Чтобы выполнить намеченную часть плана по выявлению убитого или убийцы в микрорайоне происшествия, мне предстояло обойти двести пятьдесят квартир. На первый взгляд это лишь вопрос времени. Но так думать может только тот, кто никогда этим не занимался. Лично я предпочел бы преследовать конкретного преступника или вступить с ним в рукопашную схватку, чем сотни раз входить в контакт с людьми, абсолютно разными по возрасту, интеллекту, характеру, задавать им одни и те же вопросы.

Я абсолютно безрезультатно обошел сто пятьдесят квартир.

…Саша Смелов, как всегда, был на высоте.

К вечеру, когда я встретился с ним в управлении, он уже вчерне закончил свою работу — обзвонил все больницы, не поступил ли кто-нибудь в эту ночь или утро со следами ножевых ран, выяснил, сделаны ли в районах заявления о без вести пропавших, изучил информацию управления исправительно-трудовых учреждений, узнал, не находится ли в бегах какой-нибудь опасный преступник, проверил по отпечаткам пальцев, не был ли убитый судим ранее и не числится ли он в нашей картотеке. Объем проделанной им за день работы казался грандиозным и непосильным для одного человека. Но результаты, увы (тут уж Саша Смелов виноват не был), равнялись нулю.

Вечером домой по телефону мне позвонил Березов и рассказал, что убитый был поражен четырьмя ножевыми ударами. Нож, которым убийца наносил удары, имел десятисантиметровое лезвие. Два удара, от которых человек скончался, достигли сердца. Обращало на себя особое внимание и то, что следов борьбы не было. Убитый обладал довольно внушительным телосложением, вообще производил впечатление сильного человека. К тому же он при жизни явно занимался физическим трудом, об этом свидетельствовали характерные мозоли на его руках. И тем не менее ему нанесли четыре ножевые раны. Ответ здесь мог быть только один: нападение было для него неожиданным, может быть, даже со стороны знакомого или нескольких знакомых ему людей. Когда, поблагодарив Березова, я собирался уже положить трубку, он как опытный рассказчик, приберегающий главный эффект на конец, вдруг сказал:

— Да, кстати, у убитого в кармане пиджака оказалась дырка. При первом, беглом осмотре мы не обратили на нее внимания. Так вот, расширив ее, мы обнаружили за подкладкой пару любопытных документов. — Березов сделал паузу, а я на своем конце провода изнывал от нетерпения. — Один из этих документов, — сжалился он наконец надо мной, — железнодорожный билет. Я уже установил, что он с поезда Москва — Таллин, но от станции Бологое. Второй документ — счет из ресторана, правда, неясно какого.

— На бланке счета нет названия ресторана? — быстро спросил я.

— Представьте себе, нет. Верхняя часть счета оборвана, вряд ли, впрочем, специально. Так что, — закончил Березов в своей обычной пессимистической манере, — шансов на раскрытие преступления прибавилось не так уж и много, хотя эти два документа — пожалуй, единственная реальная для нас зацепка.

Открытые платформы Таллинского железнодорожного вокзала были завалены снегом. День только начинался. Было темно и холодно. На продуваемой всеми ветрами привокзальной площади вытянулась колонна тяжело нагруженных автомашин.

После уютного теплого купе с обязательным утренним чаем меня слегка познабливало. Мокрый снег таял на лице, каплями морозной воды стекал на воротник пальто. Еще в поезде, намечая план действий в Таллине, я думал начать с местного городского отдела внутренних дел.

Но, увидев на стоянке такси нескончаемую вереницу пассажиров с чемоданами, вернулся в здание вокзала. Дежурный по вокзалу только что встретил очередной поезд, и, как он мне сам сообщил, в ближайший час не собирался возвращаться к себе в кабинет. Я сказал ему, что мне очень нужно с ним поговорить, и он сразу же изменил свои планы. Он усадил меня в мягкое кресло, извинился, вышел минут на десять, вернулся и предложил изложить свое дело. Я показал ему билет и попросил помочь найти проводника нагона. Дежурный погрузился в молчание, а я старался ему не мешать. Наконец он поднял телефонную трубку, набрал чей-то номер, спросил что-то по-эстонски, положил трубку, повернулся ко мне и сказал:

