— Денис Валентинович, приветствую.

— И вам не кашлять, Николай Глебович, — пробасил в трубку Батюшко.

— Как дела? Как клиентура?

— Сплошные приятности перед глазами и денежный дождь в карманы. И так — с утра до вечера.

Ник усмехнулся. Дэн в своем неизменном репертуаре.

— Ну, а если серьезно?

— Да как обычно — без потрясений и бурь. Ты как? Все детей потрошишь?

— Не всем же так повезло с призванием, как тебе…

Тут хмыкнул уже Дэн.

— Ладно, этак мы паясничать долго можем, а у меня прием, между прочим. Ты зачем звонишь? По делу?

— По делу.

— Излагай.

— Дэн, квартира нужна.

Денис демонстративно вздохнул.

— Вот сколько раз я тебе говорил, Самойлов — в твои годы стыдно жить с родителями!

— Зато удобно!

— Угу. А как потрахаться, так: «Денис, дай ключи от квартиры!». Несерьезно, Николай Глебович. Хочешь иметь свободу половой жизни — снимай квартиру. Или бери ипотеку. С твоими родителями это вообще вопрос несложный.

— Батя, не учите меня жить. Лучше помогите материально.

— Голодранец! Ладно. У меня послезавтра дежурство в отделении. За ключами сам приедешь. И помни мою доброту.

— Спасибо, о благодетель!

— «Спасибо» в карман не положишь и в стакан не нальешь. Я жажду грязных подробностей. Она хорошенькая?

— Она красавица, — и тут же хотелось себе рот заткнуть. Вот кто его за язык тянул?

Дэн хохотнул.

— Ты научился убедительно врать, Коля. А то я не знаю твой вкус. Тебе же главное — чтобы дала без лишних разговоров. А внешность — дело десятое. Никакой любви к прекрасному.

— Я тебя переубеждать не собираюсь.

— А вот это подозрительно. Ты возбудил мое любопытство. Не оставить ли мне включенной веб-камеру?…

— Не пересчитать ли мне тебе зубы?

— Не очень вежливо по отношению к благодетелю.

— Ладно, увидимся еще. До встречи.

— Бывай, Казанова.

Ник позвонил и сказал, что договорился. С одной стороны, это замечательная новость. Она безумно хочет остаться с ним наедине за закрытыми дверями, только он и она, и чтобы не мешал никто хотя бы несколько часов. А с другой — это так… неприкрыто, откровенно. Встреча ради секса. Неужели это нормально? Тело сладостно предвкушало встречу, чувство собственного достоинства упрямо бунтовало. А Любе хоть разорвись!

Они условились, что она заедет за ним на работу, а оттуда поедут уже вместе. На место… хм… свидания. Ей так не удалось найти мир самой с собой. Внутренний голос шептал гадости, среди которых были такие слова как «бесстыжая» и даже «шлюха». Затыкался внутренний голос лишь когда она представляла, как Ник, обнаженный и напряженный, накрывает ее тело своим. Чуть остановку нужную не проехала, замечтавшись! А стоило выплыть из тумана чувственных мыслей, как зловредный внутренний голос затянул снова о том, достойна ли уважения та, которая так безропотно соглашается на интим — безо всяких прелюдий, ухаживаний, хотя бы флера приличий! Взять хотя бы прошлый раз… Как она докатилась до этого?! В общем, до Ника она добралась в состоянии войны сама с собой.

В последнее время жизнь его представляла череду совпадений: события просто не приходили в нее поодиночке, а непременно парами — чтобы нескучно было. Событиям. И ему заодно.

Ник стоял на крыльце и ждал Любу. Она опаздывала, но его это не удивляло. Он был готов ждать столько, сколько нужно.

— Николай Глебович! — его окликнули. Он обернулся. Нина Гавриловна. И не одна.

— Вот, знакомьтесь. Дочка моя, Альбиночка. А это наш молодой, но очень перспективный доктор — Николай Самойлов, я тебе рассказывала, доча.

— Привет, — Альбина улыбнулась. Взгляд ее был определенно оценивающий. Сначала. А потом — заинтересованный.

— Привет, — а она ничего. Правда, черты лица простоваты — ни безупречных скул, ни изящного тонкого носа, ни бездонных синих глаз. Более крупная фигура — такую не страшно обнять покрепче. Макияж кажется ярким, а духи — слишком резким. Вот черт! Ник чихнул. — Извините, — убирая от лица ладонь в кожаной перчатке. — Простыл, наверное. Рад знакомству, Альбина. Твоя мама много о тебе рассказывала.

— Надеюсь, хорошее? — тон ее определенно кокетливый, да и прицельная стрельба глазами говорит сама за себя.

— Ну, мама разве плохое скажет про своего ребенка? — он улыбнулся как можно нейтральнее.

— Альбина у меня золото! — поспешила прийти на помощь Нина Гавриловна. — Вот, решила меня развлечь — в кино старушку-мать вывести.

— Ай-ай-ай, — рассмеялся Ник. — Нина Гавриловна, вам напомнить как «старушка» на новогоднем «корпоративе» цыганочку с выходом плясала? Да так, что все отделение хлопало?

— Ох, вспомнил тоже! — Нина Гавриловна совсем по-девичьи зарделась. А потом вспомнила о своей цели. — А я вот думаю, что негоже симпатичной девчонке с матерью в кино ходить — коли есть с кем другим.

На него уставились две пары выжидающих глаз. Намек был толщиной с бревно. Сделать вид, что он не понял, просто не получится.

— Вы… хм… извините, но у меня…

Ладони в ярко-синих перчатках закрыли ему глаза.

— Угадай, кто?

Он обернулся. Люба.

— Я опоздала? Ну, прости меня, малыш! Отвыкла от общественного транспорта.

А потом его неожиданно, демонстративно, но все равно чертовски приятно поцеловали.

— Ник, познакомь нас, — Люба какая-то странная. И обе женщины напротив смотрят на нее как-то… неприязненно. А вот он — любуется. Идеальные ножки сверху обтягивает трикотажное платье, снизу облегают изящные сапожки. Короткая кожаная куртка и обманчиво небрежные темные волосы, в которые смертельно хочется запустить пальцы — до зуда. Кажется, выражение лица выдает его с головой.

— А… хм… знакомьтесь. Это Нина Гавриловна, наша лучшая операционная сестра. И мой личный ангел-хранитель. Присматривает за мной по доброте душевной. И… А это Альбина — дочь Нины Гавриловны.

— Здравствуйте, — Люба мило улыбнулась. — А я Люба, девушка Коли.

Глаза Ника обрели размеры и форму чайных блюдец. А Люба продолжила, обращаясь уже к снова нему, на добивание:

— Пойдем, солнышко? Я ужасно… проголодалась.

«Блюдца» распахнулись еще больше.

— Да, конечно, пойдем. Всего хорошего, — кивнул неловко Нине Гавриловне с дочерью.