Джим не так в этом уверен и думает, что она тихо, спокойно будет его дожидаться, считая дни и посылая ему безумные любовные письма. Возможно, он верит в то, что время лечит, а не разлучает. Это его дело. Для Нормы Джин все кончено, хотя самой себе она в этом еще не признается и ей трудно смотреть вперед, потому что пока там ничего не просматривается. Но ничего, однажды что-то случится, на горизонте появится какой-то проблеск. Иначе и быть не может. Норма Джин догадывается, требует: однажды она найдет недостающую часть головоломки и все станет ясно. Тогда все получит смысл — часы, проведенные перед зеркалом в попытке постичь тайну ее тела, нехватка любви и жестокие надежды.

Тем временем она живет день за днем, съежившись в изгибах своего тела, которое дрожит от нетерпения, забивается в угол, производит как можно меньше шума (это несложно, она привыкла). С тех пор как Джим уехал, она все хуже ладит с его матерью, которая возлагает на нее ответственность за его побег и считает, что она ведет себя непристойно. Норма Джин не хочет, чтобы ее выбросили на улицу, пристроили куда-нибудь еще. Вот почему, после нескольких праздных недель в доме Дагерти в Ван-Нейсе, занятых в основном изучением неиспользуемого потенциала своих чар, она решилась на поиски работы. В июне ей исполнится восемнадцать, она красивая девушка, здоровая, хорошо сложенная, горящая желанием выйти из безвестности. Норма Джин хочет прославиться. Но как? Она почти ни к чему не способна. Неловкая, заикающаяся, необразованная, она хоть и выучилась сама искусству вихлять задом, но еще не рассталась с неуклюжестью, от которой меркнет весь ее блеск, а сама она часто кажется дурочкой. К счастью для нее, Соединенные Штаты ведут войну. Военные заводы работают на полную катушку и постоянно нанимают рабочую силу. Женщины тоже встали к станкам. Это просто подарок судьбы для Нормы Джин. Она поступила работать на «Радиоплан». Там, среди сотен молодых женщин, миссис Дагерти по десять часов в день месяцами укладывает парашюты.