— Фирменный поезд «Эстония», совершающий рейс по маршруту Москва — Таллин, обслуживает наша, эстонская бригада. Сегодня она выезжает в Москву, но до отхода поезда времени у вас достаточно. Проводник шестого вагона Хельга Мутсо живет на улице Пикк. Вот ее адрес. Если она дома, она сообщит вам все, что вас интересует. Должен, однако, предупредить, что поезд «Эстония» в Ленинграде не останавливается, он проходит через вашу же станцию Тосно и делает остановку только там. Расстояние от Тосно до Ленинграда, как вам, конечно, известно, невелико. Но все-таки непонятно. Если вашему человеку нужен был Ленинград, почему он выбрал такой сложный путь, а не сел в любой другой поезд, останавливающийся непосредственно в Ленинграде.

Несмотря на непогоду, на улицу Пикк от вокзала я шел пешком.

Крутая, почти винтовая лестница привела меня на последний, третий этаж. Дневной свет с трудом пробивался через цветные стекла крошечного окна. Лестница не освещалась и искусственным светом. На двери нужной мне квартиры я не обнаружил электрического звонка. Механический звонок, круглую массивную ручку которого мне пришлось оттягивать на себя двумя руками, издал пронзительный протяжный звук. И тотчас же я услышал за дверью легкие быстрые шаги.

— Кто там? — спросили меня по-эстонски, и, не дожидаясь ответа, распахнули дверь.

Проводница вагона, высокая блондинка лет двадцати; восьми — тридцати, не удивилась моему приходу. Возможно, дежурный по станции успел предупредить ее по телефону. По некоторым деталям — одежде хозяйки, кипящему на плите чайнику, расставленным на столе чашкам можно было предположить, что меня ждали.

Хельга легко, восстановила в памяти и рейс, и события, которые произошли в тот день в ее вагоне. Она опознала по фотографии убитого и рассказала мне, что он сел в поезд в Бологом в половине второго ночи. Я попытался сделать довольно неуклюжий комплимент по поводу ее блестящей памяти, но она отвергла его движением руки, пояснив при этом, что не в памяти дело, так как интересующий меня человек был единственным, кто в этот рейс сел в ее вагон в Бологом.

Он предъявил ей билет до Таллина, сразу же попросил постель и, недвусмысленно вынув из кармана трешку, спросил, нет ли у нее свободного купе, потому что он очень устал, очень хочет спать и при этом не переносит посторонних, в особенности храпящих.

Хельга не взяла денег, но свободное купе для него нашла. Ей это было нетрудно сделать. В том рейсе в вагоне ехало не более десяти человек.

Это был какой-то странный пассажир. Он как будто чего-то или кого-то опасался, оглядывался по сторонам, при ней проверял прочность замка на двери купе.

— Вместе с тем, — продолжала Хельга Мутсо (а я отметил про себя ее профессиональную наблюдательность), — мой пассажир вовсе не стремился поменьше обращать на себя внимание окружающих. Обратился с каким-то необязательным вопросом к страдающему бессонницей пассажиру, затеял со мной дискуссию о ресторанном обслуживании в поездах дальнего следования, очень долго не уходил в свое купе.

После прибытия поезда в Тосно в полшестого утра он подошел ко мне уже в пальто, с портфелем в руках и сказал, что чрезвычайные обстоятельства вынуждают его несколько изменить свои планы и что вместо Таллина он должен сойти сейчас, в Тосно. Если бы пассажир хотел как-то путать следы, он мог бы сойти с поезда незаметно для меня, по крайней мере сделать такую попытку. Но он этого не сделал. Мне кажется, скрывать ему было нечего. Он еще добавил, что очень торопится, а я не стала его ни о чем расспрашивать. Я вообще не очень любопытна, тем более что такие случаи у нас бывают, хоть и не часто. Я отдала ему билет, а он, не глядя, сунул его в карман. Вдогонку ему я крикнула, что он может попытаться вернуть себе часть денег за проезд, возвратив в кассу Тосно неиспользованный билет. Но он только махнул рукой и побежал через пути к электропоезду на Ленинград.