— Закрой глаза, и начнем.

Ее мягкие, легкие, как перышки, пальцы легли на мои виски.

— Чувствуешь меня?

— Да.

Они переместились на щеки. На лодыжки. На колени. На плечи. На соски. На локти.

— Чувствуешь меня?

— Да.

На ребра. На бедра. На подбородок. На икры. На пах. Я хихикнул.

— Чему ты смеешься? — терпеливо спросила она.

— Я жду, когда ты коснешься моих шариков.

Она не ответила. Я снова ощутил ее руки на висках одновременно с теплым дыханием. Дениза наклонилась надо мной.

— Чувствуешь меня?

— Да.

Тут мне пришла в голову одна идея.

— Послушай, если твои ладони синь и янь, может быть, твои груди тоже синь и янь?

Она немного подумала.

— Возможно.

— Ну и?

— Ты — трудный случай, — объявила Дениза и скользнула в кровати поближе ко мне. Затем ее рука обхватила меня за голову и притянула к груди:

— Так лучше?

— Да.

Ее груди были теплыми. Очень теплыми. Я спрятал свое лицо между ними.

— Постарайся уснуть, — тихо сказала она.

Я закрыл глаза. Меня охватило ощущение совершенной безопасности, клубки в животе куда-то делись, и даже сами кости, казалось, стали мягкими. Я прижался губами к груди девушки и с трудом — такая вдруг накатила усталость — произнес:

— Ты знаешь, что у тебя очень красивая грудь?

Мне почудилось, что она прошептала в ответ «спасибо», но не уверен, так как провалился в глубокий сон.

В дверь постучали. Я с огромным усилием выплыл из тьмы:

— Войдите.

Сквозь открывшуюся дверь хлынул солнечный свет. Я заморгал. Появилась Дениза с подносом, на котором стояли апельсиновый сок и кофе. Девушка молча опустила поднос на кровать. Вошла Верига.

— Мне жаль будить тебя, Гарис, — сказала она с чуть более заметным акцентом, чем обычно, — но Перски уверяет, что это очень важно.

Мои глаза наконец-то привыкли к свету.

— Сколько времени?

— Одиннадцать утра.

Я выбрался из кровати и босиком прошлепал в ванную.

— Что ему надо? — крикнул я оттуда, со стуком отбрасывая крышку туалета.

— Внизу мистер Ронци. Требует с тобой встречи.

— Скажи, что я спущусь через десять минут, — велел я, встал под душ и включил его на полную мощность.

Когда я вернулся назад в спальню, Верита исчезла. Дениза ждала меня с апельсиновым соком.

— Выпей, — сказала она, протягивая мне стакан.

Я пригубил. Сок был очень свежий и холодный, как лед.

— Долго ты еще собираешься носить эту дурацкую сбрую?

— Тебе не нравится?

— Не в этом дело. Сам по себе костюмчик очень мил, но он заставляет меня держаться на расстоянии. Когда-то я молился на французскую горничную.

— То есть? — непонимающе спросила Дениза.

Я рассмеялся.

— Была у нас одна такая горничная, когда я еще не вырос из детских штанишек. Я всегда старался встать внизу лестницы, чтобы украдкой заглянуть ей под платье. А затем быстренько бежал в свою комнату и мастурбировал.

Она даже не улыбнулась.

— Глупо.

— Может быть. Но так многие делают. Кстати, напомни мне, чтобы я вставил это в один из следующих выпусков.

Дениза взяла у меня стакан из-под сока и протянула кофе.

— Тебе несколько раз звонили.

С этими словами она достала листки бумаги.

Я сел на кровать, прихлебывая кофе.

— Прочти. Я сейчас вряд ли на это способен.

— Мисс Шеридан осведомлялась, можно ли прийти сегодня в два. Мистер Лонеган ждет звонка. Твоя мать просит позвонить сегодня вечером.

— От преподобного Сэма ничего?

Дениза покачала головой.

Мне это не понравилось.

— Постарайся разыскать его, — велел я, отставив чашку.

Пока я одевался, Дениза крутила диск. Я успел натянуть джинсы и обуться, когда она опустила трубку.

— Его нет ни дома, ни в церкви, ни в Службе.

— Попробуй позвонить в госпиталь.

