Пожелала вернуться.

Воспоминания о матери, потому что уже ничего не попишешь.

Свою память и свои страдания.

Наверное, мне до конца не понять подобных вещей, и я, конечно, не знаю, что случится дальше, но, как и сказал Ошино, ничего не изменится — ни мать, ни семья не вернутся, и Сендзёгахару только снова охватят тяжёлые думы воспоминаний.

Но это ничего не изменит.

— Нет, не ничего не изменит, — сказала Сендзёгахара.

Красными от слёз глазами она поглядела на меня.

— Это не было напрасно. По крайней мере, я смогла завести хорошего друга.

— Кого это? — притворился я.

— Тебя, — гордо ответила Сендзёгахара без стеснения и увиливаний. — Спасибо, Арараги-кун. Я очень благодарна тебе. Прости меня за всё. Может, это нагло, но, если мы продолжим нашу дружбу, я буду счастлива.

Я поражён...

Эта неожиданная атака Сендзёгахары вошла глубоко мне в сердце.

Я же обещал съездить с ней поесть крабов.

Но думаю, всё-таки стоит подождать до зимы.

Эпилог, или скорее кода.

На следующее утро, когда две моих младших сестры, Карэн и Цукихи, как обычно разбудили меня, я почувствовал жуткую тяжесть в теле. С огромным трудом поднялся, и просто встать с кровати отняло у меня уйму сил. Суставы жутко ныли, словно я подцепил лихорадку. Вчера, в отличие от моего случая и случая Ханэкавы, я ни с кем не дрался и не сражался, да и мышцы, по сути, не болят, но всё тело ноет. Спускаясь по лестнице, я чуть кубарем не скатился по ступенькам. Сознание у меня ясное, да и сейчас, вроде бы, не сезон гриппа, так что это за чёрт?

Мне в голову закралась невероятная мысль.

Перед завтраком я зашёл в ванную.

Там у нас весы.

Я встал на них.

Кстати, мой вес пятьдесят пять кило.

Стрелка весов показала сотню.

— Ё-моё!

Ясно.

Похоже, боги не особо заморачиваются с точностью.

Я встретил Хачикудзи Маёй четырнадцатого мая, в воскресенье. В тот день вся страна отмечала День матери. Любишь ты свою мать или ненавидишь, в близких с ней отношениях или не очень, покуда ты японец, вместе со всеми ты празднуешь День матери. Ну, само по себе это пришло к нам из Америки. Такой же праздник, что и Рождество с Хэллоуином и Днём святого Валентина. Как бы то ни было, четырнадцатого мая самые высокие продажи гвоздик за все триста шестьдесят пять дней в году, и в каждой семье раздаются «купоны на массаж плеч» и «купоны на помощь по хозяйству». Ну, не знаю, сохранился ли такой обычай до сих пор, но четырнадцатого мая того года, в День матери, было именно так.

В тот день.

В тот день, в девять утра.

Я сидел на скамейке какого-то незнакомого парка. Глядел как дурак на по-дурацки голубое небо и маялся от безделья в незнакомом парке. Какой там незнакомый, я даже ни разу не слышал о нём.

На входе висела табличка «浪白公園22».

Понятия не имею, читается ли «浪白» как «Намисиро» или «Рохаку», или вообще как-то по-другому. Возможно, это как-то связано с историей парка, тогда мне уж точно неоткуда знать. Конечно, ничего такого в том, что я не знаю. Проблем от этого никаких. Я пришёл сюда не с какой-то целью, просто мчался наобум куда глаза глядят на горном велосипеде и в итоге оказался в этом парке, только и всего.

Всё-таки есть разница между «посещением» и «попаданием».

Хотя для других, наверное, не будет никакой разницы.

Я оставил велосипед на велосипедной стоянке у входа.

На заброшенной и открытой всем ветрам велосипедной стоянке стояло ещё два «объекта», и не разберёшь то ли это груды ржавчины, то ли велосипеды, ну, в общем, других велосипедов там больше не было, окромя моего горного. В подобные моменты ощущаешь жуткую пустоту от того, что раскатываешь на горном велосипеде по заасфальтированным дорогам, но знаете, эту пустоту я постоянно ощущаю и без подобных моментов.

