отличительную черту современного направления как во Франции, так и в Европе»

(девятое из «Парижских писем»).

Анненков превосходно осведомлен и о том, что происходит в России. Судя

по одному из писем Белинского, он резко отзывается о книге Гоголя «Выбранные

места из переписки с друзьями», в «Парижских письмах» поддерживает критика в

его борьбе против славянофилов.

Анненкова серьезно тревожит тяжелое состояние Белинского. В мае 1847

года он откладывает планы своего путешествия в Италию и Грецию до лучших

времен и по первому же известию из России спешит навстречу больному другу в

Зальцбрунн и берет на себя заботы о нем на все время пребывания последнего за

границей. И мы знаем по части той переписки, которая дошла до нас, какой

8

глубокой благодарностью отвечал Белинский Анненкову на его дружеское

внимание и участие в последнюю, самую тяжелую для критика полосу жизни.

Анненков — единственный свидетель того, как писалось политическое

«завещание» Белинского, его знаменитое зальцбруннское письмо к Гоголю. В

своих письмах из России в конце 1847 и в начале 1848 года Белинский

доверительно делится с Анненковым своими заветными надеждами на отмену

крепостного права, соображениями об исторической роли буржуазии и

анархических ошибках М. Бакунина на этот счет, о возможных для России путях

ее «гражданского» развития. Очевидно, все эти вопросы часто всплывали в их

зальцбруннских и парижских беседах. Такого рода писем не пишут случайным

знакомым...

Революция 1848 года, которую Анненков наблюдал непосредственно в

Париже, явилась для него полной неожиданностью и как-то сразу погасила в нем

интерес к демократическим идеям.

Что особенно ошеломило Анненкова в ходе революции — и здесь ему

опять-таки нельзя отказать ни в уме, ни в исторической проницательности — так

это самостоятельное выступление рабочего класса, начало великой битвы труда

против капитала и всего миропорядка, основанного на владычестве буржуазной

собственности. Очевидно, беседы с К. Марксом не прошли для Анненкова даром

и в этом отношении.

Сообщая братьям в письме от 9 марта 1848 года о положении дел в Париже, размышляя о предстоящих выборах в Национальное собрание, Анненков писал:

«Хотят, чтоб в нем было побольше мужиков, мастеровых и вообще рабочего

класса: этого даже и в старую революцию не было — вот почему настоящая

гораздо ужасней прежней. Теперь идет дело, как бы сделать работника

владельцем части того, что он работает по заказу; как бы сделать земледельца

владельцем части чужой земли, которую он обрабатывает по найму; разумеется, фабриканты и владельцы земли будут сопротивляться... битва отложена до

Национального собрания. Вместе с ним она подымется — страшная,

решительная...».

И, как знаем, битва произошла в мае и июне 1848 года. Анненков был

живым свидетелем этих событий. В письмах в Россию, адресованных к братьям и

рассчитанных, очевидно, на перлюстрацию, Анненков уже откровенно

благословлял «здравый смысл» французской буржуазии, уберегшей страну от

революционной «анархии». Такова вообще логика либерализма, от классового

страха перед грозной опасностью «снизу» всегда бросающегося в объятия

реакции.

В сентябре 1848 года Анненков возвращается в Россию. «Время надежд, гаданий и всяческих аспирации», связанных с платоническим интересом к

революционной теории, миновало для него навсегда. Он исповедует теперь

«трезвость» умеренного либерализма, «мирный прогресс» на почве

неприкосновенной частной собственности и «порядок» под эгидой

просвещенного абсолютизма, гарантирующего от «анархии» народных масс.

II

9

Разгул правительственной реакции, беснование царской цензуры,

палаческая расправа с петрашевцами, многолетняя каторга некоторым из них за

одну только попытку распространить письмо Белинского к Гоголю деморализуют

круг петербургских и московских западников, близко стоявших к Белинскому и

Герцену.

Анненков порывает в период реакции связь с Герценом, оставшимся в

эмиграции, и немало злословит по его адресу в кругу московских и петербургских

друзей. По одному из писем Гоголя к Данилевскому мы знаем, что в сентябре

1848 года Анненков рассказывает писателю об «ужасах» революционной борьбы

парижских пролетариев. Этим же настроением проникнут и его памфлет

«Февраль и март в Париже, 1848 г.». Очевидно, Анненков начал писать этот

памфлет по горячим следам событий, но опубликовать его он отважился лишь в

1859 и в 1862 годах (в «Библиотеке для чтения» и «Русском вестнике» Каткова).

В 1849—1853 годы Анненков подолгу живет в провинции, в Симбирске,

приводя в порядок расстроенное имение. О своей унылой, бесцветной жизни в

условиях реакции, о застойной и затхлой атмосфере безгласного рабства, царившей в дворянских либеральных кругах, он вспоминал в конспективном

наброске «Две зимы в провинции и деревне».

Самое важное литературное дело Анненкова в эти годы — опыт первого

научного и наиболее полного потому времени семитомного Собрания сочинений

А. С. Пушкина, изданного в 1854—1857 годах. Это издание стоило Анненкову

немалых усилий, потому что наследство великого национального поэта было

тогда слабо изучено, а бесновавшаяся царская цензура во множестве случаев

настаивала даже и на прямой фальсификации пушкинских текстов.

Самостоятельные работы Анненкова, так или иначе связанные с изданием

сочинений Пушкина; в частности его очерк «Литературная тяжба», сохранили

известный познавательный интерес до наших дней.

Менее плодотворной была очерково-беллетристическая и критическая

деятельность Анненкова. В 1847—1848 годах он напечатал в «Современнике»

рассказ «Кирюша» и слабую повесть «Она погибнет». Его «Письма из

провинции» («Современник», 1849—1851) в то глухое время обратили на себя

внимание свежестью отдельных зарисовок из провинциального быта, но долго не

задерживались в памяти читателей.

Следует иметь в виду, что под давлением правительственной реакции,

растянуршейся на семилетие, вплоть до смерти Николая I, самый тон

литературной жизни, уровень литературы и критики вообще серьезно понизились, а это открыло сравнительно широкий простор для влияния всякого рода

полуталантов, мертворожденных теорий и половинчатых истин.

Наиболее известные критики тех лет — А. В. Дружинин, Аполлон

Григорьев, С. С. Дудышкин, а за ними и П. В. Анненков — исповедуют в разных

видах в сущности одну и ту же безжизненную теорию «чистого искусства».

Откровенно эстетский взгляд на литературу Анненков выразил в таких

своих статьях «программного» характера, как «О мысли в произведениях изящной

словесности» (1855) и «Старая и новая критика» (1856). И в той и в другой статье

10

Анненков, порывая с коренными положениями критики Белинского, отстаивал

как единственную основу искусства чистое «созерцание жизни», без каких бы то

ни было «посредников», то есть без участия в художественном творчестве

аналитической работы мысли, убеждений писателя, его общественных идеалов.

Эти положения, направленные против основ материалистической эстетики

Белинского и Чернышевского, Анненков пытался развить и применить,

анализируя творчество Тургенева, Толстого, Аксакова, Писемского, и, конечно, терпел неудачу. Его анализ, как правило, приобретал формальный, мелочный

характер, интересный частностями, отдельными наблюдениями, но

несостоятельный как целое в силу безжизненной концепции.

Н. А. Добролюбов не раз зло высмеивал Анненкова-критика за мелочность

и формализм анализа, прикрытые архитуманной фразеологией. Например, в