Я застегивал последнюю пуговицу на рубашке, когда она протянула мне трубку:

— Он сейчас подойдет.

— Гарис? — Голос преподобного Сэма словно утратил всю свою силу.

— Да, сэр. Как Бобби?

— Его только что вернули в операционную.

— Я думал…

— Кровотечение не прекратилось, — перебил он. — А причину его без операции установить не могут.

— Я сейчас буду.

— Нет, — сказал преподобный Сэм чуть громче. — Вы ничего не сможете сделать. Он пробудет в операционной пару часов. Хватит того, что я здесь. Я перезвоню, как только будут новости.

— Простите меня. Я не знал, что он собирался туда пойти. Иначе я остановил бы его.

— Не вините себя, — мягко ответил преподобный Сэм. — Вы сделали все, что могли. В конце концов за свои поступки каждый должен отвечать сам.

С этим спорить не приходилось, хотя я не мог так легко стряхнуть с себя чувство вины. Бобби относился к пассивному типу, а от такого настроя недолго до тяжелой формы мазохизма. Просто он был слишком наивен и думал, что все останется шуткой.

— Как он? — спросила Дениза.

— Его только что вернули в операционную, — пробормотал я. — Они не могут остановить кровотечение, пока не обнаружат его причины.

Она положила свою руку на мою ладонь.

— Я помолюсь за него.

Глаза Денизы были сосредоточены и серьезны.

— Помолись, — сказал я и направился к двери.

Ее голос остановил меня.

— Ты ведь веришь в Бога?

Мне припомнилась вся жестокость, смерть и разруха, какие я видел в жизни.

— Нет.

— Мне очень тебя жаль, — тихо произнесла Дениза.

В ее глазах я заметил слезы. Только невинные могут верить в Бога.

— Не надо меня жалеть. Не меня изуродовали.

Взгляд Денизы словно проникал в самую душу.

— Не лги мне, Гарис. Именно тебя изуродовали и продолжают уродовать. Больше, чем всех, кого я знаю.

— Давай мне еще десять тысяч экземпляров, и в понедельник их уже не будет, — заявил Ронци.

— Не могу.

— Не будь размазней! Сделал горячий номер — лови удачу за хвост. Откуда тебе знать, будет ли следующий таким же.

— Он будет лучше. Если ты действительно деловой человек, то заказывай сразу семьдесят пять тысяч.

— Совсем рехнулся! Не было еще газеты, которая перешагнула бы рубеж пятидесяти.

— Первый выпуск перешагнет, если я допечатаю нужные тебе десять тысяч.

Ронци не ответил. Я продолжал жать:

— Получается, что он составил бы шестьдесят. А для того, что я готовлю на следующую неделю, семьдесят пять будет в самый раз.

— И что же ты готовишь?

— Разворот и обложку в четыре краски.

— Прогоришь. Тридцать пять центов это не окупят.

— Не мути воду: ты уже повысил цену до пятидесяти. Так оно и останется.

— Парень совсем свихнулся, — обратился Ронци к Перски.

Тот промолчал.

Я кивнул Верите:

— Принеси мне цветные фотографии восемь на десять следующей девчонки.

Спустя несколько секунд она разложила фотографии на моем столе. Они были сделаны в аэропорту. Красивая евразийка с волосами до самой попки. Я вручал отпечатки Ронци один за другим, начиная от спуска по трапу самолета до последнего снимка, где та же девочка лежала голая на кровати, подтянув коленки к груди.

— Ты не сможешь этого напечатать, — заявил Ронци. — Видны губы.

— Уже печатается.

— Тебя сцапают.

— Это мои проблемы.

— И мои тоже. Я дистрибьютер, а у меня и без того достаточно сложностей.

— Выходишь из дела?

— Этого я не говорил, — живо бросил Ронци.

— Я тебя ни на что не толкаю. Погоди, подумай. Думаю, если ты откажешься, я без труда уговорю Эйка или Картиса.

— Хрен с тобой, — яростно зыркнул на меня Ронци. — Я согласен.

— Семьдесят пять тысяч.

— Семьдесят пять, — согласно кивнул он, потом оглянулся на Перски и спросил: — Есть здесь место, где мы могли бы поговорить с глазу на глаз?

— Можешь свободно говорить прямо здесь, — ответил я.

— Это личный вопрос. К делам не относится.