Парк довольно большой.

Но игровым оборудованием обставлен скудно. Наверное, из-за этого и кажется таким просторным. Качели в углу да песочница с гулькин нос, ни тебе горки, ни лабиринта, ни даже перевесов. Во мне, как третьекласснике старшей школы, этот парк, наверное, должен вызвать ностальгию, но, если честно, в сердце у меня поднималось диаметрально противоположное чувство.

И чего он вообще такой? Посчитали старое игровое оборудование опасным и, обеспокоившись безопасностью детей, решили убрать? Даже если так, впечатления это не изменит, и вообще, как по мне, эти качели явно поопасней будут. И как-то неожиданно я вдруг отчётливо осознал какое же чудо, что я сейчас цел и здоров.

В детстве каких только безумств не вытворял.

Так что ностальгией тут и не пахнет.

К тому же.

К четырнадцатому мая того года моё тело уже где-то полтора месяца как нельзя назвать просто целым и здоровым... Однако сентиментальность, пустившая глубокие корни в моём сердце, похоже, ещё не успела принять эту реальность. Да и вообще, если честно, с таким за несколько месяцев не справишься. Наверное, и целой жизни не хватит.

Но, подумал я.

Даже несмотря на отсутствие игрового оборудования, здесь как-то слишком пустынно: кроме меня, никого. А ведь сегодня воскресенье. Обставлена площадка, конечно, скудно, но от этого она же только просторней, можно и в бейсбол сыграть с резиновым мячиком и пластмассовой битой. Или нынешние дети уже не играют в бейсбол или, хотя бы, в футбол? Только дома сидят да в видеоигры гоняют?.. А может, на дополнительных занятиях? Или просто решили побыть хорошими сыновьями и дочерьми и празднуют День матери?

Как бы то ни было, в это воскресенье в парке никого, кроме меня, даже больше — такое чувство, что во всём мире не осталось больше ни одного человека. Каким бы преувеличением это не казалось, но сейчас я ощущаю этот парк своим полноправным владением. Словно и домой больше никогда возвращаться не нужно. Лишь я, лишь я один... Хм. Нет, был один. Сейчас здесь не только я. Прямо напротив скамейки, на которой я сижу, по другую сторону площадки, в углу парка у стального стенда с картой этого района стоял какой-то ребёнок и изучал карту. Он стоял ко мне спиной, так что не знаю, какого он пола. Зато у него впечатляюще огромный рюкзак за спиной. И в тот момент, когда у меня на сердце потеплело, и я уже начал думать, что нашёл себе товарища, этот школьник, поизучав карту, что-то там для себя решил и вышел из парка. Остался лишь я.

Снова один.

«Такой», подумалось мне.

«Братик».

Вдруг вспомнились слова младшей сестры.

Слова, что она так небрежно бросила мне в спину, когда я вылетел из дома на горном велосипеде.

«Братик, вечно ты такой...»

Эх.

«Чёрт», — подумал я, и если раньше глядел в небо, то сейчас опустил голову и смотрел прямо на землю.

Мрачные мысли затопили меня, словно берег во время прилива.

Только я глядел в небо, полный умиротворения, как уже снова ввергся в пучины отвращения к своей ничтожности. Наверное, можно назвать такое чувство самоненавистничеством... Обычно я не какой-то там страдалец, даже больше: я вообще никак не связан со словом «страдание», но очень редко, в такие дни как четырнадцатое мая — когда проходят какие-то праздники — почему-то вхожу в такое состояние. Особая ситуация, особая конфигурация. Я весьма падок на подобное. Теряю самообладание. Не чувствую земли под ногами.

Ах, нет ничего лучше обычных будней.

Поскорей бы уже завтра.

С такого вот щепетильного состояния и начался эпизод про Улитку. Вспоминая его сейчас, могу сказать, что не будь у меня этого состояния, этот эпизод и вовсе бы не начался.

— Ой-ой, кто тут у нас. Я думала, кто-то дохлого пса на лавке оставил, а это всего лишь ты, Арараги-кун.